Журнал «Вокруг Света» №06 за 1981 год - Вокруг Света

— Далеко ли до Акатуя? — спросил я.

— Да часа полтора езды.

Акатуй... С детства, когда я дискантом подтягивал взрослым: «Долго я тяжкие цепи носил, долго бродил я в горах Акатуя...», он был для меня загадочным и таинственным.

К Акатую ведут две дороги — современная шоссейная и старинная «секретная», по которой вели каторжан. Я выбрал последнюю. Это была скорее широкая тропа. Слева возвышались голые сопки, справа простиралась долина мелководного Газимура. Суровый и неприветливый пейзаж. «Каторгой каторг» называли здешние места. По этой дороге по предписанию царя некогда провезли декабриста Михаила Сергеевича Лунина, трагически погибшего в каменном мешке акатуйского острога. Припомнились строки из «Евгения Онегина»:

Тут Лунин дерзко предлагал

Свои решительные меры...

Это был блестящий кавалергард, человек высокой культуры, кристальной честности, несгибаемой воли. Он знал несколько языков, хорошо владел пером и кистью, слыл незаурядным музыкантом. О нем писали А. Дюма, Сен-Симон, П. Вяземский, А. Герцен. Его личностью интересовались Л. Толстой и Ф. Достоевский.

Один из немногих декабристов, он и на каторге продолжал борьбу с самодержавием, окольными путями пересылая своей сестре Е. Уваровой политические памфлеты, чтобы их распространить в России. Одна из рукописей попала к Николаю I, и участь Лунина была решена: он был тайно умерщвлен.

У въезда в поселок Акатуй шофер притормозил у высокой сопки, на которой виднелось кладбище. За железной оградой зеленый холмик. На медной плите выгравировано: «Любимому брату М. С. Лунину от любящей сестры Е. С. Уваровой».

Договорившись о встрече со знатоками местных песен, я отправился знакомиться с Акатуем. Рабочий поселок разбросан по берегам Газимура меж отлогих сопок. Рудник работает и поныне, но от каторжных времен и следов не осталось. Только мрачные темно-серые стены бывшей тюрьмы свидетельствовали о трагической участи ее узников.

...В рудничном Доме, культуры собрались пенсионеры, любители хорового пения.

Я заговорил о местных песнях.

— У нас они шибко горестные, такой уж у нас беспокойный край,— сказала Агафья Антоновна Шестакова.— Встарь сюда каторжников в кандалах водили. Редкие выживали — или сам помрет, или замучат. Поди-ко, видели могилку Лунина Михаила Сергеевича? Он сидеть-то сидел, а царю не, поддавался и милости не просил. Вот и придушили. А песня его осталась.

— Какая песня? — ухватился я, предчувствуя находку.

— Нин, твоя песня, запевай,— ласково тронула она плечо подруги Нины Ивановны Пичизубовой, и та, прокашляв голос, запела:

Отцовский дом спокинул, мальчик, я.

Травой он за-ой, зарастет.

Собачка ве-ох, верная моя

Залает у-ой, у ворот...

Песню эту я знал. Впервые записал ее у донских казаков. В текстах дончаков и акатуйцев большое расхождение, и мелодии разные, но стихи я узнал. В станице Ярыженской на Бузулуке казаки пели:

Проснется день красы моей,

Украсит белый свет.

Увижу море, небеса,

А родины моей уж нет.

Как провожал меня отец,

Не мог слезу сдержать.

Пока не возвернуся я,

Лить будет слезы мать...

Уже тогда меня как-то стукнуло: а не литературного ли происхождения песня? Стал расспрашивать, откуда она, и рассказали мне, что в старину будто пел ее перед расстрелом за какую-то провинность казачий офицер. Конвоирам понравилась, и они принесли ее в станицу. Это еще более укрепило меня в мысли, что стихи принадлежат поэту — офицер, как человек образованный, несомненно, был знаком с книжной поэзией. И не ошибся. Спустя время, перечитывая Байрона, я обнаружил, что в основе песни — монолог пажа из поэмы «Паломничество Чайльд Гарольда».

Проснется день; его краса

Утешит божий свет;

Увижу море, небеса,—

Отцовский дом покинул я.

Травой он зарастет,

Собака верная моя

Выть станет у ворот...

Байрон... в Акатуе. Какими судьбами оказались его стихи в каторжном крае? Местные жители твердо приписывают песню Михаилу Сергеевичу Лунину. Скорее всего это так.

