Охота. Я и военные преступники - Карла дель Понте

Никто в НАТО не мешал мне расследовать бомбардировки или выдвигать обвинение. Но я быстро поняла, что вести такое расследование невозможно: ни НАТО, ни государства-члены этой организации не стремятся сотрудничать с нами. Нам не давали доступа к документам. Кроме того, я обнаружила, что дошла до границ политической вселенной, в которой было позволено действовать трибуналу. Если бы я пошла дальше в расследовании действий НАТО, то не только потерпела бы неудачу, но еще и лишила бы свою службу возможности продолжать расследование преступлений, совершенных во время войн 90-х годов. Безопасность работы трибунала в Боснии и Герцеговине, а также в Косово, зависела от НАТО. Эксперты трибунала могли вскрывать массовые захоронения, потому что их сопровождали солдаты НАТО. Арест обвиняемых целиком зависел от успехов разведки стран-членов НАТО, а также от наземной и воздушной поддержки натовских армий.

Мои сотрудники открыто обсуждали вопрос натовских бомбардировок. Порой эти обсуждения становились очень жаркими, но нас охватывало ощущение тщетности усилий. Я помню, как мы обсуждали использование войсками НАТО кассетных бомб. Эти бомбы перед падением рассыпаются на множество мелких снарядов, которые не взрываются, а действуют как противопехотные мины. «Это оружие нельзя признать законным», — настаивала я. Через несколько дней ко мне пришел Фенрик и предоставил юридический документ, доказывающий, что применение кассетных бомб было вполне в рамках закона. Он указал на то, что не существует конкретного договора, который запрещал бы использование боеголовок с обедненным ураном. Все мои советники сошлись в одном мнении: расследование действий НАТО невозможно.

Я понимала, что это действительно так, однако, получив отчет нашего комитета, испытала глубокое разочарование. Комитет так и не дошел до вопроса о законности применения силы против Федеративной Республики Югославия: даже если эта кампания была бы признана незаконной, она относилась бы к категории «преступлений против мира», а такие преступления не подлежат юрисдикции трибунала. Мнения членов комитета разошлись и в том, нужно ли расследовать действия натовских военных, которые сознательно зашли на вторую бомбардировку железнодорожного моста, по которому шел пассажирский поезд. Они сочли мост вполне законной военной целью и признали, что бомбы не были намеренно сброшены на поезд при первом заходе. Некоторые члены комитета полагали, что пилот совершил безрассудство, зайдя на вторую атаку. Тем не менее, все сошлись во мнении о том, что дальнейшее расследование невозможно по причине отсутствия информации, подтверждающей виновность в этих ситуациях высшего командования.

Я чувствовала, что члены комитета сознательно истолковали имеющуюся информацию подобным образом, чтобы не принимать на себя лишних обязательств. Но должна признаться, что и сама считала такое расследование невозможным, как технически, так и профессионально. Нам никто не помогал, абсолютно никто — в этом и заключалась техническая проблема. Невозможно было продолжать и в политическом отношении — такое расследование помешало бы другой работе трибунала. Впрочем, о политических соображениях можно забыть, поскольку технические проблемы были непреодолимы. Именно поэтому я решила обнародовать доклад комитета. Никто из моих сотрудников не возражал. Но президент трибунала, судья Антонио Кассезе, выразил свое неудовлетворение подобными результатами. «Вы могли выдвинуть обвинения против пилота», — заявил он.

«Я не могу, — объяснила я. — Это не моя юрисдикция… Пилот не относится к командному звену». Нам следовало получить разрешение на посещение натовских баз в Авиано и Неаполе, а также штаб-квартиры НАТО в Брюсселе. Только там мы могли выяснить, получил ли пилот приказ на вторую бомбардировку обреченного моста, хотя командование знало, что на мосту находится поврежденный поезд. Спустя несколько лет Слободан Милошевич в качестве доказательства представил запись переговоров между пилотом и теми, кто руководил его полетом из Авиано. Я поехала в Брюссель и попросила НАТО представить свои записи этих переговоров. Мне сообщили, что найти их невозможно.

В пятницу 2 июня 2000 года я обратилась к Совету безопасности ООН. Я публично объявила о своем решении не начинать полномасштабного расследования по поводу воздушной кампании НАТО. Через десять дней я опубликовала доклад комитета. В нем содержались выводы, основанные на информации, которой располагал комитет, в том числе и предоставленной случайными свидетелями, правительством Федеративной Республики Югославии и организацией Human Rights Watch:

Бомбардировки промышленных предприятий, химических и нефтеперерабатывающих заводов нанесли ущерб окружающей среде Сербии и Черногории. Но размеры ущерба, причиненного натовскими бомбардировками, не превысили порога, после которого эти действия можно было бы расценивать как нарушение существующих законов. В докладе ООН говорится, что загрязнение окружающей среды в Сербии и Черногории по большей части нельзя списывать на разрушения, вызванные натовскими бомбардировками.

Бомбардировка штаб-квартиры телерадиокомпании Сербии в Белграде, во время которой погибло 17 человек, была частью усилий по уничтожению и снижению статуса военного командования Югославии, систем управления и связи, частью которых и являлся телецентр. (Позже я обсуждала бомбардировку телецентра с натовскими чиновниками на коктейле в штаб-квартире НАТО в Брюсселе. Я узнала, что Милошевич был заранее предупрежден о готовящейся бомбардировке, и что он сознательно приказал вывести ряд сотрудников из здания, но все же оставить там часть персонала.)

Ракетная атака на китайское посольство в Белграде, во время которой трое граждан Китая погибли, а 15 получили ранения, было, согласно имеющейся информации, ошибкой. (Надеюсь, что чиновники министерства обороны администрации Клинтона и американские военные когда-нибудь сообщат все, что им известно об этой бомбардировке, и о том, не была ли она связана с тем, что сербским войскам удалось сбить бомбардировщик «стеле».)[12]

Несмотря на мое обращение к Совету безопасности, я не потеряла интереса к натовским бомбардировкам. В начале моей деятельности было невозможно провести серьезное расследование, но я была готова открыть это дело вновь, если появятся доказательства или доступ к записям, позволяющим начать полномасштабное расследование. Я думала, что мы могли бы накапливать доказательства постепенно, не привлекая внимания, и тогда обвинение можно было бы выдвинуть в конце моего должностного срока, то есть ближе к завершению работы трибунала, когда этот институт перестал бы зависеть от поддержки НАТО. Но время шло, доказательства не появлялись, а доступа к документам, которые позволили бы выдвинуть обвинения против высокопоставленных офицеров НАТО или политических лидеров, по-прежнему не было. Позже мне сообщили, что в Пентагоне меня объявили персоной нон грата. Я не была там вплоть до 2005 года.