Бортовой журнал 7 - Александр Покровский

А сына моего два раза милиция грабила средь бела дня – плеер, мобильник и деньги отобрали да еще заметили, что, мол, скажи спасибо, что наркотики мы у тебя не нашли.

А я ему сказал: скажи спасибо, что они тебя с моста не сбросили – на Троицком мосту грабили, и рядом никого – он из института в одиночку пешком домой шел.

Черт его знает, может, мы на разных языках говорим?

А еще эти уважаемые милиционеры просят президента взять дело Дениса Евсюкова под личный контроль. Наверное, многим не нравится, что милицию теперь «евсюками» называют.

Интересно, что тут понимается под «личным контролем»?

Ну, человек при погонах, забыв присягу, стрелял в голову людям. Несколько человек убил.

А потом еще один такой же в Туве стрелял опять в голову и опять убил.

Стрельба в голову – это не беспорядочная стрельба, могу вас в этом уверить! Я знаю, что такое беспорядочная стрельба, когда на тебя вдруг оружие наставляют, а ты, значит, пытаешься уйти от пули, укрыться и палишь во все стороны.

Стрельба в голову – это из области мести. Это от обуревающих чувств – на тебе, на!

Сейчас все активно обсуждают наше возвращение в Средневековье – отмену моратория на смертную казнь.

Так вот, стреляющий в голову как нельзя лучше подходит под старинное: отнял жизнь – отдай свою.

Так что, ребята, или «облик», или «око за око».

По-другому не бывает.

Премьер встретился с кинематографистами.

А почему?

А потому что качество отечественного кино – все время хочется помягче – не очень сильно соответствует требованиям современности (хорошо сказал).

Так что мягкое у нас теперь все.

Сериалы – наша боль. Таких «Ментов», как здесь, нигде не встретишь. И «Солдаты» – боль. И олигархи какие-то не такие, и жены, дети, няни – в общем, все не такое.

Кинематограф сегодня – это производство. И больше всего он напоминает производство обуви в СССР.

Делали в СССР обувь, и никому она была не нужна. Все гонялись за австрийскими сапогами.

Одна пара таких сапог могла уравновесить все ботинки, сделанные в СССР.

А почему? А потому что откаты нынче съедают не только промышленность.

Они все съедают. Деньги получили и поделили.

А на оставшееся можно выпустить только что-то очень мелкое, мягкое, но вонючее.

Но премьер до них добрался. Премьер дошел, вошел, вник и предложил.

Новое. Теперь деньги сосредоточим в одном месте, а из него – продюсерским компаниям. Они снимут фильмы, а мы и поглядим, кто из них возьмет Канны.

Если возьмет – то и дальше снимать будет.

Вот оно!

Америка во время великой депрессии столько фильмов сделала!

Неужели ж мы хуже? Нет!

И без столпов отечественного кинематографа все это не обошлось. Они на совещание то, по кинематографу, были позваны и внимали каждому слову.

Теперь все просто бросятся делать кино.

И сделают. Верю. «Чапаева».

В войсках прошла проверка боеготовности. По этому поводу у меня РЕН-ТВ взяло интервью.

В эфир пустили не все, что я сказал.

И правильно, наверное, потому что там много было всего сказано.

Теперь все хочется изложить еще раз, но поинтеллигентней, что ли.

Спросили: как я оцениваю нашу боеготовность. Я сказал, что есть. Есть у нас боеготовые части, но боеготовность их зависит от степени порядочности командования этих частей.

Таких мало – это я о порядочности, а значит, и о боеготовности.

Отдельное дело – Генеральный штаб.

Понимаете, есть у нас те, кто хорошо стреляет, есть еще те, кто хорошо ездит на танке. А еще есть те, кто хорошо прыгает, бегает, плавает. Но если над всем этим не будет Генерального штаба, то они так и будут бегать и прыгать.

А мы будем проигрывать первый удар.

Мы всегда проигрываем первый удар.

Суток на трое.

То ли Генштаб куда-то переезжает, то ли он скрывается где-то– но проигрываем.

Потом это все объясняется, конечно.

Разными причинами.

Что же касается техники, то связь в войсках должна быть современной, а иначе ее противник подавит, и управлять в бою такими войсками невозможно – мне кажется, что я очень мягко насчет нашей связи сказал.

Что касается танков. Ну, к примеру, если двигатель танка у вас работает только 240 часов, а потом подлежит замене, то если такая замена вовремя не произведена, вы имеете груду железа, а не танк. А если еще и под видом солярки заправить танк непонятно чем – то ли там серы много, то ли свинца, двигатель встанет значительно раньше – дырки в нем, например, будут размером с кулачок пионера.

