Знахарь - Тадеуш Доленга-Мостович

Если бы можно было отсюда вырваться! Он не боялся трудностей, поехал бы даже в Африку или Гренландию. Но они же здесь все поумирали бы с голоду. Он чувствовал, знал, что ждет его на белом свете успех, карьера, деньги, но знал также, что никогда не сумеет сделать решительный шаг. Он был невольником своих чувств, искренних и глубоких. Эти чувства приковали его к ним: к родителям, к сестре и даже к старой Марцысе, приковали, точно цепями, к маленькому деревянному домику в небольшом заброшенном городке.

И чем глубже погружался он в трясину жалкого существования, тем заботливей, старательней прятал свое отчаяние от близких. Как он был благодарен им за то, что они, в свою очередь, ничем не обнаруживали постигшее их разочарование. Однако он с болью воспринимал их мысли и чувства. Они витали всюду в этом доме, наполняя воздух безнадежной печалью, развеять которую не смогла бы даже самая искусная улыбка или громко демонстрируемая радость.

— Я был у этого знахаря, — начал Павлицкий. — Сказал ему несколько слов правды и посоветовал, чтобы, пока не поздно, оставил свою практику.

— А это правда, что у него много пациентов? — спросила Камилька.

— Много? — рассмеялся доктор. — Если бы у него была десятая часть того, если бы была…

Не закончив фразу, он закусил нижнюю губу.

Мать начала быстро, очень быстро говорить о кошке Басе, что она где-то запропастилась, о том, что в среду именины у Козлицких, о корове ксендза, которая дает очень много молока.

Но Павлицкий ничего не слышал. Все в нем бурлило, кровь пульсировала в висках. Он резко отодвинул недопитый стакан компота и вскочил.

— А знаете почему у него больше пациентов? — спросил он, обращаясь ко всем. — Знаете?..

Он увидел их испуганные взгляды, но не смог справиться с собой.

— Потому что он умеет лечить, а я нет!

— Юрек! — вздохнула мать.

— Да! Да! Не умею!

— Что ты говоришь!

— Помните того сына мельника, который сломал ноги? Помните?.. Это я ему плохо составил кости. Да, неправильно. Я не справился с этим, а тот знахарь справился!

Отец положил ему руку на плечо.

— Успокойся, Юрек. Это нисколько не умаляет твоего достоинства. Ты не хирург, а как терапевт не обязан разбираться… не в своей специальности.

Доктор Павлицкий рассмеялся.

— Разумеется! Разумеется! Я не хирург. Но тот знахарь, черт возьми, тоже не хирург. Он простой мужик! Обычный батрак у мельника! Но с меня хватит! Мне все равно! Я не позволю уморить меня голодом! Вот увидите! Увидите, что и я могу бороться! Он вышел, хлопнув дверью.

ГЛАВА VIII

В местечке Радолишки, там, где узкая улочка, носящая имя Наполеона, встречается с площадью Независимости, стоит одноэтажный домик из красного кирпича, на первом этаже которого разместились четыре лавочки. Самой большой и привлекательной была угловая, принадлежащая пани Михалине Шкопковой. В лавочке можно было приобрести канцелярские товары, гербовые и почтовые марки, нитки, ленты, пуговицы, табак и папиросы.

Когда бы ни приходил Антоний Косиба в Радолишки, всегда покупал в лавочке пани Шкопковой табак, гильзы и спички, а также шелковые нитки.

Сама пани Шкопкова редко бывала в магазине, чаще всего по четвергам в торговые дни. У нее было четверо детей и большое хозяйство, требующее много времени. В магазине ее выручала молодая девушка, сирота, которая за жилье, стол и десять злотых в месяц преданно и добросовестно исполняла обязанности продавца.

Пани Шкопкова смогла оценить и другие достоинства девушки, а прежде всего то, что Марысю любили покупатели. Она всегда была вежлива, для каждого покупателя у нее находилось доброе слово и приветливая улыбка, а кроме того, Марыся была очень обаятельной девушкой. Не один из солидных клиентов заходил в магазин пани Шкопковой специально для того, чтобы поговорить с Марысей, пошутить и пококетничать с ней. Провизор аптеки, гминный секретарь, племянник приходского ксендза, помещики из околицы, инженеры фабрики — ни один не упустил случая забежать за пачкой папирос или открыткой.

— А ты, Марыся, смотри, — говаривала пани Шкопкова. — Лишь бы на кого да на женатых не обращай внимания. Но, если надежный кавалер попадется, которому ты понравишься, проводи с ним мудрую политику. Так и до свадьбы может дойти.

Марыся смеялась.

— У меня еще есть время.

Времени в таких делах нам, женщинам, всегда мало. А тебе уже скоро, наверное, двадцать лет исполнится. Время уже! У меня в твои годы трехлетний сын был. Только лишь бы кем головы себе не забивай и высоко не зарывайся, потому что обожжешься. Это я тебе говорю!.. Например, тот панич на мотоцикле! Ездить-то он ездит, но жениться на тебе он. по-моему, не собирается. Знаю я таких! Знаю! Глаза закатывает, за ручку хватает, вздыхает, а потом… грешно! Не накличь на себя несчастья.

— Тоже скажете! — смеялась Марыся. — Мне даже в голову не пришло такое.

— Ну, ну! Его отец — хозяин имения и фабрики. Своего сына он женит на какой-нибудь графине. Запомни это.

— Конечно, я же понимаю. Почему вы говорите мне о нем? Уж если на кого из клиентов, — добавила шутя, — я и обращаю особое внимание, так это на старого знахаря с мельницы.

И это было правдой. Марыся, действительно, любила Антония Косибу. Прежде всего ее интересовала его работа. В местечке о нем рассказывали чудеса: если рукой к кому прикоснется, даже к умирающему, тот выздоравливает. Одни говорили, что он дьяволу душу свою заложил, другие — что от Богоматери Остробрамской такую силу получил. Еще рассказывали, что лечит знахарь бесплатно и даже знает такие травы, настой которых достаточно выпить, чтобы полюбить того, кто подал питье.

Был он грустным, молчаливым и всегда смотрел на Марысю добрыми, ласковыми глазами. И держался он иначе, чем другие простые люди: не плевал на пол, не ругался, не перебирал товар. Он, как правило, приходил, снимал шапку, говорил, что ему нужно, платил и уходил, поблагодарив.

Так повторялось до одного из мартовских дней. когда внезапно полил дождь. Как раз в это время знахарь был в лавке, а дождь все усиливался.

Взглянув в окно, он спросил:

— Вы не позволите мне переждать здесь дождь?..

— Прошу вас, конечно. Садитесь, пожалуйста.

Она выбежала из-за прилавка и подвинула ему стул.

— Кто же вас на такой дождь отправит, — добавила она. — Вам же далеко. Сухой нитки не останется, пока дойдете до мельницы.

Он улыбнулся.

— Так вы знаете, что я с мельницы?

— Знаю. Вы знахарь. Здесь вас все знают. Но вы, наверное, не из этих мест: у вас другой акцент.

— Я издалека, из Королевства.