Механизм преступного насилия - Игорь Петин

Результаты проведенных нами социологических исследований свидетельствуют о непонимании природы истины и смешивании субъективной стороны с объективной. До 70 % опрошенных нами респондентов (сотрудники РОВД и осужденные женщины) считают, что при квалификации преступления в первую очередь необходимо учитывать признаки субъективной стороны. Важно заметить, что у 50 % осужденных мужчин этот показатель несколько ниже – 50 %. Из опрошенных судей только 40 % указали на приоритет субъективной стороны при квалификации преступления. Данные результаты можно объяснить неполным изучением сущностных свойств сознания человека, их неотражением в юридической конструкции вины и разделением явлений единого мира на физические и психические проявления.

Для того чтобы оправдать любое насилие, необходимо сначала разделить единый мир на противоположности, на одной стороне которого будет субъект действия, а на другой – остальные. В этом и заключена формула насилия: «Разделяй и властвуй». Реальное единство мира было разрушено при помощи моральных категорий Добра и Зла.

Различение добра и зла для человека оказалось, пожалуй, самой сложной проблемой в истории его развития. Можно сказать иначе – все проблемы человека начались с момента, когда он решил выяснить разницу между добром и злом. С этого начинается история его грехопадения, так называемого первородного греха[371]. Человеку с самого начала был наложен запрет именно на этот вид познания. В. С. Соловьев считал, что Бог хотел предупредить, что проблема добра и зла – самая сложная, самая трудная и даже опасная, потому что в процессе ее мучительного разрешения человек может зайти в тупик, впасть в отчаяние, а то и усомниться в добре, поддаться коварному обаянию зла. И все же, несмотря на запрет, человек отведал яблоко с древа познания добра и зла[372].

До настоящего времени не в полной мере осознается смысл произошедших вслед за этим явлений. «Познание» Добра и Зла, по сути, разделило единый мир («рай») на «белое» и «черное», вследствие и благодаря чему и возникла вечная вражда в развитии человечества, насилие одних над другими[373]. Появилась возможность легко манипулировать сознанием людей, поскольку есть «Добро», которое имеет право на существование, и есть «Зло», которое такого права не имеет, и может или должно быть подавлено (уничтожено).

Разделение Добра и Зла возможно только при материальной картине миропонимания. Корпускулярная теория мироустройства, например, достаточно легко внедряется в сознание в силу ее «очевидности». За этим разделением скрываются интересы самых различных манипуляторов, сталкивающих стороны между собой. Происходящие события и явления при этом неизбежно искажаются. Как верно заметил М. Монтень, первый признак порчи общественных нравов – «это исчезновение правды, ибо правдивость лежит в основе всякой добродетели, как говорил Пиндар, и является первым требованием, какое предъявлял Платон к правителю его государства»[374]. Слова мыслителя о том, что «правда, которая ныне в ходу среди нас, это не то, что есть в действительности, а то, в чем мы убеждаем других»[375], произнесенные им в XVI в. свидетельствуют о том, что история учит тому, что ничему не учит.

Определяющей причиной возникновения насилия в человеческом обществе является стремление к власти и управлению другими. Такое желание свойственно именно разделенному сознанию личности и свидетельствует об отсутствии самодостаточности и внутренней гармонии, а также неверии в разумность внешнего мира, что является прямым следствием материального, разделенного понимания мира. Непонимание каждым индивидом единства и взаимосвязанности мира способствует сохранению насилия и вражды.

Поведение человека, как отмечает А. И. Долгова, зависит от всей совокупности внешних обстоятельств, и его изменение происходит постепенно, вместе с изменением «взглядов, убеждений, ориентаций, мотивов»[376]. В основу всех проводимых в России преобразований и реформ должно быть заложено «человеческое измерение»[377]. Следует признать необходимым и правильным переход науки государственного управления в 1980-е гг. с формального, нормативного на человеческо-гуманистический подход[378].

