Азимут «Уральского следопыта» - Станислав Мешавкин

— Все, кроме денег. Восемнадцать лет было. О деньгах даже не думал. А вообще хотелось чего-то необыкновенного. Начитался фантастики, вот и махнул…

Как быть с куполами?

Дело фантастов — прогнозировать будущее. Тут, как говорится, вольному воля. Когда фантаст рисует сказочный город, он делает ставку на ту супермощную экономическую базу, какую человечество в конце концов создаст. Не трудно нарисовать сказочный город, опираясь на то, что предположительно будет. Но попробуйте запроектировать сказочный город, опираясь на то, что есть. С Надымом, к примеру, на первых порах вышел конфуз. Получилось так, что строители бесцеремонно вмешались в дела архитекторов и принялись возводить здания, не имея проектных разработок. Надо было спешить со строительством жилых корпусов, а проект детальной планировки все еще ходил по инстанциям. И строители сами провели изыскания, завезли стройматериалы и приступили к монтажу капитального дома. Эту инициативу многие одобрили: первый жилой дом растет, значит, лед тронулся. Но не нанесли ли они удар по генеральному проекту?

— Утопические прожекты нам не к лицу, — успокоил меня на этот счет один из авторов надымского проекта, руководитель ленинградской мастерской № 6 Аркадий Иванович Тевьян. И добавил: — Разумеется, мы могли нарисовать и заложить в смету ультрасовременные здания с применением уникальных конструкций и материалов. Но где разместить заказы? Ведь базы стройиндустрии с таким ассортиментом есть только в Москве, Ленинграде, Киеве… Но представьте себе, каковы были бы транспортные расходы. Поэтому нам в своих решениях, расчетах приходилось опираться на то, чем располагают близлежащие Тюменский и Сургутский домостроительные комбинаты. А там выбор весьма ограничен. То есть я вот что хочу сказать: пока на Севере нет своей современной базы стройиндустрии, ни о каких куполах речи быть не может.

— Иначе говоря, долой фантазию? — усмехнулся я.

— Долой фантастику, долой иллюзии, — поправил Тевьян. — А вот фантазия пригодилась: ведь мы изобрели для Надыма «подкову счастья».

Когда смотришь на Надым из кабины вертолета, почти весь он кажется состоящим из множества отчетливо обрисованных полуколец, подков. Так расположены здания микрорайонов, соединенные между собой вставками с арочными проходами. Внутри каждой подковы — либо детский сад, либо школа. Смысл такой планировки ясен: создать для детей своего рода микроклимат, оградить их от снежных и песчаных бурь, от шума городского транспорта. Подковы кроме того создают благоприятные условия для жизни деревьев, и когда-нибудь, я уверен, каждый из этих громадных дворов превратится в цветущий сад.

Кто мы, идущие за колумбами?

Наш водомет даже не чихнул ни разу — завелся, как говорится, с первого оборота. Моторист Саня обернулся и хитро подмигнул:

— Техника! А вы говорите, Георгий Иваныч…

— Давай, давай! — сказал Епхиев. — Не зазнавайся. Молодец джигит, но не зазнавайся.

Катер рванул вперед, тараня форштевнем крепенькую волну. Свежий воздух с реки хлынул в раздраенные дверцы просторной кабины, в момент высвистал вон запах солярки.

Надым в этом году обмелел рано. Еще только начало июля, а по всему руслу реки зажелтели залысины песчаных отмелей. Фарватер, обозначенный бакенами, напоминал ломаную кривую. Водомет — машина неприхотливая и мелководья не боится, но Саня, как видно, не хотел рисковать и вел катер точно по обстановке. По курсу возникали то обширная песчаная залежь с осевшими на ней ящиками, бочками, бревнами и обломками сухостоя, то придвигался близко черный дремучий лес, то открывалась просторная панорама реки, несущей свинцовые воды в холодное ямальское море — Обскую губу.

— Любуешься? — Епхиев тронул меня за плечо.

— Дьявольски притягательная картина.

— «Чтоб не жалеть потом, не трать напрасно время, от праздности беги и от пустых затей», — без пафоса процитировал он.

— Кто? Омар Хайям? — без удивления спросил я, зная приверженность «неистового осетина», так мы его окрестили, к мудрецам древности.

— Не угадал, дорогой. Это — Насими. Ему в Баку памятник стоит. А я, понимаешь, только недавно открыл для себя этого поэта. Низами знал, а Насими — нет.

— И к чему бы, если не секрет, такая цитата?

— Потому что любуешься, — сказал Епхиев и неожиданно резко ткнул пальцем в сторону желтеющего на солнце островка. — Туда посмотри, тоже интересно. Бочки видишь? Из-под солярки бочки, из-под масла. Скажи, какой мерзавец их в реку бросил? Это же диверсия против природы.

— Скорее всего с берега смыло, — предположил я, — половодьем, а потом выбросило на отмель.

