1759. Год завоевания Британией мирового господства - Фрэнк Маклинн

Бенедикт пошел на разумный компромисс: его энциклика «Экс Омнибус» («Ех Omnibus»), подтверждала: верующие должны принять «Юнигенитус» в качестве генерального руководства. Но папа особо подчеркивал, что только явным и закостенелым грешникам из не-янсенистов следует отказывать в святом причастии.

На сей раз фанатиками оказались аристократы из парламента. Так как энциклика не была «зарегистрирована» в парламенте, сохраняющем за собой право регистрации каждой папской буллы, энциклики и послания перед их распространением, они приняли новую линию поведения: «Экс Омнибус» якобы является «недобросовестным» заявлением. Такое упрямое неповиновение переполнило чашу терпение Людовика, который упрямо отказывался отправить энциклику на регистрацию.

Когда парламент денонсировал энциклику большинством, Людовик обратился в орган рассмотрения юридической законности, назначив заседание на декабрь 1756 г. Но на заседании большинство аристократических магистратов отказалось принять решения короля и ушли в отставку.

Людовик отреагировал тем, что отправил в изгнание шестнадцать главных «зачинщиков». В условиях, когда Франция была вновь охвачена внутренним кризисом, король в январе 1757 г. чудом избежал смерти от руки наемного убийцы. Это событие и увольнение двух государственных министров (Машоля и графа д'Аргенсона) после конфликта с мадам де Помпадур привели к тому, что монарх не смог твердо работать с парламентом. В сентябре 1757 г. он снизошел до него, пожаловав те условия, которых требовала оппозиция.

Конфликт продолжал бурно развиваться. Небольшая группа магистратов-янсенистов хотела продолжить атаку на епископов и на «Экс Омнибус». Наконец Шуазель подкупил оппозицию, предложив ненавистных иезуитов в качестве жертвенных ягнят. Но пока оппозиция не подчинилась силе, отношения между королем и парламентом оставались ненадежными.

Так как парламент был необходим, чтобы проголосовать по налогам, министры финансов быстро сменяли друг друга. Когда министром сделался аббат Берни, у него появилась блестящая идея напечатать все предложения короля парламенту и опубликовать их, чтобы общественность смогла увидеть, насколько разумны предложения монарха и сколь неразумны магистраты.

Это временно позволило добиться своего. Парламент с ужасом понял, что он идет в ногу с общественным мнением, и энергично принялся за дело, но только после того, как успешно потребовал от Людовика отменить приговор об изгнании шестнадцати так называемых «зачинщиков».

Разгневанный в душе, что пришлось пойти на подобный компромисс, Людовик неохотно согласился. Все это дело дискредитировало и монархию, и режим. Существуют и те, кто заявляет: вероятно, религиозные распри 1750-х гг. сделали для разрушения доверия к «старому режиму» больше, чем вся более знаменитая критика философов.

Особенно черным годом для Франции был 1757 г.: покушение на убийство Людовика, совершенное Робером Дамьеном, последующая страшная и жестокая публичная казнь, военная катастрофа в Россбахе и отставка д'Аргенсона и Машоля. Все это, вместе взятое, вносит вклад в ощущение, что режим Людовика XV не был справедливым, демократичным, честным и даже компетентным.

Экономические и религиозные беды на политическом уровне осложнялись параличом правительства и администрации, кода государственные министры и государственные секретари быстро сменяли на посту друг друга в процессе хаоса, набирающего темп. В своих мемуарах Шарль Энол, президент парламента Парижа, сделал следующее замечание относительно 1750-х гг.: «В то время министры менялись подобно декорациям в опере».

Он не преувеличивал. В первой половине восемнадцатого столетия длительный срок пребывания в должности государственного секретаря или министра без портфеля считали существенным для хорошего правительства. Флери оставался на посту добрых двадцать семь лет, граф де Морепа, министр военно-морских сил, служил столько же, Машоль д'Арновилл был государственным министром в течение двенадцати лет, Филибер Ори, министр финансов, занимал пост пятнадцать лет. Как только Людовик XV решил сам быть своим первым министром (и особенно, когда мадам де Помпадур стала его главным советником), началась политическая анархия.

В период с 1747 по 1758 гг. было шесть государственных секретарей по иностранным делам: маркиз д'Аргенсон, Пейсоль, Сен-Контест, Рауль Берни и Шуазель. В период между назначением Машоля в военно-морское министерство в 1754 г. и назначением Анри Берти в ноябре 1759 г. сменилось не менее шести генеральных контролеров финансов. Жан Моро де Сейшелл сменил на этом посту Машоля в июле 1754 г. и занимал его менее двух лет. Франсуа-Мари Пейрен де Мора оставался на этом опасном посту с апреля 1756 г. по август 1757 г. Затем Жан-Николя де Булонь служил восемнадцать месяцев, а затем передал дела Силуэту для его бурной деятельности, направленной на всевозможные ограничения. Силуэт руководил финансами восемь месяцев.