Особенно актуален данный переход для наук и законодательства криминального цикла. И. Я. Козаченко обоснованно отмечает необходимость достижения в уголовном праве функциональной взаимосвязи и взаимовлияния уголовной ответственности и проблемы свободы личности[379]. Для решения таких задач должно произойти объединение традиционных научных школ и их интеграция, способствующая «развитию фундаментального понимания единства и целостности мироздания»[380].

Ретроспективный взгляд на развитие уголовного права приводит к мысли, что оно зашло в исторический тупик. Чем иначе объяснить, что, например в США, выносят приговоры по 200–300 и более лет лишения свободы. Представляется целесообразным объединить все рациональные положения теоретических направлений в одной школе реального уголовного права. Из классической школы можно взять тщательно разработанную законодательную технику, из антропологической – взаимосвязь физических и психических явлений, из социологической – социальную обусловленность и т. д.

А. Шопенгауэр считал, что накоплять факты и объяснять их можно до бесконечности. Полнота знания заставит убедиться, что «множество следует искать в едином, правило – в случае, деятельность народов – в знании человека вообще»[381]. Как сказал А. Энштейн: «самое непонятное в природе – что ее можно понять»[382]. Осознание человеком единства с Миром одновременно препятствует развитию преступного насилия, так как начинает означать причинение насилия самому себе, что несовместимо с разумной природой человека. Для достижения такого осознания необходимо знание закономерностей явления и механизма реализации насилия.

В криминологической литературе такой механизм не предлагался. К механизму преступного поведения относят связь и взаимодействие внешних факторов объективной действительности и внутренних психических процессов, определяющих и направляющих исполнение преступлениях[383]. В. Н. Кудрявцев в механизме умышленного преступления различал три основных звена: мотивацию, планирование преступных действий и исполнение преступления, приводящего к наступлению общественно опасных последствий[384]. В последующих работах В. Н. Кудрявцевым также рассматривались различные модели преступного поведения, в том числе, насильственного[385].

Предложенный механизм можно использовать и при рассмотрении различных форм насилия. Однако следует указать на некоторые его недостатки, препятствующие раскрытию сущности явления. Так, В. Н. Кудрявцев и С. Г. Келина считают, что «воздействие преступления на социальную среду исключительно негативно»[386]. В последнем случае не учитывается последовательно и полно социальный характер преступления, его обусловленность общественным устройством. Следовательно, исходя из предложенного механизма, мотив насильственного преступления является результатом взаимного действия внешней среды и личности, через внутренние установки которой произошло преломление реальной жизненной ситуации[387]. При этом упускается следующий момент: ценностные ориентации, вытекающие из мировоззренческих позиций, внутренние установки личности возникли изначально в обществе.

Также следует обратить внимание, что в рассматриваемом механизме не в полной мере учитывается целостность Мира, обусловленная психическими явлениями, а также роль подсознания на поведение человека. При этом из механизма исключается наиболее важная часть саморегулирования поведения индивида – свойство обратной связи. Как отмечает С. Б. Алимов, за последние полтора-два десятилетия разорваны даже те фрагменты обратной связи, которые существовали в 70-е гг. по линии «милиция – население»[388]. Предложенный В. Н. Кудрявцевым элемент самоконтроля[389] и самооценки[390] не раскрывает сущность обратной связи и не позволяет запустить механизм предупреждения и самопредупреждения насилия.

Роль потерпевшего в возникновении криминогенной ситуации В. Н. Кудрявцев не отрицал, однако не во всех случаях насильственного поведения считал потерпевшего необходимым элементом инцидента[391]. Вместе с тем потерпевший является не второстепенным фактором в возникновении и совершении насильственного преступления, а неразрывно связанным с ним элементом. По указанным выше причинам не в полной мере рассматривается механизм воздействия насилия, что особенно сказывается при квалификации психического посягательства.