Константин Бальмонт и поэзия французского языка/Konstantin Balmont et la poésie de langue française [билингва ru-fr] - Константин Бальмонт

Traduit par Alexandra de Holstein et René Ghil

Призрачный набат/Le tocsin fantôme

Я дух, я призрачный набат,Что внятен только привиденьям.Дома, я чувствую, горят,Но люди скованы забвеньем.

Крадется дымный к ним огонь,И воплем полон я безгласным, —Гуди же, колокол, трезвонь,Будь криком в сумраке неясном.

Ползет густой, змеится дым,Как тяжкий зверь — ночная чара.О, как мне страшно быть немымПод медным заревом пожара!

Moi, fantôme tocsin je suis âme,Et toujours des seuls spectres perçu.Les maisons, je le sens, sont en flammes;Les vivants s'y oublient, à l'insu.

La fumée entre eux se pelotonne.Je suis plein d'un mutisme obsesseur.Clame, ô cloche, résonne, bourdonne:Deviens cri par la vague noirceur!

La fumée, à nœuds rampants, serpente;Lourde bête, la nuit rêve et dort.Ô d'être muet, quelle épouvante!Sous le ciel embrasé, tout en or.

Traduit par Jean Chuzeville

Тринадцать сестер/Les treize sœurs

Сестры, сестры, Лихорадки,Поземельный взбитый хор!Мы в Аду играли в прятки.Будет! Кверху! Без оглядкиПорадеет хор сестер.

Мы остудим, распростудим,Разогреем, разомнем.Мы проворны, ждать не будем.Сестры! Сестры! Кверху! К людямВот, мы с ними. Ну, начнем.

Цепко, крепко, Лихорадки,Снова к играм, снова в прятки.Человек — забава нам.Сестры! Сестры! По местам!Все тринадцать — с краснобаем,Где он? Жив он? Начинаем.

Ты, Трясея, дай емуПотрястись, попав в тюрьму.

Ты, Огнея, боль продли,Прах земли огнем пали.

Ты, Ледея, так в ознобЗагони, чтоб звал он гроб.

Ты, Гнетея, дунь на грудь,Камнем будь, не дай дохнуть.

Ты, Грудея, на грудиЛишку, вдвое погоди.

Ты, Глухея, плюнь в него,Чтоб не слышал ничего.

Ты, Ломея, кости гни,Чтобы хрустнули они.

Ты, Пухнея, знай свой срок,Чтоб распух он, чтоб отек.

Ты, Желтея, в свой черед,Пусть он, пусть он расцветет.

Ты, Корчея, вслед иди,Ручки, ноженьки сведи.

Ты, Глядея, встань как бес,Чтобы сон из глаз исчез.

Ты, Сухея, он уж плох,Сделай так, чтоб весь иссох.

Ты, Невея, всем сестра,Пропляши ему «Пора».

В человеке нет догадки.Цепки, крепки Лихорадки.Всех сестер тринадцать нас.Сестры! Книзу! Кончен час!

Sœurs, Sœurs, vous, ô les Fièvres,De sous terre tourmenteuses émanations en chœur!Nous jouions à cache-cache par l'Enfer!C'est assez! En haut! Tête en avant!Il œuvrera avec ardeur, le chœur des Sœurs!

Nous allons refroidir, — algides, nous refroidirons,Et réchaufferons, et malaxerons!Nous sommes vites, nous ne tarderons…Sœurs! ô Sœurs! En haut! chez les hommes!Et nous y sommes: commençons!

Nous agrippant, fortement, ô les Fièvres,Vite au jeu, à cache-cache, à nouveau:L'être humain est notre passe-temps.Ô les Sœurs, les Sœurs, а nos places!Toutes les treize, sus au hâbleur!Où est-il? Vit-il? — Nous commençons…

Toi, Frissonie, laisse-leFrissonner, s'il lui arrive d'être en prison.

Toi, Flammore, prolonge sa douleur,Par le feu, brûle de la Terre la poussière qu'il est.

Toi, Glacine, de telle sorte, en la froidurePousse-le, qu'il appelle son cercueil!

Toi, Oppressante, souffle sur le sein,Couve-le d'un lourd de pierre, et toute, époumone-le tout!

Toi, Poitraille, sur la poitrine,Un peu, et encore un peu plus, demeure!

Toi, Sourdaude, crache sur lui,Pour qu'il n'entende rien, plus rien!

Toi, Courbatue, courbe-lui les os,Et qu'ils rendent un craquement.

Toi, Gonflène, connais ton terme:Que de toute sa bouffissure, il enfle!

Toi, Jaunisse, à ton tour!Laisse-le, laisse-le prendre couleur.

Toi, Torsionne, marche à sa suite,Et les menottes, les petons, tortille-les donc!

Toi, Visionnée, surgis en diable,Pour que des yeux disparaisse le sommeil.

Toi, Siccate, — il est bas —Fais maintenant qu'il se dessèche.

