Лес на той стороне, кн. 2: Зеркало и чаша - Елизавета Дворецкая

– Кошку опять же присылает, – добавил Лежень. – Кошка не простая у него. И видел-то ее мало кто, так, мелькнет что-то черное в окошке. Зато как ночь, сама в село идет, сядет под окном да мяучит, да так тошно и жалобно – прямо ножом по сердцу. И кто ее слышит, тот наутро непременно заболеет чем. А видеть – не видели, только если выйдешь вдруг, тень мелькнет, и все, будто не было.

– А ведуна-то самого видели? – спросил Зимобор.

– Как не видеть!

– Чего его видеть-то, кому надо, тот зайдет. За лесочком живет-то.

– Так за чем же дело стало? – не понял Зимобор. – Не пробовали его взять да мышиным дерьмом покормить, раз он до чужого зерна такой жадный? А потом в мешок с кошками сунуть да в реку? Я не пробовал, но люди говорят, от таких шалунов хорошо помогает.

– Тронешь его! – Хотила нахмурился. – Ведь пожрут мыши весь припас, а нам как жить?

– Его уже били! – опять вставил Яробуд. – И камнями, и топорами – уходит сквозь землю, упырь проклятый! Он ведь всегда такой был. Еще молодой когда, ходил всегда, как туча черная, не улыбнется, не поговорит ни с кем. Девки от него шарахались. Он ведь тоже к Углянке сватался, да она…

– Молчи! – Лежень выразительно толкнул слишком болтливого младшего брата.

– Что за Углянка такая? – Любопытный князь уже вцепился в новое имя. – Ваша местная Лада? Хороша? И что с ней?

– Жена моя вторая была, – неохотно и сурово ответил Хотила. – Шесть лет тому. Выросла девка у Нездрава в Глушичах, всем невестам невеста. Я посватался, да и Паморок, рожа темная и глаз дурной, тоже посватался. Она за меня пошла, конечно. Сына родила. А Паморок тогда с горя и ушел к Хитровану жить да науку его перенимать. Хитрован-то уж лет пять себе тогда приемыша искал, чтобы обучить всему и силу передать. Да никто не хотел идти. У него тоже дурной глаз был, у Хитрована.

– А как Хитрован помер, с тех пор у нас Паморок ворожить стал, – торопливо продолжил Яробуд. – Каждому ведуну ведь одно какое-то дело лучше всех прочих дается, вот у нас Паморок мышей стал заклинать. Захочет – пришлет, захочет – уберет. С таким войском нам и князей не надо!

Он запнулся и пожалел о том, что брякнул не подумавши.

– А Углянка что? – спросил Зимобор, вместо того чтобы гневаться. – Жена твоя то есть?

– Пропала Углянка, – мрачно ответил Хотила, не глядя на него. – Ночью из дому пропала. Дом заперт, двор заперт, собаки не шелохнулись. И ведь в чем ушла-то – вся одежа и обувка на месте осталась. До рубашки. Спать ложилась в рубашке, а утром – рубашка есть, а ее нет.

Все помолчали, только кмети гудели о своем, кому уже не была слышна беседа князя с сежанами.

– Мальцу шестой год пошел, вовсю по двору бегает, а где его мамка, никто не ведает, – добавил Лежень.

– А ведь самое дело для колдуна – с лежанки бабу украсть, да прямо без башмаков! – заметил Ранослав. – А, княже? Может, пойдем утопим этого баловника? Или расспросим как следует: куда, мол, бабу чужую девал?

– Не смейся, видишь, горе у человека! – осудил его Корочун.

– Да, дела, вяз червленый в ухо! – согласился Зимобор. – Что, Хотила, жалко жену?

– Хорошая была баба, – сдержанно оценил старейшина.

Зимобор цепко глянул ему в лицо. Пожалуй, баба была не просто хорошая, а очень хорошая.

