Отверженные (Перевод под редакцией А. К. Виноградова ) - Виктор Гюго

— Господин Мабеф, идите домой.

— Зачем?

— Будет суматоха.

— Отлично.

— Будут работать саблями, стрелять из ружей.

— Отлично.

— Будут стрелять и из пушек.

— Отлично. А вы куда идете?

— Сокрушать все.

— Отлично.

И старик пошел за мятежной ватагой. С этой минуты он не произнес более ни слова. Шаги его вдруг сделались твердыми. Рабочие хотели было взять его под руки, но он отказался от их помощи. Он шел почти в первом ряду толпы, двигаясь, как человек, сознающий, что делает, но с видом лунатика.

— Какой отчаянный старикашка! — говорили про него студенты. В толпе пронесся слух, что этот старик — бывший член Конвента. Толпа завернула в улицу Веррери. Маленький Гаврош выступал впереди, распевая во всю глотку и изображая собой живой кларнет.

Луна глядит с небес,Когда пойдем мы в лес?Шарлоте Шарло говорит:«Ту-ту-туВ Шату».У меня только один Бог, один король, один гроши один сапог.

Напившись утром раноРосы с тимьяна.Два воробья подгуляли.Зи-зи-зиВ Пасси.У меня только один Бог, один король, один гроши один сапог.

А бедных два волчонкаПьяны были, как стельки,Смеялся при виде их тигр.Дон-дон-донВ Медон.У меня только один Бог, один король, один гроши один сапог.

Один бранился, другой проклинал.Когда пойдем мы в лес?Шарлоте Шарло говорила:«Тен-тен-тенВ Пантен».У меня только один Бог, один король, один гроши один сапог.

Все направлялись к Сен-Мерри.

VI.

Новобранцы

Толпа росла с каждой минутой. Близ улицы Бильет к ней присоединился человек высокого роста с седеющими волосами. Курфейрак, Анжолрас и Комбферр тотчас заметили его суровую и решительную физиономию, но никто из них не знал его. Гаврош, занятый пением, свистом, гоготанием, прыганьем, стучанием в ставни лавок рукояткой своего пистолета без собачки, не обратил никакого внимания на этого человека.

На улице Веррери они прошли мимо жилища Курфейрака.

— Вот и отлично, — сказал Курфейрак, — я давеча забыл взять свой кошелек из дома и потерял шляпу.

Он вышел из рядов, поспешно бросился в свою квартиру и взял там кошелек и старую шляпу. Кроме того, он захватил и довольно большой квадратный ящик, величиной с большой чемодан. Когда он бегом спускался назад с лестницы, его окликнула привратница:

— Господин де Курфейрак!

— Привратница, как вас зовут? — спросил он, остановившись.

Женщина опешила.

— Вы же знаете, что меня зовут тетушкой Вевен, — сказала она.

— Ну, так если вы еще раз назовете меня господин де Курфейрак, то и я буду называть вас тетушкой де Вевен… Теперь говорите, в чем дело, что случилось?

— Тут кто-то желает вас видеть.

— Кто именно?

— Не знаю.

— А где?

— В моей сторожке.

— Ах, черт его возьми! — воскликнул Курфейрак.

— Он ждет вас уже более часа, — продолжала привратница.

В это время из сторожки вышел субъект, похожий на молодого мастерового, маленький, худой, бледный, в веснушках, одетый в дырявую блузу и плисовые панталоны с заплатками. Незнакомец, напоминавший переодетую девушку, подошел к Курфейраку и проговорил совершенно женским голосом:

— Нельзя ли мне видеть господина Мариуса?

— Его нет дома.

— А будет он сегодня вечером?

— Не знаю. Что касается меня, то я не вернусь, — добавил Курфейрак.

Юноша пристально на него взглянул и спросил:

— Почему?

— Так нужно.

— А куда вы идете?

— Тебе что за дело?

— Хотите, и я тоже пойду туда?

— Я иду на баррикады.

— Хотите, и я тоже пойду туда?

— Как хочешь, — ответил Курфейрак. — Улица свободна, мостовая существует для всех.

И он со всех ног бросился догонять товарищей. Догнав их, он одному из них вручил сундучок. Только через четверть часа он заметил, что молодой незнакомец действительно следует за ними.

Толпа не всегда может идти туда, куда хочет. Мы уже говорили, что ее часто точно уносит порывом ветра. Она миновала Сен-Мерри и, сама не зная как, очутилась на улице Сен-Дени.

Книга двенадцатая

«КОРИНФ» 

I.

