Когда пируют львы - Уилбур Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 18
Завтрак в темноте, по всей площади – костры для приготовления пищи, негромкие голоса, мужчины прощаются с женами, держат на руках детей. Лошади оседланы, ружья в чехлах, за спиной свернутое одеяло; в центре площади – четыре фургона, запряженные мулами.
– Он будет с минуты на минуту. Уже почти пять, – сказал Гаррик.
– Все его ждут, – согласился Шон. Он поправил на груди тяжелый патронташ.
– Мистер Нойвенхьюзен назначил меня кучером первого фургона.
– Знаю, – сказал Шон. – Справишься?
– Думаю, да.
К ним подошла Джейн Петерсен.
– Привет, Джейн. Твой брат готов?
– Почти. Наверное, седлает.
Она остановилась перед Шоном и застенчиво протянула ему кусочек желто-зеленого шелка.
– Кокарда для твоей шляпы, Шон.
– Спасибо, Джейн. Не прицепишь?
Она приколола кокарду к шляпе Шона; он взял у нее шляпу и надел набекрень.
– Теперь я вылитый генерал, – сказал он, и она засмеялась. – А как насчет прощального поцелуя, Джейн?
– Ты ужасен, – и маленькая Джейн убежала, покраснев.
Не такая уж она маленькая, заметил Шон. Их здесь столько, что и не знаешь, с какой начать.
– А вот и па, – объявил Гаррик, и на площади появился Уэйт Кортни.
– Пошли, – Шон отвязал свою лошадь. По всей площади мужчины вели лошадей.
– Пока, – сказал Гаррик и захромал к своему фургону.
Уэйт ехал в голове колонны. Четыре группы по пятнадцать человек в каждой, с четырьмя фургонами за ними, затем запасные лошади, которых ведут черные слуги.
Они проехали по площади среди остатков вчерашнего праздника и выехали на главную улицу. Женщины смотрели на уезжающих молча, возле них неподвижно стояли дети. Эти женщины и раньше видели, как их мужчины выступают в поход против диких племен; они не радовались, потому что были знакомы со смертью и знали: в могиле славы не бывает.
Энн помахала Шону. Он не заметил ее, потому что лошадь заупрямилась и он справился с нею, только когда уже проехал. Она опустила руку и смотрела ему вслед. На нем была овчинная куртка.
Зато Шон заметил медный блеск волос и воздушный поцелуй из окна магазина Пая. Увидел, потому что искал. Забыв о своей уязвленной гордости, он улыбнулся и помахал в ответ шляпой.
Но вот они выехали из города, и даже ребятишки и собаки, бежавшие за колонной, отстали, и колонна двинулась по дороге в Зулуленд.
Солнце поднялось и высушило росу. Из-под копыт поднималась пыль и наискось отлетала от дороги. Колонна утратила стройность, всадники ускоряли движение или отставали, чтобы побыть с друзьями. Ехали спокойно, небольшими группами, болтали, словно собрались на охоту. Каждый оделся так, как считал наиболее удобным. Стеф Эразмус ехал в своем воскресном костюме, но из всей группы он был одет самым формальным образом. Единственное, что было у всех общего, это желто-зеленые кокарды. Но и здесь проявлялся индивидуальный вкус: одни прикололи их к шляпам, другие к рукавам, третьи – на грудь. Это были фермеры, а не солдаты, и тем не менее их оружейные чехлы обтрепались от частого использования, кокарды они носили легко и привычно, а приклады ружей были отполированы их руками.
Только к середине дня они достигли Тугелы.
– Боже мой, ты только погляди! – присвистнул Шон. – Никогда в жизни не видел столько народу в одном месте.
– Говорят, их здесь четыре тысячи, – сказал Карл.
– Я знаю, что их четыре тысячи. – Шон обвел глазами лагерь. – Я только не знал, что четыре тысячи – это так много.
Колонна спускалась по последнему склону к переправе Рорка. Река коричневая и мутная, вода рябит на мелях переправы. Берега открытые, на ближней стороне – несколько каменных зданий. В радиусе четверти мили вокруг этих зданий расположилась армия лорда Челмсфорда. Аккуратными рядами расставлены палатки, за ними ряд за рядом привязаны лошади. Фургоны стоят у брода, не менее пяти сотен, и все пространство кишит людьми.
Отряд ледибургской кавалерии за своим полковником подошел тесной группой к границе лагеря и обнаружил, что путь им преграждает сержант в полевой шинели, с пристегнутым к ремню штыком.
– Позвольте спросить, кто вы.
– Полковник Кортни и отряд ледибургской кавалерии.
– Кто-кто? Я не расслышал.
Уэйт Кортни встал в стременах и повернулся к своим людям.
– Помолчите, господа. Мы не можем говорить все одновременно.
Шум разговоров стих, и на этот раз сержант расслышал.
– Прошу прощения, сэр. Я вызову дежурного офицера.
Дежурный офицер оказался аристократом и джентльменом. Он подъехал и оглядел отряд.
– Полковник Кортни?
В его голосе звучало сомнение.
– Здравствуйте, – с дружеской улыбкой ответил Уэйт. – Надеюсь, мы не опоздали к веселью?
– Думаю, нет.
Взгляд офицера остановился на Стефе Эразмусе. Тот вежливо приподнял шляпу.
– Доброе утро, минхеер.
Патронташ выглядел не очень уместно на его черном костюме.
Офицер оторвал от него взгляд.
– У вас есть палатки, полковник?
– Да, с нами все необходимое.
– Я прикажу сержанту показать вам ваше место.
– Спасибо, – сказал Уэйт.
Офицер повернулся к сержанту.
Он был так ошеломлен, что взял сержанта за руку.
– Отведите их подальше. Поместите по ту сторону от инженерных войск, – лихорадочно прошептал он. – Если генерал их увидит…
Он слегка содрогнулся.
Глава 19
Вначале Гаррик ощутил запах. Запах послужил ему опорной точкой, с которой ему удалось наконец выползти из укрытия в своем сознании.
Для Гаррика подобные возвращения к реальности всегда сопровождались ощущением легкости и обострением чувств. Цвета становились яркими, кожа чувствительной к прикосновениям, восприятие вкусов и запахов – острым и ясным.
Он лежит на соломенном матрасе. Солнце яркое, но он в тени. Лежит на веранде каменного госпиталя у переправы Рорка. Он подумал о запахе, который привел его в сознание. В нем смешивались гниение, пот и навоз, зловоние рваных внутренностей и запекшейся крови. Он узнал в этом запахе смерть. Потом его зрение обрело четкость, и он увидел мертвых. Они грудой лежали во дворе у стены, там, где их застал перекрестный огонь с брода и из госпиталя; трупы были разбросаны между зданиями, и погребальные команды грузили их в фургоны. Трупы лежали на склоне, ведущем к броду, в воде и на противоположном берегу. Мертвые зулусы в окружении раскиданных щитов и копий. Их сотни, с изумлением подумал Гаррик, нет, тысячи!
Потом он понял, что есть два запаха, но оба – запахи смерти. Зловоние разложившихся на солнце черных трупов со вздувшимися животами и запах его собственного тела и тел окружающих, тот же запах боли и разложения, но смешанный с запахом дезинфицирующих средств.