И как он хорошо понимал этого неразговорчивого мужика! Прошло уже больше полугода с тех пор, как он в последний раз видел Дивину. Она, его невеста, единственная и любимая, та, с которой он дважды обручился и дважды ее потерял, ушла за Зеленую Межу, во владения Леса Праведного, и не сказала, как ее вернуть. Зимобору оставалось только ждать весны и надеяться, что весной, когда вскроются реки и растают снега, она сумеет подать ему какой-то знак.

Он ждал весны, и хотя бы ее неизбежный приход давал ему надежду. А у Хотилы не было ни следа, ни надежды. Зато насколько проще было бы Зимобору, если бы он точно знал, кого именно нужно взять за горло, прижать к стене и поднести к глазам острый нож, чтобы потерянная дочь князя Столпомира вернулась с Той Стороны, откуда так редко возвращаются… Хотя бы и этого мышиного князька с кошкой за пазухой…

Ночью Зимобор спал почти спокойно, лишь изредка ему мерещилось сквозь сон жалобное кошачье мяуканье. Утром голова побаливала, но от мяуканья или от дымной духоты – кто же знает?

– Что, не было кошки? – спрашивал он у дозорных, умываясь.

– Вроде нет. Леший ее разберет, – докладывал отчаянно зевающий Годила. – То ли мяучит нечистая сила, то ли в ушах звенит.

– Зерно-то не сожрали?

– Вроде нет. Надо у Моргавки спросить, он обоз последним сторожил.

Обоз был в порядке. Еще бы! Наученный опытом, Зимобор перед сном обошел его весь со своим тайным оберегом и нашептал заговор собственного сочинения, в котором мыши и кошки посылались в… края далекие и труднодостижимые, скажем так. Но что в этих краях никогда не светит солнце – это точно.

Утром поехали. Всего в паре верст от Немилова села в Касню впадала Сежа, и обоз свернул на нее. Прямо возле устья на пригорке стояло село Заломы – большое, из трех десятков дворов, окруженное частоколом.

– Волки, бывают, приходят зимой, – объяснил Хотила. – Прямо в хлев бы залезли, да и человеку выйти ночью страшно. Да мы зимой-то мало выходим. На праздники или по родственным делам каким… Нам дальше ехать, святилище наше вон там, за березничком.

– А люди где? – Зимобор оглядел село, которое выглядело совсем пустым. Лишь кое-где над крышами тянулся дымок из маленьких окошек.

– И люди в святилище. Только бабки с самыми мальцами да хворые дома остались.

Проехали еще с версту, и стало видно святилище. Оно располагалось на мысу, высоко поднятом над замерзшей рекой. Мыс от берега отделялся высоким валом, за которым стояли две длинные хоромины, а позади хоромины тянулся еще один вал. На гребне второго вала горело несколько костров, образующих цепочку огней. Это означало, что сегодня праздник и в святилище большое собрание.

– Всех старейшин сразу увидишь, княже, всех мужиков, – приговаривал Хотила. – Объясняй им твою правду, может, послушают.

Перед святилищем и правда собралась нешуточная толпа. Всех, считая женщин, стариков и подростков, человек двести.

– Это сколько же у вас сел по Сеже? – Зимобор сдвинул шапку на затылок и запустил пальцы в волосы.

– Два больших, наше да Ледяничи, а малых по гнездам с два десятка будет.

– Хорошо! – искренне обрадовался Зимобор. – Гляди, Ранок, сколько хороших людей сразу!

– А что, ведун ваш тоже тут? – несколько опасливо осведомился Любиша.

– Должно быть, тут. – Хотила кивнул.

Народ изготовился на праздник – все женщины нарядились в праздничные яркие уборы, высокие кички[8], вышитые цветными нитками, с птичьими перышками у висков, с шерстяной бахромой. Из-под кожухов у всех виднелись нарядные крашеные рубахи, даже сами кожухи у некоторых были покрыты крашеным сукном. Мужики тоже были в новых шапках, с цветными поясами. Вокруг внешнего вала стояло множество саней с мешками и бочонками – приношения святилищу, из которых готовятся угощения жертвенного пира.