История «Коринфа» со времени его основания

Нынешние парижане, входя на улицу Рамбюто со стороны Рынка и глядя на находящуюся справа, напротив улицы Мондетур, лавку корзинщика, над которой вместо вывески висит корзина, изображающая Наполеона Великого и украшенная надписью: «Наполеон сделан весь из ивы», не подозревают тех страшных сцен, которые разыгрались на этом самом месте каких-нибудь тридцать лет тому назад.

Там была в то время улица Шанврери или, как она называлась в старину, Шанверрери, на которой находился знаменитый кабак «Коринф».

Читатель, вероятно, помнит все, что нами было сказано о баррикаде, воздвигнутой в этом месте и затемненной баррикадой Сен-Мерри. На эту-то знаменитую баррикаду улицы Шанврери, ныне совершенно забытую, мы и намерены пролить некоторый свет.

Для ясности рассказа просим позволения прибегнуть к той простой манере изложения, которая была использована нами при описании Ватерлоо. Желающие в точности представить себе скопища домов, возвышавшихся в описываемую эпоху близ святого Евстафия, на северовосточном углу парижского рынка, там, где ныне начинается улица Рамбюто, пусть вообразят букву N, опирающуюся вершиной в улицу Сен-Дени, а основанием — в Рынок, причем одна ее боковая ветвь изображается улицей Гранд-Трюандери, а другая — улицей Шанврери, улица же Петит-Трюандери составляет ее косую соединительную черту. Буква эта перерезалась запутанными извилинами старой улицы Мондетур. Лабиринт этих четырех улиц образовал на пространстве ста квадратных туазов, между Рынком и улицей Сен-Дени, с одной стороны, улицами Синь и улицей Прешер, с другой, семь островков домов различной величины, причудливой постройки, разбросанных вкривь и вкось, как попало, и едва отделенных один от другого узенькими проходами, точно глыбы в каменоломнях.

Проходы эти походили на щели, — до такой степени они были темны, тесны, извилисты. Некоторые из них были загромождены восьмиэтажными домами жалкого вида, отличавшимися такой ветхостью, что их фасады, выходившие на улицы Шанврери и Петит-Трюандери, подпирались бревнами, тянувшимися от дома к дому. Улицы были чрезмерно узки, а канавы — чрезмерно широки, так что прохожий с большим трудом мог пробираться по вечно мокрой мостовой мимо лавок, походивших на подвалы, огромных каменных тумб с железными обручами, безобразных куч нечистот изворот, снабженных громадными вековыми решетками. Улица Рамбюто уничтожила все это.

Название Мондетур вполне ясно определяет извилистость этого лабиринта. Немного далее улица Пируэт, впадающая в улицу Мондетур, еще лучше обрисовывает своим названием характер этой местности. Прохожий, входивший с улицы Сен-Дени на улицу Шанврери, видел, как эта последняя улица перед ним постепенно сужается, представляя собою как бы продолговатую воронку. В конце этой коротенькой улицы путь по направлению к рынку вдруг оказывался перегороженным рядом высоких домов, и прохожий мог бы подумать, что очутился в глухом тупике, если бы не было направо и налево двух темных ущелий, через которые можно было пройти дальше. Эти ущелья образовывались улицей Мондетур, одним концом выходившей на улицу Прешер, а другим — на улицы Синь и Петит-Трюандери. В глубине этого как бы тупика, на углу правого ущелья, находился дом, несколько ниже остальных, с выступавшим фасадом. В этом-то двухэтажном доме уже около трехсот лет кряду помещался знаменитый «Коринф». Этот кабак наполнял шумным весельем местность, которую старик Теофил* описал в мрачном двустишии:

Там качается старый скелет —То повесился бедный влюбленный.

Место было вполне подходящее для кабака, и он переходил по наследству из поколения в поколение. Во времена Матюрена Ренье кабак этот носил название «Потороз», а так как в то время была мода на ребусы, то вместо вывески служил водруженный перед дверью кабака столб, выкрашенный в розовую краску. В прошлом столетии достойный Натуар, один из полных фантазии художников, презираемых нынешней строгой школой, напившись несколько раз за тем самым столом, за которым имел обыкновение напиваться Ренье, в знак признательности нарисовал на розовом столбе кисть коринфского винограда. Обрадованный кабатчик поспешил вывести над этой кистью надпись золотыми буквами: «Коринфский виноград», чем, собственно говоря, и изменил свою вывеску. Отсюда и вышло, что кабак стал называться просто «Коринфом». Ничто так не подходит к пьяницам, как эллипсисы. Эллипсис — это извилина фразы. Название «Коринф» понемногу вытеснило прежнее — «Горшок роз». Последний представитель кабацкой династии, дядя Гюшлу, не имея понятия о традициях своего заведения, велел выкрасить розовый столб в голубой цвет.