Toi, Putridie, ô Sœur des Sœurs!Toi, danse-lui: «Il est temps!»

L'homme n'a pas de jugement…Oh! tenaces, et fortes, sont les Fièvres,

Nous autres Sœurs qui sommes treize!…Ô Sœurs! En bas! Notre heure est passée!

Traduit par Alexandra de Holstein et René Ghil

Камень-Алатырь/Pierre-Alatyr

На море-Океане,На острове Буяне,Меж камней — богатырьЕсть Камень-Алатырь.

Он бел-горюч и ярок,Неостудимо жарок.Красив его изгиб,Кипит тот Камень-кип.

Горит тот Камень-чудо,Что лучше изумруда.Он каждый миг — живой,Тот Камень солнцевой.

Под Камнем тем сокрытаМечта, что не изжита.Спеши к нему скорей.Коснись до тайн морей.

Все шире Море, шире.На Камне-АлатыреСидит, в лучах горя,Громовница-Заря.

Сидит Девица Красна,Смеется безучастно.Смешинки Девы той —Рассветы над водой.

А раз придет охота,Совсем тот смех без счета,Смеяться так начнет,Что молния сверкнет.

Все звонче смех певучий,Пожаром рдеют тучи.Огниста Красота,Светла ее фата.

На море-Океане,На острове Буяне,Я Деву ту любил,У ней в гостях я был.

Я был на этом КамнеИ заговор дала мнеОна в огне живом,На Камне солнцевом.

О, заговор тот властныйОн дан мне Девой страстной.Все покорю я с ней.Гори, Огонь, сильней!

Лишь Камень кто изгложет,Тот заговор мой сможетЛишить его лучей.Гори, Огонь, скорей!

Но Камень кто ж изгложет,Кто пламень превозможет?Привет сиянью дней.Гори, Огонь, сильней!

Sur la mer-Océane,Sur une île Bouyane,Géante parmi les pierresEst la pierre-Alatyr!

Blanche, elle brûle et irradie,Ardente, et qui ne peut froidir.Sa courbe est belle, —Elle bout, cette Pierre-Bouillant!

Elle brûle, cette Pierre-miracleMeilleure que l'émeraude.A tous instants vivante est-elle,Cette pierre de soleil!

Sous cette pierre se cèleLe rêve inassouvi.Hâte-toi vers elle, hâte-toi,Touche aux mystères des mers!

La mer devient large, et large…Sur la pierre-AlatyrEst assise, qui arde dans les rayons,La force de foudre — qui est l'Aurore.

Elle est assise, la Donzelle-Belle,Et elle rit impassiblement.Les risettes de la ViergeSont des aubes au-dessus de l'Eau.

Mais que l'envie l'en prenne,Le rire sera d'une vie innombrable:Elle se mettra à rire — ainsiQu'un éclair tout à coup s'éploie!

Sonore de plus en plus, vient le rire chantant.Les nuages rougissent en incendies.Flammable est la BeautéEt transparent son voile…

Sur la mer-Océane,Sur une île-BouyaneJ'aimais là cette Vierge, —J'y étais tel que son hôte.

J'étais sur cette Pierre, —Et un charme me donne-t-elle,Elle, dans le feu vivant,Sur la Pierre de Soleil.

Oh! le charme est puissantQue me donna la Vierge passionnée!Je vais par Elle tout asservir, —Et, brûle, Feu, plus ardemment!

Celui-là qui rongera la Pierre,Lui, de mon charme pourraEteindre les rayons…Brûle, ô Feu, brûle vite!

Mais, qui rongera la Pierre?Mais, qui surmontera la flamme?Salut! éclat des Jours,Et brûle, ô Feu, plus ardemment!

Traduit par Alexandra de Holstein et René Ghil

Из книги «Жар-птица»

(М., «Скорпион», 1907)

Отчего перевелись витязи на Руси/Pourquoi il n'est plus de preux en Russie

То не ветры в Небе слеталися,То не тучи в Небе сходилися,Наши витязи в бой собиралися,Наши витязи с недругом билися.Как со всею-то волей охотноюРазвернули размашистость рьяную,Потоптали дружину несчетную,Порубили всю силу поганую.Стали витязи тут похвалятися,Неразумно в победе смеятися,Что, мол, плечи могутны все биться хотят,Кони добрые не уходилися,И мечи-то их не притупилися,Нам нездешнюю силу давай, говорят,И с нездешнею силой мы справимся,Да и так ли мы с ней позабавимся.Только слово такое промолвил один,Как явилися двое воителей,Только двое, не полчище вражьих дружин,Но воителей, не говорителей.И воскликнули: «Вступимте, витязи, в бой,Пусть вас семеро, нас только двое».Не узнали воителей витязи, в этой минуте слепойРазгорелося сердце в груди ретивое,Жажда биться — в крови горяча.