То же самое можно сказать и об авиации – заправлять ее, как это ни странно, надо правильным топливом, а то она с небес может запросто посыпаться в самый ответственный момент.

А вообще-то, реформа у нас идет. И идет она не первый год. И конца ей не видно.

Как это сказывается на боеготовности? А так и сказывается – на вас напали, а вы со спущенными штанами.

Так, может, нам реформу не проводить? Не. Реформа нужна. Только, господа мои хорошие, давайте быстрее, швыдче, что ли – не могу, сейчас слезами обольюсь, если вот прямо сейчас о реформе не закончу. А флот? Что там?

Флот? Еще раз: есть у нас отдельные корабли… и на этом все– пардон, господа, слезы душат.

Но ведь защищаться нам как-то надо!

Надо. Надо нам защищаться. Потому что по одну сторону Амура, к слову, живут два миллиона человек, а по другую – шестьдесят восемь.

И сидят эти два миллиона на чистом золоте.

Как вы думаете, долго ли будут на все это смотреть шестьдесят восемь?

Вот именно поэтому нам нужна боеготовность.

А от стран восьмерки или двадцатки по вооружению мы отстали навсегда. Вот такая у нас картина.

Мне рассказали одну историю. В ту Великую Отечественную, случился такой эпизод: роту, усиленную «чужими» (человек двести), бросили затыкать какую-то дыру в нашей обороне в районе Кривого Рога. Задача была держать «до последней капли крови» единственную дорогу, которой могли воспользоваться немецкие танки. Танки остановить и умереть – вот ведь благодать!

Роту пригнали на место, отгрузили чуть не целую «полуторку» противотанковых гранат и все. И еще сказали, что танков завтра, наверное, придет много. С тем и уехали. А эти с этим и остались, и жить им оставалось меньше суток.

Командир осмотрел местность и сказал: «Стыдно, люди, к нам в гости из Германии едут, а у нас дорога такая разбитая».

«Свихнулся, наверно, от страха» – подумали многие. Командир тем временем продолжил: «Всем вытряхнуть все из вещмешков и за мной».

Рота пошла к ближайшему от дороги холму шлака с какой-то металлургической фабрики неподалеку. Командир заставил набирать в мешки шлак и нести к насыпи. На саму дорогу шлак сыпался неравномерно – побольше там, где дорога в горочку идет.

«Чтоб им несколько было!» – бубнил командир. Шлакозасып продолжался очень долго, все мешки были изорваны в лохмотья, лопатки сточились до черенков. Засыпали чуть не два километра дороги. Народ злой и усталый, теперь ведь еще и окапываться полночи.

Утром с этих шлакогор подали сигнал:

«Вижу танки».

Сжимая свои почти бесполезные гранаты, солдаты знали, что жизнь на этом закончилась. Наконец танки начали заходить на «благоустроенную» дорогу.

Третий танк колонны потерял гусеницу первым, а через минуту эта эпидемия охватила остальные машины, числом восемь. Стоячий танк, если его не злить, штука не опасная. Не совсем поняв «вас ис дас», немцы угробили и танк-эвакуатор. Пехота у немцев не дурная, вперед без танков не пойдет – так что образовался затор.

Нашим на них «за Сталина» нарываться тоже никакого резона не было.

Командир, формально выполнивший боевое задание (остановить танки), посылает гонца найти хоть какое начальство и передать: «Задача выполнена. Потерь нет».

Гонец принес хорошую новость: «Ночью можете уходить, сзади есть оборона. Будет возможность, накроем потом артиллерией».

Секрет командира – в его образовании техника по холодной обработке металлов.

Никельшлаки – отходы металлургии, страшный абразив, лишь немного уступающий корунду и оксиду алюминия. Никакие пальцы гусениц не выдержат издевательства такой дрянью, и что приятно – гусеница приходит в негодность целиком, забирая с собой большую часть всего привода.

Меня редко можно провести фальшивыми звуками, а вот журналисты обеспокоены посланием президента Федеральному собранию.

Это у них ноябрьское. Мне даже неудобно говорить, чтоб они вместо этого занялись чем-нибудь радостным и не искали бы ум там, где его и отродясь не бывало.

Мало ли кто и что пишет. Ну, пишут люди. Некоторые фантастикой увлечены, а кто-то страдает от сильных позывов художественного свойства.

А есть еще люди, которые вышивать любят. Гладью. Неужели же кто-то всерьез должен эти узоры обсуждать? Это же все имеет отношение только к украшениям, а не к тому, что мы завтра будем есть.