— Что ж они, не знали, что будет разлив? — вскипел Епхиев. — Наивно думать. Знали. Ты разберись, дорогой. У тебя же — перо. Это все равно что клинок у джигита. Заржаветь может! Спеши. Глупость надо рубить под корень. — Он хитро прищурился: — «Ум человека — свет, сокровищ всех дороже. Ты мудрецам внемли, чтоб стать мудрее тоже». Снова Насими.

— А что же вы не вставите еще и ваш любимый рубаи? Я его запомнил: «Пока ты на земле, пока ты жив, ты быть прямым старайся, как алиф, чтоб видеть бога в каждом человеке, молясь ему и все ему простив».

— Прощать нельзя, — Епхиев нахмурился. — Потомки нам не простят!

— Мелочи, — не оборачиваясь, возразил моторист Саня. — Преувеличиваете, Георгий Иваныч. Мы — капля в море. Копошимся тут, как микробы. А земля-то вон какая — ни конца ни края.

«Неистовый осетин» тут же ринулся в бой, сражая противника мощными аргументами.

Я был знаком с Епхиевым уже несколько лет. Он строил газопровод. Вначале был главным инженером, потом стал начальником СМУ. В Надыме одни считали его чудаком, другие — хорошим специалистом, третьи шили ярлык волюнтариста и ослушника. Но никому не пришло бы в голову записать его в разряд «тихих» руководителей. Его если хвалили, так уж хвалили! Если ругали, так уж ругали! Он ссорился с начальством, навлекая на себя гнев городских властей, потом умудрялся доказать свою правоту и вновь оказывался в фаворе. Однажды схлестнулся с гороно. И произошло это вот как.

В поселке Старый Надым, где базировалось его управление, не было школы. По числу детей школа там просто не полагалась. Но дети были, и на учебу им приходилось ездить в Надым. Путь был нелегким. Малышей поднимали в шесть утра, на вахтовках доставляли на берег, там они переходили на катер и плыли на ту сторону реки, где снова пересаживались на автобусы и пятнадцать километров ехали в школу. Зимой, когда река покрывалась льдом, родители потеплее укутывали детишек и благословляли их в двадцатикилометровый путь на автомобиле по зимнику.

Епхиев терпел год, второй. Наконец кавказская душа его возмутилась. Он созвал родителей и сказал:

— Вот здание новой конторы. Занимайте. Здесь будет школа.

Закупили парты, доски, прочий необходимый инвентарь. Среди жителей поселка (в основном это были жены рабочих и ИТР управления) нашлись дипломированные учителя с педагогическим стажем. Епхиев зачислил их в штат управления. И вот 1 сентября, как положено, в поселке Старый Надым торжественно распахнулись двери школы.

Через месяц его вызвали «на ковер».

— Это партизанщина! Школу немедленно закрыть.

— Что, это мне надо? — спросил Епхиев. — Школа нужна детям. Вам не нравится? Жалуйтесь министру образования. Но учтите, я тоже не буду молчать!

Почти год продолжался неравный бой. Наконец школу узаконили.

Что и говорить, в Надыме Епхиев был фигурой заметной. А в последнее время и вовсе наделал шуму на весь Союз. Началось все это, как он мне рассказывал, еще семь лет назад, на трассе Ухта — Торжок. Там лес и болото. Тонули трактора, зарывались в трясину трубовозы. Сбои в доставке на трассу стальных плетей тормозили работу сварочных бригад.

Однажды в руки Епхиеву попалась книжка «Транспорт для бездорожья». Развернул, и вдруг — фраза: «Бездарно забытые дирижабли». Инженер Епхиев даже вздрогнул: какая мысль! Что может быть надежнее современного дирижабля в условиях трассы? Высвобождаются сотни единиц самоходной техники. Экономия во всем: в горючем, в транспорте, в сохранности дорогостоящих зарубежных труб. Это же все — миллионы государственных денег!

Епхиев изучил десятки статей об отечественном и зарубежном дирижаблестроении, обсчитал возможный экономический эффект от внедрения устаревшего летательного аппарата и, когда основательно убедился, что находится на верном пути, ударил в колокола. На его письмо откликнулся академик А. А. Трофимук, пообещав поддержку в ученых кругах и посоветовав обратиться с предложением в Тюменский обком партии. Об энтузиасте Епхиеве писали газеты — окружная, областная, центральные. Журнал «Техника — молодежи» опубликовал солидную статью, сопроводив ее красочными иллюстрациями. Вершиной бурной деятельности Епхиева была научная конференция в Грозном, где он выступал с докладом. С трибуны его провожали аплодисментами. Кто-то бросил, однако, реплику: «Где предприятие, которое возьмется за строительство дирижабля?!» Тогда, в запальчивости, Епхиев сказал: «Дайте мне свободный миллион, и я на базе своего управления построю!» Зал разразился смехом. Но смеялись потому, что мало знали Епхиева. Думаю, что если бы ему дали такой миллион, он и впрямь построил бы дирижабль собственными силами и по собственному проекту.