Налетел тут один на воителей, светят глаза огневыеРазрубил пополам их, с плеча,Стало четверо их, все четыре — живые.Налетел тут другой, и испробовал силу меча,Разрубил пополам, стало восьмеро их, все — живые.Налетает тут третий, и очи горят огневые,Разрубил пополам молодецким ударом с плеча,Стало вдвое их больше, идут, все идут, все — живые.Тут все витязи бросились эту дружину рубить,Размахнутся — где недруги, вдвое им быть,Надвигаются, грозно-немые.И безвестная сила растет и растет,Все на витязей с боем идет.И не столько уж витязи борются тут,Как их добрые кони копытами бьют.А безвестная рать все растет и растет,Все на бьющихся витязей с боем идет.Разрастаются силы, и грозны, и жутки.Бились витязи ровно три дня, три часа, три минуткиНамахалися плечи могутные их,Притупились мечи их булатные,Уходилися кони в разбегах своих,Утомили удары возвратные.А безвестная рать все растет и растет,Все на бьющихся витязей с боем идет.Испугались бойцы тут могучие,Побежали к горам.Побежали к пещерам, к ущельям, где чащи дремучиеПодбежит один витязь к горе — и останется там,Каменеет,Подбегает другой — и, как камень, причтется к камнямТретий, все, — подбежит изумленный — немеет.С этих пор на Руси уже более витязей нет,С этих пор в сумрак гор углубиться не всякий посмеет,Странен глыб их узор, и таинственный светНад провалами часто белеет.

Ce ne sont pas les vents, qui accouraient dans le ciel!Ce ne sont pas les nues, qui dans le ciel s'aheurtaient!Nos Preux se préparaient au combat,Nos Preux combattaient l'ennemi.Et de toute la volonté de leur désirIls ont déployé l'impétueux brandissement!Ils foulèrent une armée innombrable,Ils occirent toute la force païenne…Et les Preux, alors, se mirent à se vanter,Déraisonnablement rire dans la victoire!— «Les épaules puissantes, offraient-ils, veulent encore lutter,Les chevaux vaillants ne sont pas las encore,Et les glaives ne sont pas émoussés!Qu'on nous donne, dirent-ils, une Force qui n'est pas d'ici,Et nous exterminerons cette Force qui n'est pas d'ici, —Et combien, avec elle, nous nous amuserons!»…Et, dès que de l'un d'eux, fut cette parole,Parurent deux Guerriers,Seulement deux, non point la masse d'hommes,Mais des guerriers, et non pas des parleurs!Et ils proclamèrent: «Or, entrons en lutte, les Preux!Vous êtes sept, nous sommes deux, — peu importe!»…Dans ce moment aveugle les Preux n'ont pas reconnu qui étaient les Guerriers:S'alluma en leur poitrine le cœur ardent.La soif de bataille est chaude dans le sang…Les yeux qui flambent, sur les guerriers un s'élançaitEt les coupa en deux, d'un seul effort d'épaule:Ils devinrent quarte, — tous les quatre vivants!…S'élança un second, sur eux éprouva la dureté du glaive,Et les coupa en deux: ils devinrent huit, tous les huit vivants!…S'élança le troisième, les yeux qui brûlent,Les coupa en deux par un coup de hardiesse:Ils devinrent deux fois plus, — ils s'avancent et tous s'avancent, tous vivants!…Alors, tous les Preux s'enlevèrent pour hacher cette armée.Ils ont brandi les glaives: où était l'ennemi, il en est deux fois plus,Et qui s'approchent, et muets, et menaçants.Et la puissance inconnue grandit et granditEt s'avance sur les Preux, en attaque!Et maintenant les Preux ne luttent pas autantQue meurtrissent, de leurs sabots frappant, les destriers vaillants…Mais la puissance inconnue grandit et grandit,Toujours avance, combattante, sur les Preux qui bataillent.Hors de soi-même sortent les forces neuves et menaçantes, — fatales d'horreur!…Juste trois jours, trois heures, trois minutes, les preux luttèrent.Leurs épaules puissantes ont assez travaillé,Les glaives damasquinés se sont émoussés,Les chevaux se lassèrent dans leurs élans!Les coups qu'ils ont rendus ont épuisé les Preux…Mais l'armée inconnue grandit et granditEt sur les Preux bataillant s'avance, — en attaque!Alors, prirent peur les Chevaucheurs puissants…Ils coururent vers les montagnes,Ils coururent vers les cavernes, vers les gorges où la forêt inextricable se tient:Mais quand arrive un Preux à la montagne, il y restePétrifié.Et arrive un second, — et, pierre, il s'ajoute aux pierres.Et le troisième et tous les autres, s'en sont venus, étonnés, — et ils deviennent muets!…

Et depuis, il n'est plus de Preux en Russie.Et depuis, dans l'ombre des montagnes il en est peu qui osent s'aventurer:Étrange est le dessin de leurs rocs, et une lueur mystérieuseAu-dessus des gouffres, souvent blanchit…

Traduit par Alexandra de Holstein et René Ghil