Вопреки (СИ) - Карпинская Настасья

— Зачем тебе это, Исаев? — бросила в спину, поднимаясь с кровати и откладывая документы на журнальный столик.

— Ты уже задавала этот вопрос, — не оборачиваясь.

— Ты на него так нормально и не ответил.

— Тебя просто не устроил ответ, а значит это твои проблемы. Не тупи, Екатерина Станиславовна, я не люблю глупых женщин, — еще один его шаг по направлению к двери, и тут я сделала ошибку, поддавшись эмоциям…

— Мне срать, что ты любишь, а что нет! — вырвалось само, хотя умом я понимала, что в данном контексте мне надо было просто отблагодарить.

Он остановился, резкое движение головой, словно разминал шею, и поворот, резанул взглядом, обдавая холодом и замораживая атмосферу в комнате, два его шага и мои, отступая. Я перешла грань дозволенного, позднее осознание, хват за горло, и я врезалась спиной в стену рядом с небольшим комодом.

— Сейчас я спишу это на стресс и издержки твоего хренового характера, но советую усвоить допустимые границы: я лоялен до тех пор, пока их не переходят.

Слишком близко, настолько, что тело словно завибрировало. Еб*чая энергетика. Носом по скуле, опаляя горячим дыханием кожу. От прикосновения прошило, будто ударом тока. Рефлекторно дернулась, невольно провоцируя, на что реакция моментальная, прижал сильнее.

— Извини, — сдавлено, и вцепившись в его руку в попытке отстранить.

— Считай, что поверил, — взгляд по губам, и мой протест отражением в его глазах. Ухмылка с пониманием и обещанием. Отпустил.

Я сжала веки, оглушенная учащенными ударами собственного сердца, и, лишь услышав характерный щелчок закрывающейся двери, выдохнула.

Глава 25

Прошел месяц, а моя жизнь все больше напоминала какое-то артхаусное кино. Я все еще жила у Исаева, съехать он мне не давал, обрубая все попытки на корню. Работала над магазином, а попутно эта скотина подкидывал мне бумаги, якобы «посмотреть свежим взглядом», с каждым разом все больше втягивая меня в тот самый проект, что был расписан в синей папке. Реально что ли думает, что я такая дура и не замечаю этого?

Мать не звонила, брат тоже, разговаривала я только с отцом, но и ему не могла рассказать все, я даже сформулировать не могла так, чтобы это не походило на записки сумасшедшей, описывая всю ситуацию.

— Какого черта ты опять отменил мою бронь в гостинице? — почти срываясь, зарычала я, как только Исаев зашел в квартиру. — Я не хочу с тобой жить! Слышишь меня или нет? Не хочу!

— Твоего согласия не требуется в этом вопросе, — ответил безэмоционально и ровно, не снимая пальто, прошел в гостиную, попутно залипая в одном из своих телефонов. Взбесил. И я, схватив с комода какую-то стеклянную интерьерную хреновину, запустила ее в Исаева. Промахнулась. П*здец как огорчил этот факт! Штуковина врезалась в стену и рассыпалась мелкой крошкой, а эта тварь даже не отреагировал, лишь бросил через плечо: «Убери за собой», и понес свою венценосную задницу в кабинет. Ненавижу. Вышел оттуда через пару минут, держа в руках какие-то бумажки, и с важным видом направился в прихожую.

— Ужин закажи на девять из «Сонаты» на свой вкус, — произнес, как ни в чем ни бывало. Гурман хренов.

— Может тебе еще борща наварить?

— Можешь и наварить, если умеешь.

— Слишком велико искушение добавить туда яд, поэтому я воздержусь. Сто пятая меня не возбуждает, как и современная исправительная система.

— Люблю твой юмор.

— Это была не шутка, — буркнула я в сторону Исаева, игнорируя его насмешливый взгляд, и хлопнула дверью, скрывшись в отведенной мне комнате.

Меня бы долго еще бомбило, но раздался звонок, и на экране высветился номер Самариной. И слушая ее бред вперемешку с соплями, мне почему-то становилось легче; она была снова беременна, а муженек ей снова изменял. Видимо, сей факт ее крайне расстраивал и удивлял, ибо по ее логике после первой измены он должен был все понять и больше так не делать. То ли святая наивность, то ли крайняя дурость, я не определилась еще в диагнозе.

