Маг. Новая реальность - Вячеслав Железнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вообще, я начал разочаровываться в своем подходе – по сути дела, я в одиночку собирался повторить с магией то, что все долгие поколения ученых делали с физикой. Построить величественное здание, небоскреб, используя лишь одно ведро для раствора, каску и молоток. Местные наверняка не век, не два и не три свою магию учились создавать. Могли и найти какое-нибудь простое, но неочевидное представление «седьмого чувства». Наверняка учатся магичить не год и не два, а до уровня мэтра Лирия поднимаются, например, десяток лет, и это – используя готовую систему подготовки и индивидуального учителя/профессиональный состав магучилища/магинститута/магордена. До какого-нибудь магистра – плюс еще тридцать лет. Причем – опираясь на опыт предыдущих поколений и накопленное знание. Я имею шанс соорудить что-то небытовое после того, как выучу язык, а плюс к тому еще и магическую терминологию, что само по себе нехилая задача, но и только. Всеобъемлющей теории одному не построить – я все-таки не универсальный гений. Вывод: нужно искать какой-то способ быстрого обучения, но без посвящения, а то может статься, что мое общее «М» заменится на какое-нибудь «М-2», – и приплыли, враз стану ординаром. Что это может быть? Например, книга магическая-гипнопедическая, заклятие-пентаграмма психоделическая, учитель мудрый мараз… э-э, мудрый, да.
– Что ты сделал со мной? – А вот и долгожданный вопрос.
– Я тебя вылечил. – Глаза мы тоже умеем делать… всякими.
– Благодарю весьма. Нет, я про это. – И прикасается к волосам.
– Ну… учусь еще, понимаешь?
Понимает. Хорошо хоть рожки исчезли почти сразу, рассосались куда-то, или это не рожки были вообще? Даже не хочу представлять, какова была бы реакция девушки – сковородки тут не титановые, а совсем даже чугуниевые, очень тяжелые.
– Куда ведет дорога? Кто покупает рабов?
– Два дня до первого перевала, неделя до второго, за ним – Сиваз, земли ак-узов. Они берут всех, возвращается один из тысячи. Слишком много тяжелой работы, слишком страстные хозяева гаремов…
– Кто нападал на замок? И почему?
– Морг – ключ к перевалу, к дорогам в Верхние Долины, к джатосу. Никто не знает, где мы берем его, а магам проще купить его у нас, чем самим лазить по горам. Меру отец знал, цены излишне не ломил… но окрестным шунам всегда хотелось большего.
– Ой недоговариваешь ты, шуньята! Что ж, спрошу прямо: работорговля запрещена?
Мяться и юлить девушка не стала, просто кисло кивнула. Понятно… С таким замком за спиной и впрямь можно плевать на всех… некоторое время, пока не наживешь критическую массу врагов. Очевидно, шун был умелым, гм, шуном и достаточно долго лавировал туда и сюда, попутно снимая пенки, но где-то в конце концов зарылся.
– Ты посвящена в дела? Знаешь, с кем он работал, кто покровители?
Мотает головой. Видимо, отец понимал неприглядность своих занятий и пытался держать девушку если не в неведении, то хотя бы вдали от подробностей.
– Те, кто нападал, – они скоро придут снова?
– Нет, не думаю. Столько заплатить, сколько содрали с них боевые маги, – это нужно десять лет копить. Всем. И чтобы отец об этом не узнал. Войск у них сейчас тоже едва ли вполовину от прежнего, выгода от захвата замка и казны не получена… Теперь будут сидеть тихо, как мыши под веником, и укреплять рубежи, чтобы дальние шуны не воспользовались моментом. Печать к тому же… Тут теперь гиблое место веков на пять-шесть.
– А как прошел Кучинга?
– Его броня вся увешана скрывающими амулетами. Если бы ты смог содрать с пяток, Йегус тут же оставил бы от него только кучу костей. К тому же он сам по себе очень непростая тварь, еще никто не смог превзойти химерологов Фринна Пыльного. У шуна Марра их было четверо, вряд ли он захочет терять последнего. На этот счет не беспокойся – никто больше не придет. Маги могут, некоторые, но им это не нужно.
– Почему? Тот же джатос закончится – придут сразу.
– Ты не понял еще? Охотники, собиравшие джатос, никуда не делись, сами месторождения тоже, так что продажи будут все равно.
– Только в карманы других шунов или самих охотников.
– Первое, никто не даст охотникам работать самим по себе, купол будет всегда.
– Ладно, темно уже, пора идти укладываться. Последняя пара вопросов, хорошо?
– Спрашивай.
– Как ты еще держишься, Дарзин?
Есть вещи превыше человеческих сил, и порой признать это – значит сохранить самое себя от распада. Не обязательно быть несокрушимой твердью, порой в чугуне появляются трещины даже от вроде бы касательных ударов. Гораздо лучше быть упругой сталью, гибкой, но не ломкой, с упорством пружины возвращая себе прежнюю форму при снятии гнета. Спрашивал я мягко и без давления, смотрел ей прямо в глаза, излучал не жалость, а сочувствие – и девушка не выдержала. Все-таки этого было слишком много даже для нее. Особенно для нее.
