Подводник-североморец Израиль Фисанович - Владимир Бойко

На следующий день утром лодка отошла от берега для зарядки батарей. На переходах, в район зарядки и обратно, вахту нес лейтенант Бутов. Колышкин всегда был рядом с лейтенантом, давая возможность командиру спокойно отдохнуть. В августе на Севере еще нет настоящих ночей. Зарядку производили вне видимости берегов. Солнце клонилось к закату, рассыпая по спокойному морю живые блики сквозь низкие разорванные облака. На мостике лодки напряженное сосредоточенное спокойствие. Командир внимательно осматривает горизонт и небо по носу лодки.

– Боцман, наблюдайте внимательнее. Горизонт, воздух, вода, – напоминает он о трех основных объектах наблюдения. Тихоненко наблюдает в кормовых секторах.

– Самолеты! – раздается внезапно его тревожный возглас.

– Все вниз! – командует Фисанович, оглядываясь назад.

Прямо по корме на малой высоте из низких облаков вынырнул «Мессершмитт-110» с приглушенными моторами. Видно, как медленно вертятся пропеллеры.

– Срочное погружение!

Остановлены дизели, захлопнут верхний люк. Трюмный Бугаев принимает балласт. Секунды – и лодка на глубине. Враг проносится над опустевшим морем. Просчитался!

На следующий день в полдень лодка снова у входа в фьорд.

– Пошли!

– Пошли, – серьезно и твердо говорит Колышкин. Вся команда на боевых постах по готовности №-1. Командир направляет лодку в середину прохода и спускает перископ. Лейтенант Бутов ведет счисление дерзкого пути.

– Проходим входные мысы, – докладывает он командиру.

– Когда войдем на милю в глубь фьорда – доложить, – говорит Фисанович.

В лодке тишина, необычная даже в подводном положении. Каждый знает: все теснее обступают ее мрачные вражеские берега, все ближе тревожная неизвестность впереди.

Иван Александрович в центральном посту сосредоточенно всматривается в приборы управления. Стрелка глубиномера заходила.

– Точнее держи глубину, боцман, не к теще в гости идем.

И раз нарушив очарование напряженного оцепенения, он обретает свою обычную живость. В голову лезет навязчивый патефонный мотивчик, и вполголоса, изрядно фальшивя, Иван Александрович напевает: «Растут фиалки, ароматные цветы…» Никто и не улыбнулся в эту минуту предельного напряжения. Шли в бой, первый бой в жизни каждого, дерзновенно, в самое логово врага. И наряду с боевым азартом где-то в уголке души шевелилась тревога.

– Прошли мимо входа, – говорит Бутов.

Командир поднимает перископ. Впереди в нескольких кабельтовых идет в глубь фьорда дозорный катер. Хищно поблескивает кормовая пушка, на грот-мачте болтается финский вымпел. Лодка идет ему в кильватер серединой узкого коридора воды, сжатого отвесными гранитными скалами.

– Идем хорошо.

Перископ опускается, унося с поверхности единственную улику о том, что в глубинах спокойного фьорда движется к вражеской гавани неумолимая смерть. Акустик Шумихин настороженно вылавливает шумы из загадочной водной толщи. Его худощавое тело недвижимо, глаза под густыми черными бровями закрыты. Кажется, что акустик спит, только рука медленно поворачивает штурвальчик прибора. Полной жизнью живут сейчас лишь органы слуха матроса. Они унесли его в область необычных для человеческого мира звуков. Морские глубины пропитаны слабыми шелестами, полувздохами, полутонами, сливающимися в неясную, таинственно пульсирующую мелодию. Как это не похоже на привычный веселый гам колхозной детворы в сельской школе, где совсем недавно Анатолий Шумихин был учителем. Тихий, мечтательный юноша порой (не в походе, конечно) грустит по прежней работе. Он искренне любит детишек. Но сейчас на своем боевом посту он не думает о них, хотя всей душой сознает, что рядом враг, посягающий на счастье и жизнь советской детворы, что он, Шумихин, здесь для того, чтобы уничтожить ненавистного врага. Все внимание сейчас сосредоточено на одной мысли: в ровный фон мелодии моря спереди врывается шум винтов. Это винты дозорного катера, обнаруженного командиром в перископ. Сила звука до сих пор была постоянной, но внезапно начала нарастать. Враг приближается. Шумихин доложил об этом командиру.

– Неужели нас обнаружили? – командир распорядился уменьшить шумы. Подводная лодка тихо движется навстречу. Вот он перед ними. В отсеках слышно ленивое шлепанье его винтов. Время нехотя, растягивая секунды, ползет вперед. Так же нехотя удаляется за корму зловещее шлепанье. Дозорный корабль идет очередным галсом по фьорду к входу. Лодка не обнаружена. Теперь между лодкой и гаванью врага нет иных препятствий, кроме нескольких миль чистой воды. Лодка быстро проходит этот путь. Командир изредка и на мгновение поднимает перископ. От входного мыса в гавань видны знакомые с финской войны белые здания гостиницы и шюцкоровской казармы. Тогда белофинны взорвали их при отступлении, теперь они вновь отстроены. Под казармами небольшая катерная пристань.

– Командир, видите что-нибудь? – нетерпеливо спрашивает Колышкин.

– Пока ничего, мыс закрывает причалы, – отвечает тот, торопливо опуская перископ.

Лодка входит в гавань врага. Теперь в перископ виден западный причал. Он тоже пуст. Неужели напрасно затрачено столько сил, неужели не сбудется мечта ударить ненавистного врага?

Нет! Вот он! Занимая всю длину северо-западного причала, стоит огромный транспорт. Часть груза, по-видимому, уже выгружена, так как нос приподнялся, обнаружив подводную часть.

Нашли врага, сейчас будет бой.

– Транспорт! У северо-западного причала – транспорт! – взволнованно восклицает командир. Колышкин бежит к перископу.

– О! Большой. Ну, командир, бей?

– Аппараты, товсь!

Лодка проходит глубже в гавань, чтобы видеть борт цели во всю его длину. Старшина Серегин и торпедист Немов готовят аппараты. Теперь время налетает шквалом, бурно гонит волны событий. Уже весь борт врага не помещается в поле зрения. Уже нить перископа легла на трубу.

– Каким аппаратом стрелять? – возникает нелепый вопрос в напряженном мозгу командира. – Какая чушь, не все ли равно.

– Аппарат номер один… пли!

Серегин дергает на себя рукоятку пистолета. Из-под боевого клапана врывается в торпедный аппарат упругая струя сжатого воздуха. Толчок– и смертоносная стальная сигара понеслась в борт вражеского транспорта.

– Торпеда вышла, – раздался в переговорной трубе голос Серегина.

Облегченная лодка рвется вверх.

– Удержать! – Инженер-механик Каратаев, как опытный дирижер, разыгрывает этот маневр. Погружение. Бедин заполняет цистерну быстрого погружения, принимает воду в носовую дифферентную. Головлев прибавляет ход. Лодка на глубине разворачивается к выходу.

Колышкин бежит в нос слушать взрывы. Глухой отдельный, но мощный звук настигает его во втором отсеке. Этот звук знаком Ивану Александровичу по испытаниям боевых торпед в мирное время. И, встретив недоуменный взгляд лейтенанта Шарова, Колышкин радостно кивает ему головой.