— Кать, что мне делать? — всхлипнула Самарина в трубку после своей слезливой исповеди.

— Меня зачем об этом спрашиваешь? Зачем вообще тебе кого-то спрашивать о подобном? Ты все равно от него не уйдешь. Будешь прощать и принимать обратно, надеясь, что он изменится, утешая себя тем, что он так или иначе возвращается в семью, что он отец твоих детей и бла, бла, бла… Не вижу смысла раздавать советы, к которым никто все равно не прислушивается, — Самарина ненадолго замолчала, а потом выдала короткое:

— Ты сука, Катя, — скинула вызов.

Ну, лучше быть сукой, чем дурой, подумала я и пошла пить кофе.

Ужин в компании Исаева — то ещё развлечение, но сегодня было сорок дней со дня смерти Марка, поэтому крутившиеся мысли в голове задали и тему разговора.

— Забросить свою крысу в коллектив предприятия не так уж и гениально, — парировала попытку Исаева поумничать.

— А я разве что-то сказал про коллектив? Ты узко мыслишь и недооцениваешь многие фигуры в этой игре. Вернер был умным мужиком и после того, как отец передал управление фабрикой полностью в его руки, он быстро навел порядок во всем — от уставных документов до коллектива в целом. Сделал все так, что ни с одного бока официально не подкопаешься.

— И, тем не менее, ты это сделал. Знаешь, меня до сих пор удивляет, почему он тебя не перекупил, Соболь же смог.

— Соболю повезло, чистый фарт. Заказчик на Соболя был очень скуп и все издержки оплачивать не хотел, поэтому мне выгодней было принять предложение Александра Павловича, к тому же помимо хорошей суммы он предложил еще и свое расположение, а от связей с такими людьми только дураки отказываются.

— Расположение?.. — неприятная догадка пронзила разум, обдавая холодом и предчувствием чего-то гадкого.

— А ты думаешь, кто сливал твоего обожаемого Марка? — и предчувствие было оправдано.

— Ты лжешь, — тихо в неверии отрицательно повела головой.

— Так выглядит изнанка этого мира, когда на кону лямы и ярды, людям становится плевать на многие моральные аспекты.

— Он был старым другом его отца.

— Как видишь, это его не остановило. Есть хорошая поговорка, что долг платежом красен. Я лишь этим воспользовался в нужное время, вот и все. Преданных до могилы людей единицы, большая же масса с удовольствием всадит тебе нож в спину, если встанет выбор между их выгодой и твоей шкурой, и об этом лучше помнить всегда.

Мой судорожный вдох, взгляд в сторону, и слова Марка о преданности Соболя его отцу выстрелом в сознании. Поднялась из- за стола и, прихватив пачку сигарет с подоконника, вышла на лоджию. Пыталась дышать ровно, стараясь не сорваться. Его предали все, кому он доверял и в кого верил. Я тоже была в их числе…

Исаев вышел следом, я почувствовала, как он встал за моей спиной.

— Ты не сможешь отмотать все назад, не сможешь уже его предупредить, спасти, уберечь. Да и тогда не могла. Надо просто жить дальше, — спокойные, но горькие для меня слова. Я зажмурилась, вцепившись руками в край ограждения, стараясь удержать подступившие слезы.

— Это твой рецепт?

— Это единственный способ не сойти с ума, — это было странно слышать от Исаева.

Жжение глаз стало невыносимым. Первая слеза все же скатилась по щеке, обнажая все еще сидящую внутри меня боль. Он подошел ближе, с силой оторвал мои руки от балюстрады, разворачивая и прижимая к себе. Мой удар по его плечу один, второй, третий, как способ купирования собственной боли.

— Ты виноват, — сдавлено, тихо захлебываясь слезами. Его нулевая реакция и молчание. Я замерла, вцепившись похолодевшими пальцами в его рубашку, смотря в сторону на темное небо, игнорируя бегущие по щекам слезы и чувствуя тепло рук Влада. Он не произнес больше ни слова, просто держал меня, прижимая к своему плечу мою голову, изредка проводя ладонью по спине или по волосам.

Та ночь отпечаталась в моем сознании, как теплая, безопасная, утешающая. И только на утро, перевернувшись и уткнувшись носом в соседнюю с моей подушку, я поняла, что Исаев спал рядом. Постель еще хранила аромат его тела, смешанный с нотками парфюма.