Козельщанская икона Божией Матери, Козельщанский женский монастырь - РПЦ

Похоронена она мною в 1921 г. на Одесском 3–м кладбище под фамилией Армашевская (по 2–му мужу).

Мир праху ея и вечный покой ея душе!

Письмо кончаю, а посылки с образом до сих пор нет.

Среди полтавского духовенства нет ли протоиерея о[тца] Григория Лысяка, моего бывшего сослуживца по Одессе? Пишут мне, будто он в Полтаве.

Еще одна просьба: 6/ХП по новому ст[илю] помолитесь о здравии моем.

Есть ли в Полтаве сушеные белые грибы и в какой цене? Я вышлю денег, и попрошу выслать 3 кг.

Душевно Ваш прот[оиерей] Ал. Введенский». П. Н. «Только что получил повестку на Вашу посылку. Сколько радости, сколько благодарности наполняют мою душу. Глубокое, сердечное спасибо всем, порадовавшим меня.

Благодарим Вам молитвами».

Письмо второе, написанное А. Г. Введенским вскоре после первого, в том же 1953 году.

«Возлюбленная о Христе сестра Антония!

Еще и еще раз благодарю за присланный Вами образок Козельщинской иконы Божией Матери. При взгляде на него слезы полились из глаз моих и уже не послышались старые слова укоризны: «не буди неверен, но верен», какие всегда теснились в мою душу при взгляде на сей образ, как об этом я Вам писал.

Вот только горе. Не имею акафиста. Убедительно прошу Вас. Поручите какой‑нибудь машинистке напечатать на пишущей машинке в 3–х экз[емплярах] акафист. Все расходы я оплачиваю немедленно по получении.

Все Ваши имена я вписываю [в] помянник и молитва о них ежедневно будет возноситься во время Литургии. Кроме того, когда получу акафист, на молебне тоже будем молиться всей церковью.

Прошу и меня поминать в своих св[ятых] молитвах.

Сообщаю, что Марья Владимировна до последних дней ходила на ногах бодро и не жаловалась на них.

Я кратко описал Вам последние [дни] жизни ея. По мере возможности я буду восполнять свои воспоминания какими‑нибудь подробностями.

Одновременно пишу письмо и Вашему владыке за содействие, оказанное мне при обретении желаемого и любимого образа.

Да хранит Вас Пресвятая Владычица за бесценный и святой дар.

Прот[оиерей] А. Введенский.

Передайте сестрам, что по завещанию М[арьи] В[ладимировны] я всегда молюсь о сестрах ея обители. Я молюсь общей молитвой, но если Вы пришлете список всей братии, я буду рад выполнить волю покойницы до мельчайших подробностей.

А. В.

Не попадались ли Вам в Полтаве мои сочинения: 1) Религиозные сомнения наших дней п.1. 2) Заслуги церкви перед обществом и государством. Учебник св. истории Ветхого и Нового Завета и переводы мои: Бророа. Сомнения старых и юных. Нилькеса «Катехизис неверующих» и т. д. Никак не могу найти их».

Подробности чудеснаго исцеления,[16] о котором говорится в письме святителя Феофана Затворника

Граф Владимир Иванович Капнист, сын бывшего Московского губернатора Ивана Василевича Капниста, один из крупных землевладельцев Полтавской губернии, между прочим, владелец поместья — деревни Козельщины. Его дочери воспитывались в Полтавском институте благородных девиц. Тиха и спокойна была жизнь этого семейства, жившего большей частью в деревне, до события, глубоко поразившего семью и надолго разстроившего ее спокойствие.

В 1880 г. граф получил от начальницы Полтавского института письмо, в котором она уведомляла его, что дочь Мария больна и желает видеть своего отца или мать. Граф тотчас отправился в Полтаву и, приехав, нашел, что его дочь получила вывих в ступне ноги и, как определил врач Мейер, от неправильного уклона ноги в сторону, уверяя графа, что эта болезнь не опасна, и только нужно на больное место положить гипсовую повязку, от которой все и пройдет. Но граф, не смотря на такое уверение врача, взял свою дочь из института и повез ее в Харьков к знаменитому хирургу Груббе. Груббе внимательно осмотрел больную, расспросил подробно, признал болезнь за вывих и, как и Мейер, указал на ту же гипсовую повязку. Между тем, по совету Груббе, был приготовлен особый башмак, который, соединяясь с крепкими стальными пружинами, обхватывал ногу больной повыше колена, давая ноге возможность иметь крепкий упор, не тревожа больного места. В этом башмаке больная возвратилась с отцом в свое имение.

