Последняя побудка - Дэвид Моррелл

— Да-да, ты, — прорычал старик. Желваки у него так и ходили. Он медленно поднял глаза на солдата, сидевшего напротив. — Ты знаешь, что я к тебе обращаюсь. Я сказал тебе: убери свою задницу.

Парень неловко заерзал, подняв руки.

— Послушай, ей-ей…

— Эй, — сказал старик. — Я тебе говорю. Ты что, не слышишь, что я разговариваю с тобой? — Он повернулся. — Что это ты, черт побери?

Там стоял индеец, один из апачей, которых майор взял проводниками, и только теперь, когда Прентис подумал об этом, он понял, что кто-то подошел к ним со спины. Он посмотрел на индейца, который стоял довольно-таки близко, но не настолько, чтобы можно было до него дотронуться. Он был невысокого роста, может быть, пяти футов десяти дюймов, но подтянутый и жилистый, темнолицый, с широкими скулами и длинными волосами, свисающими из-под шапки кавалериста. Одежда на нем была отчасти индейская, отчасти солдатская: мокасины, уставные штаны цвета хаки, песочного цвета пеньковая сорочка, болтающаяся вокруг талии, плетеный пояс, с одного бока автоматический пистолет в кобуре, на шее желтый полотняный платок. Он твердо стоял на ногах, слегка отклячив зад, коротконогий, длиннорукий, вроде бы раскованный, но в то же время державшийся настороже; срезанный подбородок, худое лицо и широкие скулы. Он не двинулся с места и не сказал ни слова, только смотрел на старика, и его глаза были почти неправдоподобно глубокими и темными. Как будто бездонные. “Ну, и что дальше? — казалось, говорят они. — Долго будут длиться эти игры?” Старик отбросил папиросу и спичку и, повернувшись еще больше, встал лицом к парню.

— Я тебя спрашиваю… Ты что, не слышал, что я к тебе обращаюсь? Проваливай.

Индеец не двинулся с места.

— Что ты делаешь за моей спиной? Что ты вынюхиваешь, чего пялишься?

Индеец наклонил голову набок и пожал плечами. Он как будто интересовался, кто еще примет участие в разговоре. Затем пристально взглянул на старика. Лицо у того посерело, исказилось, щетина встала дыбом.

Прентис никогда не видел его таким страшным.

— Ну ладно, — произнес старик. — Больше я ничего говорить не собираюсь. — Он положил руку на кобуру с пистолетом.

И тут что-то произошло. Электрический разряд — именно так Прентис потом назвал случившееся. Как прикосновение к неизолированному проводу. Старик сказал что-то быстрое и резкое на языке, которого Прентис никогда раньше не слышал, очевидно, на языке апачей. Индеец не шелохнулся, но в нем что-то изменилось; он весь подобрался, как будто змея, свернувшаяся кольцами. Основная перемена отразилась в его глазах. Они, казалось, сузились. Не сильно, но заметно. А потом индеец ответил на том же языке, тихо и медленно. Такого красивого мужского голоса Прентис раньше не слышал. Потом снова заговорил старик; он произнес почти ту же фразу, что и вначале, только с каким-то небольшим отличием, и, казалось, говорил он немного дольше. И вдруг индеец кинулся на него. Его движения были быстры, как у гремучей змеи. Прентис и моргнуть не успел, как индеец уже выхватил нож откуда-то из-за спины и чуть не вонзил его старику в живот.

А старик, очевидно, ждал этого. Определенно ждал; он внезапно увернулся вбок, отступил назад и, вытянув здоровую руку, ухватил индейца за запястье. Движения его было таким ловкими, что казались хорошо отрепетированными. Теперь старик изогнулся, вытянул ногу и, подставив ее под лодыжку индейца, попытался свалить его на землю. Наконец тот упал. Старик выкручивал ему запястье все сильнее, так, что индейцу пришлось перевернуться, чтобы заставить его ослабить хватку. Нож выпал, индеец поднялся на ноги, а старик, все еще держа за запястье, рванул его к себе, снова опрокинул на землю и подставил колено под его лицо. От удара о колено голова индейца мотнулась вверх. Глаза у него на миг закатились, кровь потекла изо рта и носа, он упал к ногам старика. Календар отпустил индейца, затем протянул руку, схватил его за горло и потянул вверх. До того мига Прентис не осознавал физической силы и роста старика; с искаженным от усилия лицом он полностью оторвал индейца от земли, вздернул его вверх одной рукой, так что индеец почти стоял, только ноги его не касались земли, ион висел, дрыгая ногами. Старик потащил его вперед, ударил о скалу, прижав его к ней так, что тот не мог шевельнуться. Глаза индейца вылезли из орбит, они уже ничего не видели. А старик не ослаблял хватки; тяжело дыша, он сжимал его горло.