Министерство морского флота было не в лучшем положении. Рауль передал дела Машолю в июле 1754 г, но после отставки Машоля в 1757 г. на этот пост на шестнадцать катастрофических месяцев до отставки в мае 1758 г. назначили маркиза де Мора. Его преемник, маркиз де Массиак, оставался на посту в течение пяти месяцев. В ноябре 1758 г. он уступил пост Николя Беррьеру.

В основном, быстрый круговорот и ротация старших министров объясняются непредсказуемостью капризов Людовика, враждебностью мадам де Помпадур к любому, кто не был ее протеже, а также затянувшимся финансовым кризисом. Он означал, что министры быстро оказывались в безвыходном положении и обнаруживали: задача, поставленная перед ними, невыполнима.

На более глубоком уровне это свидетельствовало о серьезном нездоровье политической системы (что и проявилось наконец в 1789 г. самым захватывающим образом). Многие историки убеждены: в 1750-е гг. Франция вошла в предреволюционный неуправляемый штопор, из которого страна не могла выйти. Одна из проблем, как уже отмечено, заключалось в том, что Людовик допустил глупость, позволив вернуться к власти самым знатным аристократам.

В этом десятилетии высшая аристократия начала вновь утверждаться во власти, которую утратила во времена правления Людовика XIV, Короля-Солнца. Так, не желая подобного, Людовик XV подписал смертный приговор французскому абсолютизму.

Но другая причина политической нестабильности в 1750-е гг. заключалась в том, что дворянство вынесло свои амбиции в сферу повседневного принятия административных решений. Оно подчинило выполнение функциональных задач министерств своим личным планам и амбициям. Знатные семьи, изголодавшиеся по контролю за раздачей должностей и привилегий, столпились перед кормушкой, дрожа от нетерпения удовлетворить жадность и вожделение к власти, поддерживаемые нерешительностью короля.

Возрождение аристократии имело еще одно сокрушительное последствие, поскольку она считала ниже своего достоинства делать сбережения в министерствах, которые контролировала. Сталкиваясь с этой необходимостью, высшее дворянство просто отворачивалось от нее. Так финансовый и политический кризисы взаимно переплелись и усилили друг друга. Людовик XV либо должен был оказаться сильным правителем сам (как Генрих IV или Людовик XIII), либо назначить такого премьер-министра, как Ришелье, Мазарини или Флери. Но для монарха, который был собакой на сене, типично, что он не сделал ни того, ни другого.

В результате к началу 1759 г. группа Шуазеля, которая могла поддержать его в государственном совете, оказалась крайне слабой. Совет по традиции состоял из шести членов. В 1759 г. в его состав входили два неудачливых маршала (Субиз и д'Эстрис), министр финансов (Силуэт), который в действительности был юристом, ничего не понимавшим в финансах и в любом случае обреченным на провал из-за оппозиции парламента, а также далеко не блистательный морской министр Беррьер. Единственным козырем Шуазеля стал способный, энергичный и приятный военный министр маршал Бель-Иль.

Маршал Франции с 1741 г, ветеран Бель-Иль по возрасту годился Шуазелю в отцы, но работал с ним в духе братской солидарности. Неугомонный, блистательный, амбициозный, энергичный, обаятельный и популярный министр был похож на Шуазеля, будучи таким же слишком очевидным экстравертом по характеру. Он мог находить общий язык с самыми разнообразными людьми, даже в том случае, когда они были смертельными врагами друг для друга — например, с Помпадур и графом д'Аргенсоном. Это, несомненно, соответствует суждению, высказанному президентом Генолом: «У него было достаточно почитателей, чтобы основать религию».

Самые язвительные критики могли сказать о нем, что маршалу нравилось работать среди клик и заговорщиков. Бель-Иль стал военным государственным секретарем в апреле 1758 г., но для этого потребовалось уговаривать его. Он чувствовал, исходя из ряда олигархических предубеждений, что аристократ может быть государственным министром без портфеля, но как-то недостойно занимать пост государственного секретаря. Берни, в то время служившему секретарем по иностранным делам, пришлось упорно потрудиться, чтоб изменить его мнение. Но брюзгливые критики-снобы уверяют: Бель-Иль был не таким уж аристократом, так как происходил из семьи Фуке — разжалованного министра финансов Людовика XIV.