Прошел пост, наступил праздник Св. Пасхи, а больная не чувствовала облегчения, напротив, в первый день Светлого Воскресения, у нее искривилась и другая нога так же как и первая. Невозможно описать горя отца и матери. На другой день отец с дочерью были уже в приемной доктора Груббе, который и на эту ногу надел стальные пружины и отправил больную на Кавказ, лечиться минеральными водами и укрепляться кавказским горным воздухом. Во время путешествия на Кавказ больной становилось все хуже и хуже. Кроме упадка сил она потеряла чувствительность в руках и ногах. Уколов она не чувствовала, как в кистях рук, так и в обеих ногах от ступни до колена. Доктор Иванов, лечивший на кавказских минеральных водах, признал, что у графини страдание спинного мозга во всю его длину и природные вывихи костей. Считая болезнь очень серьезной, он советовал графу везти больную на зиму или в Москву к Кожевникову, или в Петербург к Мержиевскому… Лучше же всего — к Эрбу в Гейдельберг, или к Шарко в Париж. Считая болезнь очень опасной, почти неизлечимою, доктор Иванов сознался, что причины ее ему неизвестны. Прописанные Ивановым: электричество, ванны, железистыя воды внутрь нисколько не облегчили больную, и в августе она вернулась с отцем в свою деревню еще разслабленнее. В октябре все семейство приехало в Москву.

Здесь больную лечили доктора: Кожевников, Митропольский, Склифасовский, Корсаков, Павлинов и Каспари. Все они признали болезнь графини серьезной, соглашались в опредлении этой болезни с доктором Ивановым, не скрывали от родителей, что считают ее неизлечимой, и советовали обратиться за границу к Ботеру и к профессору Шарко. Тяжело было больной дочери графа жить в Москве. Чужие люди, частые осмотры докторов, горкие лекарства и недостаток деревенской свободы напомнили больной ее родную деревню, дом, знакомыя лица, теплое участие к ней друзей и знакомых дома, — все это заставило страдалицу обратиться с просьбой к отцу и матери увезти ее в Малороссию. Отец и мать обратились за советом к докторам. Доктора позволили ей ехать, и графиня с дочерью уехала в деревню, а граф по своим делам остался в Москве.

Невозможно представить себе горе и страдание родителей, на глазах которых со дня на день ухудшалось здоровье их любимой дочери. Вот что писал граф к своим родным о своем горе, при виде страданий дочери. "Представьте себе мое положение, в котором я находился выслушивая от врачей их безотрадныя речи о настоящем и будущем нашей дорогой больной; представьте себе, что я в это время перечувствовал и сколько потратил!! Тринадцать месяцев грызло меня горе, тринадцать месяцев я должен был приучать себя к мысли, что смерть — лучший и неизбежный исход для несчастной страдалицы, которую я так люблю".

Случилось обстоятельство, которое возбудило надежду в графе иметь свидание со знаменитым Шарко в Москве. И. А. Лямин задумал вызвать знаменитого парижскаго врача в Москву для своей больной. Этим случаем и решил воспользоваться граф и известил свою супругу, чтобы она опять с дочерью приехала в Москву.

В 1881 г. 21 февраля в поместье графа были гости. Шла тихая беседа. В это время, когда и больная, как будто забыв о своей болезни, поддалась общему настроению мирной беседы, была получена телеграмма, призывающая их в Москву для свидания с Шарко. Это известие не обрадовало несчастную страдалицу. А напротив, напомнило ей тяжелое положение, далекую утомительную дорогу в вагоне, лица докторов и гостинной прислуги, склянки, сигнатурки и Шарко, который, Бог знает, что скажет… Слезы показались на глазах больной. Мать пошла похлопотать о приготовлении в путь. Она с помощью прислуги скоро уложила все нужное; оканчивая сборы и, оставшись одна с больною, указывая на фамильный образ Богоматери, сказала: «Маша, мы едем завтра в Москву, возьми, дорогая моя, образ Богоматери, почисти ее ризу (чистить ризу иконы было в обычае семейства, когда собирались о чем либо особенном молиться пред нею) и поусерднее помолись пред нашей Заступницей. Проси, да поможет нам благополучно совершить путь и вразумить врачей облегчить твою, болезнь». Покорная дочь, молча с благоговением взяла св. икону и в горячей молитве к Царице Небесной, скорой Помощнице и Утешительнице всех несчастных и скорбящих, искала себе защиты, утешения и помощи, которой не могли дать ей люди…

Во время молитвы больная почувствовала вдруг что‑то необыкновенное. В ногах и оконечностях рук, лишенных всякого ощущения, она вдруг почувствовала силу. Это чувство было так сильно, что больная, совсем забыв о своем страшном положении, громко воскликнула: «Мама, мама! я чувствую ноги. Мама! я чувствую руки» и быстро начала срывать с своих ног стальные восьми фунтовые упорки и бинты. Бедная мать так была поражена всем этим, что не знала, что и делать. «Окрепший вдруг голос дочери, в котором так резко звучит тон какой‑то необыкновенной радости, быстрые движения, радостное лицо, все это, — говорила обрадованная мать, — до того меня поразило, что я в первыя минуты подумала, что моя дочь лишилась рассудка. Бросившись к дочери и обнимая ее, я могла только произнести: Бог с тобою, Маша!.. Что с тобой!..» На радостный крик больной и матери сбежались все бывшие в доме, и они увидели необыкновенную картину: вполне расслабленная доселе теперь явилась пред ними совсем здоровая, крепкая, расхаживающая по комнате, чтобы показать, что она так же здорова, как и все, с недоумением на нее взирающие. Исцелевшая, мать и все бывшие усердно молились пред образом Богоматери во время молебна…