Только тогда другие солдаты начали двигаться: они были так захвачены событиями, что только сейчас отреагировали на происходящее и стали кричать старику, чтобы он отпустил индейца, кинулись к нему, схватили его за руки. Старик продолжал сжимать горло индейца. Как будто он прирос к месту. Его толкали, тянули, старались разжать пальцы, но все напрасно.

— Хватит, черт подери! — сказал кто-то из солдат, и его голос привел Прентиса в чувство. До этого он сидел и широко раскрытыми глазами смотрел, как старик поднимает индейца над головой, держа его за горло, как тот висит в нескольких дюймах от земли и дергается; смотрел, пораженный силой старика, даже восхищенный ею, но сейчас он пришел в себя и испугался, вскочил, подбежал к Календару, сам того не желая, подошел сзади и обхватил старика вокруг груди. Грудная клетка Календара была такой широкой, что руки Прентиса едва сошлись на ней. Сцепив руки, он сжал их что было сил. Ему все время было страшно. Поначалу грудь старика не поддавалась. Потом старик выдохнул воздух, его мышцы расслабились, и Прентис сжал еще сильнее, не давая ему глубоко вздохнуть. Потом старик снова выдохнул, но Прентис не отпускал его, так что тому стало трудно дышать. Он изо всех сил попытался стряхнуть Прентиса. В это время несколько человек тянули старика за руки, пытались разжать его пальцы. Прентису казалось, что вокруг него все кричат. Старик прерывисто дышал, и Прентис попробовал сдавить его еще крепче. Теперь старик вырывался, извивался, задыхался; внезапно он отпустил глотку индейца и, вытянув здоровую руку, расшвырял всех вокруг. Некоторое солдаты попадали. Другие отшатнулись. Прентис продолжал держать его, потом отпустил и повалился на траву. Лежа, он смотрел на старика, который стоял, вытянув одну руку, полусогнув пальцы, словно когти, и злобно оглядывался кругом; его широкая грудь вздымалась, глаза покраснели, казалось, он вконец утратил человеческий облик, а больше был похож на старого загнанного медведя или на великана, отгоняющего слабосильных людишек, которые охотятся за ним. Он стоял так, с диким выражением лица, и озирался вокруг. Внезапно он произнес:

— Не трогайте меня. Попробуйте подойти, убью. Он ни к кому не обращался. Прентис даже не был уверен, знал ли старик, что и он выступил против него. Но он не мог превозмочь страха перед случившимся, он был ошарашен поведением старика, боялся его реакции. Прентис почувствовал к Календару жалость, ему захотелось встать и сказать: “Послушайте, черт возьми, я извиняюсь”, но старик уже удалялся от них. Он прошел сквозь толпу и был уже довольно далеко. Остальные кинулись к индейцу, стали похлопывать его по плечам, поднимать, пытались заставить говорить, дышать, показать, что он жив, и индеец наконец издал хриплый гортанный звук, тяжело задышал, лицо его стало приобретать нормальный цвет. На шее виднелись отметины, но было ясно, что с ним ничего страшного не случилось. Солдаты осторожно усадили его на землю, прислонив спиной к скале, и вот он уже стонал, кивал, моргал глазами. Кто-то отправился за врачом. Они размахивали руками, обсуждали происшедшее, глядели вслед старику, который, повернувшись к ним спиной, шел вдоль подножия хребта, потом снова на индейца рядом с ними. Никто ничего не понимал. Прентис лежал, все еще не поборов страха и прислушиваясь к окружающим звукам. Наконец он встал, отряхнул с себя пыль, снова прислушался, посмотрел туда, куда шел старик, и, приняв решение, двинулся за ним.

Глава 60

— Послушайте, извините меня.

Старик, казалось, не слышал. Он отошел довольно далеко от лагеря и сидел среди валунов, опершись на один из них, и глядел на закат. Прентис стал сбоку, профиль старика вырисовывался на фоне оранжево-синего неба, мышцы лица по-прежнему были напряжены, губы сжаты, глаза горели злобным огнем.

Прентис подождал ответа, подошел поближе и подождал еще. Он сделал глубокий вдох.

— Я сказал, извините.

Старик с отвращением отмахнулся от него, продолжая глядеть в ту же точку.

— За что извинить? Ты сослужил мне службу.

— Вы меня поняли? Я боялся, что не поймете.

— Ну да. Если бы я убил подонка, попал бы под суд. Пусть живет. И так будут неприятности.

— Постойте. Вы думаете, я поэтому бросился к вам? Теперь старик повернулся к нему.

— Нет, не поэтому, — сказал он, злобно глядя на него. — Ты это сделал, потому что не хотел, чтобы я убил его. Сама мысль об этом претила тебе, и ты решил, что как только все кончится и я приду в себя, то почувствую то же, что и ты. Но я не чувствую ничего подобного. Я бы преспокойно убил его. И от этого только стал бы спать лучше.