Такая нежная любовь - Лиз Ивинг

Что сказать? Спросить его? Он только невнятно ответит. Настаивать? Это тотчас же приведет их на скользкий путь. В данный момент лучше было бы никак не реагировать и принять это плохое настроение за то, чем оно, наверное, и было — проходящим эпизодом.

Тем не менее через несколько дней Черил было куда сложнее подавлять свою нервозность, к тому же впервые после свадьбы Брюс целую неделю не притрагивался к ней, ложась в постель, и тотчас же засыпал, как будто ее вообще не существовало.

Она не знала, что и думать, готовая на все, боясь лишь причинить боль Брюсу: не стало бы лекарство хуже самой болезни? Поверит ли ей муж, когда она будет утверждать, что ей не в чем себя упрекнуть, хотя она молчала все одиннадцать лет, хотя почти два месяца скрывала от него, кем был для нее Стефен?

С другой стороны, если хоть что-то его зацепило, могла ли она оставлять его со своими сомнениями? Он, безусловно, не заслуживал этого. Черил кляла себя за то, что вовлекла его в подобную ситуацию.

В этот вечер она вернулась позже обычного, так как посетила «Тиффани», чтобы оставить свои восковые модели. К своему большому удивлению, она тем не менее не застала Брюса дома.

— Он звонил, чтобы предупредить о своей задержке? — спросила она госпожу Тревор.

— Нет. Я ничего не знаю.

— Досадно, потому что мне не хотелось бы, чтобы вы возвращались к себе слишком поздно. Я сама отвезу вас в «понтиаке».

— О, не беспокойтесь за меня, сударыня. Я еще могу подождать.

— Спасибо, но вы и так испытываете столько неудобств из-за нас. Дети смогут побыть десяток минут одни.

— Как и каждый вечер, когда господин Мандрелл отвозит меня…

Она осознала, что в последнее время так мало участвовала в домашней жизни, что и не задумывалась об этом нюансе. Надо бы, чтобы она стала поближе к своим детям, а не то они в конце концов начнут, в свою очередь, по-настоящему страдать от ее нового образа жизни.

Возвращаясь, она чувствовала себя настолько уставшей, что даже не стала ставить машину в гараж. Брюс ожидал ее в кабинете со стаканом виски в руке.

Вместо обычного «добрый вечер» он спросил ее:

— Где ты была?

— Я отвозила госпожу Тревор. А ты?

Он с расстроенным видом отпил глоток своего виски.

— А где бы ты хотела, чтобы я был? У себя на работе, конечно!

— Не в твоих правилах возвращаться так поздно.

— Тебе надо бы к этому привыкать.

— Что ты этим хочешь сказать?

Он пожал плечами.

— Чем больше будет разворачиваться кампания, тем меньше у нас будет времени. Я не думал, что должен объяснять тебе подобные вещи.

— Брюс, ну почему ты выставляешь себя в таком неприятном виде? Я все же могу задать тебе несколько вопросов!

Она не часто разговаривала со своим мужем таким тоном. Они следили за тем, чтобы соблюдать между собой уравновешенную манеру общения, соответствовавшую тому взаимному обожанию, которое испытывали друг к другу.

Однако сейчас и это, казалось, испортилось. Не без ужаса молодая женщина наблюдала, как один за другим рушились все те устои, которые они сами воздвигли себе в качестве верных опор для своего домашнего очага. Это выглядело так, как если бы все гвозди внезапно повылетали из своих гнезд. Она начала с того, что захотела обрести свою художественную индивидуальность, а за этим потянулось и все остальное: она неожиданно вновь встретилась со Стефеном — естественно, вполне благопристойно, но как убедить в этом кого-нибудь другого? Брюс больше не держал своих обещаний, она выполняла теперь лишь малую толику своих функций хозяйки дома, а муж возвращался все позже и позже… И тем не менее она считала бы все эти неприятности обычным делом и преодолимым, если бы он не изменил так внезапно своего отношения к ней.

Что же получалось? Что? Они слишком далеко зашли в своем эксперименте? Или она слишком многого сразу захотела? Не скатывались ли они прямехонько в пропасть?

Взвинченная, на пределе своих нервов, она со слезами на глазах вдруг топнула ногой.

— И все это из-за Стефена Фицджеральда! — выкрикнула она.

Брюс поднял брови и сухо спросил:

— Объяснись, пожалуйста. Я не понимаю, к чему ты ведешь?

— Если бы он не поручил тебе ведение этой кампании, то тебе бы не приходилось выдерживать такой график!

— Попрошу извинить меня! Если бы он не поручил мне этой кампании, мое агентство не сегодня завтра закончило бы тем, что пришло в полный упадок. Ты прекрасно знаешь, что этот контракт предоставляет мне серьезный шанс. Я не служащий с нормированным рабочим днем. У меня есть работа, и я рассчитываю, что ее будет все больше и больше.

Она опустила голову, глотая слезы.

— Он приведет тебя прямехонько к краху, потому что его не выберут!

— Ну что ты мне здесь рассказываешь? Это от меня зависит, чтобы его выбрали, и я добьюсь этого!

— С тем прошлым, что тянется за ним?

— Послушай, давай не будем к этому возвращаться! Я тебе уже сказал, что он не лучше, не хуже кого-либо другого. Не ангел — в этом я с тобой согласен, но меня удивляет, почему ты систематически пытаешься его очернить? Что он тебе такого сделал?

Она не смела смотреть ему прямо в лицо.

— Ничего. Но я боюсь того, что он может сделать тебе.

— Спасибо, но я достаточно взрослый, чтобы самому постоять за себя.

Ее передернуло.

— Это ты так видишь будущее нашей семьи? Каждый за себя?

— Скажем, не я ставил под сомнение твои способности!

— Я ничего не ставлю под сомнение, я… я беспокоюсь!

— Но, Боже мой, о чем? Ведь я говорю тебе, что владею ситуацией!

Это был первый случай за десять лет, когда они по-настоящему ссорились. Потрясенная молодая женщина не знала, как предупредить его об опасности, не причинив ему еще больших страданий. Она сомневалась, что у него будет когда-либо достаточно доверия к ней, чтобы вот так просто поверить ей. Но она ему никогда не рассказывала о своих прошлых или нынешних проблемах, наверное, под действием природной стыдливости, которая всегда была ей свойственна. Она так старалась выглядеть для него в ином свете, нежели представляла собой ее глубинная сущность, что он не понял бы, как это она так полностью переменилась за несколько дней…

Вместе с тем она, уже, правда, безо всякой надежды, хотела поговорить с ним, чтобы он почувствовал ее растерянность, вновь опереться о его плечо, но как приступить к этому, не ранив его?

— Брюс, умоляю тебя! Да не Стефена ты должен защищать, а нас!

— Я подозреваю, что если кто-нибудь из нас и переутомился, — холодно заявил он, — так это скорее всего ты. Можно сказать, что ты теряешь свое хладнокровие!