В русском обществе Байрон был особенно популярен в 20—30-е годы прошлого века. Лунин, как передовой человек того времени, несомненно, знал творчество Байрона, был близок с его первым переводчиком И. И. Козловым. Английский поэт уехал в Грецию сражаться за свободу, русский офицер Лунин намеревался отправиться в Латинскую Америку к Симону Боливару...

Могут спросить: а не мог ли кто-нибудь из других узников оставить песню в Акатуе? Вряд ли. Кроме Лунина, декабристов здесь не было. И потом, кто другой мог в Акатуе сочинить мелодию к стихам великого поэта? Только Лунин, одаренный музыкант.

Осчастливленный драгоценной находкой, покидал я Дом культуры. Михаил Сергеевич Лунин знал, что в каменном мешке Акатуя он погребен заживо, что родины он уже не, увидит. Как и Байрон, покинувших берега своей отчизны.

Песня объединила для потомков их имена.

Н. Золотов

«Самый кокосовый остров»

Именно так переводится на русский язык название острова Ниуафооу, входящего в состав государства Тонга. Если поискать на карте в юго-западной части Тихого океана, то можно легко обнаружить королевство Тонга, состоящее из трех групп островов — Тонгатапу, Хаапай, Валау — и, как пишут в справочниках, нескольких др. островов, раскинутых значительном расстоянии от трех «упомянутых групп». В число «др.» и входит Ниуафооу.

Откровенно говоря, в здешних названиях запутаться очень просто. Особенно если вы вздумаете выяснить, как же называется тот или иной остров у местных жителей. Возьмем, к примеру, Ниуафооу. Тонганцы часто называют его просто Ниуа. Но есть в этом районе остров Ниуэ, никакого отношения к королевству Тонга не имеющий. А еще есть остров Ниуатопутапу, который тонганцы тоже называют Ниуа. Покупает, скажем, пассажир билет на пароходе до Ниуэ, а его доставляют на остров Ниуатопутапу! Хорошо, что штурманы на «Каллисто» ведут наше судно, пользуясь официальными картами, а каково было древним мореплавателям, полагавшимся на сведения, сообщенные им полинезийцами.

Ниуафооу — островок небольшой, довольно необычный по форме. Представьте себе бублик диаметром в десять километров и толщиной примерно в два. Дырка бублика заполнена пресным озером Ваи-Лахи, на ровной глади которого лежат два островка, и на одном из них, в свою очередь, находится небольшое озеро.

Возник Ниуафооу на вершине гигантского вулкана, поднявшегося с двухкилометровой глубины Тихого океана. За последнее столетие вулкан трижды просыпался и буйствовал.

Последнее мощное извержение лавы наблюдалось в 1946 году, а последнее землетрясение — несколько лет назад.

«Каллисто» идет к острову Ниуафооу. Есть ли там причал, этого никому знать не дано. Вот что говорится в лоции про Ниуафооу: «Административным центром является селение Ангаха на северном берегу. На восток от этого селения у низкого скалистого мыса, являющегося северной оконечностью острова, построен небольшой причал, на котором установлен кран. В тихую погоду на причал удобно высаживаться. Против причала на берегу стоит склад с акрасной крышей для хранения копры, вблизи которого находится дом управляющего островом. Малые суда становятся на якорь в 185 метрах от берега против селения Алелеута».

Но «Каллисто» нельзя считать малым судном, значит, якорь придется бросить не в 185 метрах от берега, а значительно дальше. И притом сохранился ли причал, неизвестно. Впрочем, утро вечера мудренее. Завтра все прояснит.

Высадка на остров

На побережье у Ангаха причала не оказалось, и волны непрерывно бились о скалистый берег, подойти к которому не представлялось никакой возможности. Несколько местных жителей, появившихся на крутом обрыве, стали показывать знаками, что попасть на остров можно только с противоположной стороны.

Было два часа дня, когда «Каллисто» обогнуло Ниуафооу, и по селектору был отдан приказ первой группе спуститься на «Дору». Мы перебрались по штормтрапу на ботик и пошли к берегу. Там уже собралась толпа человек в тридцать; среди встречавших не было ни одной женщины. Через «причал» — выступавший на два десятка метров в море прямоугольник, сложенный из булыжников,—перекатывались волны, и от экипажа катера требовалось большое искусство, чтобы очередной массой воды нашу посудину не швырнуло на очень неприветливо торчащие камни. Видя затруднительное положение гостей и правильно оценив обстановку, с причала прямо в одежде прыгнули в воду несколько человек. Один миг, и трое из них уже перевалились через борт катера. Что делать? Судя по всему, на «Дору» пожаловало все местное начальство. Значит, вопросы, связанные с высадкой ученых, можно решить с ними на «Каллисто». И мы решили вернуться с гостями на судно.