– Я… – Лицо ее мучительно исказилось, она чудовищным усилием воли попыталась взять себя в руки, но не договорила – в два шага обогнув стол, я обнял ее и притянул синевласую головку к груди.
– Какой шун это был? – Под моей ладонью ее спина дрожала крупной дрожью.
Глухой ответ:
– Данарий… Шун Данарий… Он велит называть себя шуном Данном… но все знают, что права на «длинный мах»[12] он не имеет, низкорожденный ублюдок!
– Дарзин, мы отомстим. Ты отомстишь. Обещаю.
Да, я, видимо, непроходимый дурак. Это настолько глупо, что даже не смешно. Двое изгоев без роду-племени сидят в пустом замке, где даже тараканы сдохли, и строят планы мести могущественному шуну, у которого под ружьем сотни активных штыков и монстры вроде Кучинги, у которого хватает золота на оплату услуг боевых магов, у которого… И все-таки медленно затихающая дрожь девушки стоит этих слов, самых глупых, что я произносил в своей жизни.
Она неудобно выворачивает голову и смотрит мне в глаза. Этот белый невидящий взгляд я узнаю сразу. Дурак! Какой же я дурак! Дрожит спина – плачет? Как бы не так! Вот как она держится – на чистой, как яд, дистиллированной ненависти. У нее не будет «чимкентского синдрома», потому что в ней нет и никогда не было ни капли страха или ужаса, все это она переплавила в тигле разума и обратила в одно-единственное чувство. Ненависть, всепоглощающая, огромная, как сама Вселенная, ненависть ведет ее и питает ее силы. Пускай потом от нее останется только выгоревшая оболочка, пока не свершена месть – она поистине неостановима.
– Да. Сама поступишь с ним так, как должно.
Медленно-медленно во взгляде девушки появляется осмысленное выражение. Внимательный изумрудно-зеленый взгляд, такой невозможно прямой, такой открытый – просвечивает меня до самого донышка, до таких глубин, которых я сам за собой не числил. И похоже, что-то она там видит, потому что коротким движением выхватывает кинжал, режет ладонь и капает кровью на свои перстень и жетон, произнося длинную непонятную фразу из одних архаично звучащих корней, все это время не отрывая от меня своих глаз. Я узнаю во фразе только наши имена и то самое «шуньята-эл истархани и-Морг». Повинуясь непонятному наитию, тоже режу ладонь и прикладываю к ее, попутно задевая жетоны. Не вспыхивает пламя, не гремит гром – просто Дарзин наконец теряет сознание.
Глава 7
Я уложил ее в донжоне. Теперь я буду спать только здесь и двери запирать на все засовы. Не хочется однажды увидеть над собой морду четвертого кота. Сам улегся в гостевых покоях… но был все-таки разбужен в середине ночи. Отворилась дверь, и вошла она. Девушка. Дарзин. Не скажу, что усердно протестовал. После смерти Мисины я было решил терпеть еще год, все-таки где-то в глубине стыдясь своей супружеской неверности, но дом был так далеко, а невероятные события последнего времени еще больше отодвинули его на задворки памяти…
Это было нужно больше ей, чем мне. Лишь Отец мог знать, сколько мужества и воли ей потребовалось, чтобы сделать это, Отец – и я. Дарзин тихо рассказывала мне, что ей довелось испытать за время плена, в полумраке неотрывно глядела глаза в глаза – а я совершал то же самое, но причиняя не боль, а изо всех сил стараясь сделать наоборот. И когда над восточными отрогами гор в сером небе появилась тень зари, наши усилия увенчались успехом. Долгая звенящая нежность, что я дарил ей, смыла всю черную накипь, и тело девушки наконец ответило на призыв, расцветая чарующей симфонией женского естества.
Но характер у нее был – алмаз в царской водке. Не прошло и пары дней, как мы высекли искры шершавыми краями. В сущности, я был сам виноват – несколько расслабился, что в нашем положении было совершенно непростительно. До этого долгое время был собран в кулак, разве что не гудел от напряжения, а сейчас меня настиг закономерный откат. Нет, я в нее не влюбился – совершенно не мой типаж, скорее мы стали товарищами по несчастью. Дарзин блюла наш договор не только буквой, но и духом, рассказывая все без малейшей утайки, отчего мне было даже несколько неуютно. Это налагало дополнительную ответственность и подразумевало полную ответную искренность… к чему я пока не был готов. Понятно, что кроме уз чести такое поведение имело в основе еще и практичный расчет – именно на это, однако девушка вела себя столь выверенно, что негатива как-то не возникало. М-да. На совесть учена. Теперь я понимал Гончара – общаться со Спунгеном Харальду было очень опасно, но и очень интересно.