Неблагоразумная леди - Элинор Смит

Хетти пришла в восторг от новости, принесенной Даммлером, хотя с трудом могла поверить, что мисс Маллоу сумела загнать Севилью в ловушку.

— Быть того не может. Всюду говорят, что он нацелился на Бесплодную — баронессу Макфей. Она проводила в могилу уже двух супругов, от которых не имела наследников, потому и прозвана Бесплодной. Имея такую невесту на примете, Севилья мог искать в лице мисс Маллоу подругу жизни, но никак не законную жену.

— Да нет, предложение по всей форме, как она сказала мне. Остается надеяться, что наша леди может отличить одно от другого. Она странное сочетание невинности и опытности. Но как бы там ни было, уверяет, что Севилья все время вел себя с ней исключительно пристойно и с должным почтением, чего от него нельзя было бы ожидать, вынашивай он планы сделать ее своей любовницей. Кроме того, она по характеру не из тех, кто готов быть наложницей набоба.

Леди Мелвин задумалась.

— Я вспомнила ее каламбур в опере насчет твоей белокурой красавицы. Беседа у них явно была фривольной, коль скоро они обсуждали подобные темы. А насчет того, что есть предел для числа незаконнорожденных детей, — это тоже ее шуточка. Лично я опустила бы планку еще ниже, а я себя наивной не считаю.

— Но это же шутка, Хетти. Она вечно шутит. Она живой, веселый человек, и эта ее живость порой тянет ее за язык, и она может сказать нечто из ряда вон выходящее. Я и сам, бывает, несдержан на язык.

— Ну а уж ты у нас невинен как дитя! Все ясно. Она невинна как лорд Даммлер. Словом, тертый калач. Тогда она хорошая пара Севилье. Вот только не сходится. Почему она его отвергла, если, конечно, речь шла о замужестве?

— Она его не любит.

— Если это единственная причина, то это невинность самой высшей пробы, выше некуда, если угодно.

— Но это угодно ей, — ответил Даммлер, и по его довольному выражению Хетти показалось, что это угодно и ему.

Глава 10

В том, что состояние Севильи пущено по ветру, было отчасти забыто, когда лорд Даммлер вернулся, а Пруденс сказала, что о ней будет написано в знаменитом журнале; она снова стала племянницей Кларенса и снова па щите.

— Значит, скоро будем читать о тебе в «Морнинг обсервер»? — с глуповатой улыбкой спросил дядюшка.

— Не в газете, дядюшка. А в литературном журнале. Называется «Блэквудз».

— «Обсервер» перепечатает и уделит колонку-другую. Как же они могут пропустить такое? Сегодня твое имя в газете — завтра, смотришь, твой портрет в витрине книжной лавки, как Даммлера.

— Это не такой журнал — не массовый, понимаешь, но очень престижный в литературных кругах. Его читают другие писатели и культурные люди, но до портретов далеко.

— Вечно ты принижаешь себя, Пру, — подтрунил над племянницей Кларенс. — Ты и о Севилье, и о Даммлере говоришь, что они только твои друзья, а они посылают тебе бриллианты и делают предложения.

— Только мистер Севилья.

— Даммлер поймет намек и пошевелит мозгами. Надеюсь, ты ему рассказала?

— Да, упомянула.

— Это было благоразумно, Пруденс, — бросил он заезжую шутку Уилме, и та улыбнулась.

— Так, так, значит, мы должны готовиться к важной встрече? Как нам лучше нарядиться к приему доктора Ашингтона?

Пруденс резануло слово «мы».

— Я думаю надеть чепец. Даммлер говорит, что он пожилой господин, — в известных пределах, разумеется.

— Нам лучше просто поздороваться с ним, и все, — заметила Уилма брату. Она поняла, как нервничает Пруденс, боясь неуклюжего вмешательства дяди. — Поздороваемся и оставим их беседовать. Они должны говорить о литературе. А мы в ней не разбираемся.

— Последнее время я много читал, а потом, прихвачу «Бэквудз ревью». Ну и название придумали, прости господи.

Миссис Маллоу покачала головой, а Пруденс тихо охнула.

— Одевайся как обычно, это вполне нормально. Событие не такое, чтобы специально наряжаться.

— Ну я все равно оденусь как для приема. Суеты будет достаточно, а мои старые атласные бриджи жмут. Так ты хочешь надеть свой чепец на встречу с доктором, да? Ах ты, озорница, не понимаю, чего ради ты его вообще снимала. Что может быть более к лицу юной девушке. Конечно, всякие там цветные ленточки не помешают. Мне так чепец нравится больше всего.

Пруденс поняла, что ни чепец, ни платье в данном случае не имели значения. До тех пор пока она приносила в дом отблеск славы и богатства, все ей сходило с рук. Она даже не удивилась бы, если бы на полу в кабинете у нее появился ковер. У нее и сейчас была вытертая до основы циновка, но в сочетании с книжными полками и портретами она выглядела убого.

На следующий день явился Даммлер, но без Ашингтона. Кларенс, миссис Маллоу и Пруденс удивились, что он один.

— У Ашингтона деловая встреча, но скоро он объявится. Я пошел вперед, чтобы предупредить вас и познакомить, когда он придет. Вижу, вы надели ваш чепец, чтобы произвести на него впечатление солидностью и серьезностью? — язвительно заметил он Пруденс.

— Ей чепец очень идет, — тут же вмешался Кларенс. — Я ей все время об этом говорю.

— Это я сбиваю ее с толку и уговариваю снять его, — с улыбкой заметил Даммлер.

— Да нет, я ей все время говорю, что в чепце она выглядит старше своих лет, — не моргнув глазом подхватил Кларенс.

— Как дела на поприще живописи, мистер Элмтри? — спросил Даммлер с лукавой улыбкой.

— Открыл новый способ писать бриллианты, — с серьезным видом сообщил Кларенс. — Совсем не как Рубенс и все эти старые мастера, которые писали их как прозрачное стекло мазками белого и голубого. И не как гранат или изумруд. Это призма — вот что такое алмаз. Все цвета радуги. Я открыл это, рассматривая ожерелье племянницы на свет. Вы слышали о том, что Севилья подарил ей?

Даммлер молча кивнул.

— Он прислал ей ларчик с ожерельем из бриллиантов — крупные, с яйцо, — только он ей не по душе — иностранец, сами понимаете. С этими иностранцами всегда что-то не так, согласитесь. Конечно, она его отвергла, этого беднягу, ну да оправится.

Это было явное доказательство, что Хетти ошибается. Даммлер с облегчением услышал подтверждение.

— А вот, кажется, и доктор Ашингтон, — с несказанной радостью объявила Пруденс.

Доктора впустили и представили мисс Маллоу. Даммлер откланялся, а Кларенс и миссис Маллоу ушли к себе, чтобы дать гостю поговорить с Пруденс. Ашингтон выглядел настоящим интеллектуалом, чуть не эстетом. Высокий, тощий, со впалыми щеками и блестящими проницательными глазами. Он был шатеном с начинающей пробиваться сединой. На взгляд Пруденс, ему можно было дать лет сорок.

Когда они остались одни, он проговорил: