Лучший правитель Украины. О том, как Румянцев сделал Малороссию богатой и счастливой - Сергей Александрович Алдонин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец, Фридрих отправил в сражение кавалерию генерала Зейдлица — ударные силы непобедимой армии. Румянцев встретил кавалеристов таким огнём, что Зейдлицу пришлось отступить. Сам Зейдлиц получил ранение. В быстро менявшихся условиях большого сражения Румянцев действовал хладнокровно и хитроумно — как будто всю жизнь сражался с пруссаками.
Фридрих вторично отправил Зейдлица на высоты, обороняемые Румянцевым. Пётр Александрович не побоялся бросить в бой всю свою кавалерию: киевских и новотроицких кирасир, архангелогородских и рязанских конногренадер и тобольских драгун. Прусская атака захлебнулась. Тем временем, русская пехота штыковым ударом отвоевала Мюльберг…
«В самое сие время неприятельская кавалерия в ретранжамент вошла, которая нашею под предводительством генерал-порутчика графа Румянцева и австрийскою, под командою генерал-фельдмаршала лейтенанта барона Лаудона, опровергнута и прогнана, после чего из первой дивизии гранодерской и Азовской полки с генерал-майором князем Волконским к подкреплению других приспели и по сильному на неприятеля устремлению оного несколько в помешательство привели», — говорилось в реляции.
И тут наступил переломный момент сражения: Румянцеву удалось воодушевить солдат на штыковую контратаку, и они лихо опрокинули прусскую пехоту, сбросили ее с высоты в овраг. На помощь своим пробились уцелевшие остатки прусской кавалерии, но и они были отброшены ударом с правого фланга русско-австрийскими частями. Снова, как при Гросс-Егерсдорфе, в решающие минуты Румянцеву удалось ошпарить противника неожиданным и дерзким ходом. О преследовании неприятеля Румянцев докладывал так: «…Преследовавший неприятеля с легким войском генерал-майор граф Тотлебен в ночь меня рапортовал, что он чрез болото в лес к неприятельскому левому крылу казаков послал, чтоб кавалерию от пехоты отрезать, а он с гусарами и кирасирскими Его Императорского Высочества полку 2-мя эскадронами, кои весьма храбро себя оказали, по сю сторону болота построился; неприятельская кавалерия, усмотря, что казаки заезжают с тылу, ретироваться стала, но в то время оная с обоих сторон казаками и гусарами атакована, расстроена и разбита, многие поколоты и в полон взяты, в сверх того целый неприятельской от протчих отделившийся кирасирский эскадрон 20-ю человеков казаков и 15-ю человек гусар в болото вогнан, побит и пленен, которого стандарт в добычу взят; от сего места далее мили за неприятелем погоня была…».
Салтыков не упустил инициативу: он отдал приказ перейти в общее наступление. Следуя примеру Румянцева, русские и австрийцы шли вперёд, не считаясь с усталостью. Пруссаки отступали беспорядочно — и к семи часам вечера прекратили сопротивление. Самого Фридриха едва не захватили в плен. Русские — и прежде всех Румянцев — показали, что умеют действовать разнообразно, ставить перед противником неразрешимые задачи. Таких инициативных, решительных генералов у Фридриха не оказалось… Прусская система выглядела отлаженной, но шаблонной. Рабом канонизированной теории не был и Салтыков. К тому же русские явно превосходили и противника, и союзников-австрийцев в физической силе и упорстве. Необходимо указать и на ещё одну причину победы: энергичный П. И. Шувалов за прошедшую зиму сумел на славу перевооружить артиллерию. Русская армия получила гаубицы усовершенствованной конструкции — «единороги», более легкие и скорострельные, чем прежние пушки. Теперь этих единорогов в армии хватало, и они значительно превосходили прусскую артиллерию. Именно огонь единорогов — поверх русской пехоты — остановил наступление Зейдлица на Большой Шпиц. Славные традиции русской артиллерии, которая со времён Ивана Грозного была одной из лучших в Европе, под Кунерсдорфом дополнила новая заслуженная слава.
Фридрих впал в отчаяние. Судя по всему, он искал смерти под Кунерсдорфом. Ротмистр Притвиц силой заставил короля покинуть поле боя. Гусары Притвица и Фридрих чудом ускакали от казачьего преследования. Шляпа Фридриха, доставшаяся русским, вскоре окажется в Эрмитаже, а в наше время — в музее Суворова.
Многочисленные поклонники воспевали Фридриха за то, что он не терял присутствие духа в трагические минуты сражений, крепко верил в свою звезду, в свою систему. Но подчас он впадал в ярость и депрессию — и тогда не знал меры в стенаниях. У него была манера изливать душу в письмах и разговорах с близкими друзьями. Вот уж где Фридрих немилосердно сгущал краски, драматизировал ситуацию.
Сразу после Кунерсдорфа он писал своему задушевному другу Финку фон Финкенштейну — недурно знавшему Россию кабинет-министру, заправлявшему внешней политикой Пруссии: «Наши потери очень значительны. Из сорока восьми тысяч воинов у меня осталось не более трех тысяч, всё бежит, нет у меня власти остановить войско; пусть в Берлине думают от своей безопасности. Жестокое несчастье, я его не переживу. Последствия битвы будут еще ужаснее самой битвы: у меня нет больше никаких средств и, сказать правду, считаю всё потерянным. Я не переживу погибели моего отечества. Прощай навсегда». Король всерьёз намеревался передать армию брату министра, генералу Финку. Несколько раз у него отнимали яд, он картинно сопротивлялся. В приступе самобичевания Фридрих преувеличивал масштабы катастрофы. Да, почти завоёванная победа обернулась крупнейшим поражением, но у Фридриха осталось всё-таки не три тысячи, а все десять…
И Салтыков не малодушничал, когда обращал внимание на русские потери и на переутомление победителей. «Ещё одна такая победа — и мне одному придётся идти с палочкой в Петербург, чтобы сообщить о ней», — примерно так острил главнокомандующий в те дни. Он вообще умел пошутить над собой. При этом никаких признаков пирровой победы не видно: и убитыми, и ранеными Фридрих потерял больше. По пушкам и лошадям после Кунерсдорфа союзники превосходили пруссаков разительно. И всё-таки Салтыков тревожился за состояние армии — и, надо думать, не без оснований.
Терять армию в тысячах вёрст от России новоявленный фельдмаршал не желал: к тому же он понимал, что Берлин не встретит русских с кенигсбергским радушием. Любой авантюризм Салтыков отметал решительно.
Запомним этот день: 1 августа 1759 года, Кунерсдорф. День ратной славы России, память о котором много значила для нашей армии во все времена. Летом 1941 года в журнале «Смена» появилась статья М. Фёдорова, завершавшаяся таким пассажем: «Сражение при Кунерсдорфе и взятие Берлина — исторический урок немцам. Пусть помнят об этом зазнавшиеся фашистские вояки! Наша доблестная Красная Армия, верная священным традициям русского оружия, разгромит фашистские банды!». Надо ли разъяснять политический контекст той публикации?! В самом начале Великой Отечественной войны историки и журналисты искали опору в нашем победном прошлом, и наиболее важными оказались победы над немцами, из которых в истории России самой яркой была победа Кунерсдорфская и последовавшее за ней взятии Берлина. Не секрет, что Фридрих Великий был культовой фигурой для Третьего Рейха. Гитлер, без преувеличений,
