Книга Государя. Антология политической мысли - И. Гончаров

– Как не бежать!

– Недаром, видно, мудрое дело – сочинение трагедий, в чем отличился Еврипид.

– Что ты имеешь в виду?

– Ту, в которой, между прочим, он произнес глубокую мысль: «Тираны мудры ведь, общаясь с мудрыми…» Под этим, очевидно, разумел он, что те мудры, с которыми тиран короток.

– Да он, равно как и другие поэты, тиранию превозносит, будто нечто богоподобное, и во многих иных отношениях.

– Потому-то, как ни мудры творцы трагедий, пусть они извинят и нас, и всех тех, кто о власти судит подобно нам, что мы не принимаем их в свое государство именно за похвалы тирании.

– Думаю, что они нас извинят, особенно те, кто поучтивее.

– А прочие-то, думаю, ходят по городам, собирают народ и, получив известную плату, прекрасными, громкими и трогательными возгласами привлекают правительства к тирании и демократии.

– Да, и при этом всячески усердствуют.

– Сверх того, они получают награды и почести – во-первых, как и следует, от тиранов, а во-вторых, от демократии. Но чем выше восходят они к вершинам государства, тем слабее становится их почет; так что, как бы запыхавшись, он не может идти далее.

– Действительно.

– Но мы с тобой ушли в сторону. Поговорим теперь о том войске тирана, как оно прекрасно, многочисленно, разнообразно и никогда не принадлежит той стране, которая питает его.

– Ясно, – сказал он, – что если в городе есть храмовые деньги, то тиран будет тратить их и, пока этих богатств достаточно, будет облагать народ меньшими налогами.

– А что, если он не сумеет достать их?

– Ясно, что и сам он, и сподвижники его, и друзья, и подруги будут кормиться за счет отечества.

– Понимаю, – сказал я. – Значит, чернь, создавшая себе тирана, будет и кормить его с друзьями?

– Это совершенно необходимо, – согласился он.

– Что ты говоришь? А если чернь рассердится и скажет, что взрослому сыну несправедливо получать пищу от отца, а напротив, отец должен получать от сына, что отец родил его и поставил на ноги – не для того, чтобы, когда он будет большой, поработившись его рабам, кормить и его самого, и рабов его, и другое отребье, но чтобы, под его предстоятельством, освободиться ему от находящихся в городе богачей и от людей так называемых благородных? Ведь тогда она прикажет ему выйти из города вместе с друзьями, как отец выгоняет из дому сына вместе с буйными его собутыльниками.

– Узнает же тогда чернь, клянусь Зевсом, какое животное породила она, взлелеяла и возрастила и которое, слабейшая, она пытается изгнать.

– Что ты говоришь? – спросил я. – Тиран осмелится совершать насилие над отцом и, если последний не послушается, будет бить его?

– Да, он обезоружит отца, – сказал Адимант.

– Итак, тирана ты назовешь отцеубийцей и скверным кормильцем для старости; по общему мнению, это и есть тирания. Получается по пословице: чернь, убегая от дыма рабства, налагаемого людьми свободными, попадает в огонь рабов, служащих деспотизму[66], и вместо той излишней и необузданной свободы подчиняется тягчайшему и самому горькому рабству.

– Действительно, так и бывает, – сказал он.

– Что же, – спросил я, – не справедливо ли будет заключить, что мы достаточно исследовали, как тирания происходит из демократии и каковы ее черты?

– И очень достаточно, – сказал он.

Возрождение

«Князь» Макиавелли: идеал целесообразности

Никколо Макиавелли родился во Флоренции 3 мая 1469 года. Эпоха его юности совпала со временем правления во Флоренции Лоренцо Медичи, прозванного Великолепным. В год рождения Макиавелли Лоренцо стал фактическим хозяином Тосканы. В историю этот правитель вошел как человек, поощряющий развитие философии, живописи, литературы. Его поддержкой пользовались такие деятели Высокого Возрождения, как Леонардо да Винчи, Микеланджело, Ботичелли, Марсилио Фичино. При нем во Флоренции существовала знаменитая Платоновская академия. Можно сказать, что блеск двора Медичи стал в глазах потомков ассоциироваться с расцветом итальянского искусства и философии в эпоху Возрождения.

Отношение Макиавелли к этому славному периоду в истории его родины было неоднозначным. Может быть, это произошло потому, что он не получил образования в том объеме, который мог бы ему позволить на равных войти в сообщество гуманистов. Как отмечал А. К. Дживелегов: «В семье не было избытка, и образование Макиавелли получил самое суммарное. Греческого он, по-видимому, так и не знал, а в латинском не мог угнаться за матерыми гуманистами. На юридическом факультете, перенесенном во Флоренцию из Пизанского Студио, где учился Гвиччардини, ему побывать не пришлось. Он не имел даже нотариального стажа. Его учитель и друг Адриани носил классическое имя – Марчелло Вирджилио, но совсем не был тем, чем для Данте его Вергилий, он лишь слегка учил его латыни и помог потом устроиться на службу»[67]. Факт отсутствия образования не позволил Макиавелли занять хорошую должность в правительстве Пьетро Содерини в 1498 году. Однако его связей оказалось достаточно для того, чтобы занять место секретаря Совета Десяти, место, которое позволило ему впоследствии (в 1506 г.) выступить с инициативой создания флорентийской милиции.

Больше всего удивляет в биографии Макиавелли то, что он всю жизнь находился в некоем маргинальном положении. Его род был дворянским – но лишь до тех пор, пока его предки добровольно не отказались от своего титула, что было условием получения ими статуса граждан Флоренции. Его образование не позволяло претендовать на причастность к высшей части флорентийских граждан, однако дружеские связи и неуемная энергия позволили ему войти в эту группу горожан. Его должность была связана с исполнением дипломатических функций, которые неудобно было поручать официально назначенным посланникам, однако его инициативы поддерживались непосредственно Пьетро Содерини – правителем Флоренции.

Флорентийская республика приобрела свою славу и могущество за счет деятельности «popolo», пополанов, граждан, не имевших дворянского титула. К этому сословию относились купцы, ремесленники, достаточно зажиточные для того, чтобы определять политику Флорентийской коммуны. Эта группа противостояла дворянству, выступавшему за привилегии, которые ей обеспечивал императорский порядок, то есть отношения, существовавшие в Священной Римской империи. В середине XIII века борьба между этими политическими силами закончилась победой пополанов. Победившее сословие опиралось на мощь капитала, принадлежавшего торговым семействам Флоренции. К XIII столетию не только Тоскана, но и весь север Италии оказался в благоприятной экономической ситуации. Товары с Леванта, торговля с которым оживилась после крестовых походов, устремлялись через итальянские города в другие страны Европы. Из Франции, Англии, Германии шел встречный поток товаров. По суше торговый маршрут проходил через север Италии, а затем – через Шампань с ее знаменитыми ярмарками. Постепенно флорентийские ремесленники начали специализироваться на окраске суровых сукон с Севера. Эта ремесленная монополия явилась причиной монополии торговой, и в результате, благодаря удачной конъюнктуре, флорентийские купцы наряду с венецианцами и генуэзцами стали полноправными участниками рынка, сложившегося на севере Италии.

До XV века Флоренция была одним из самых развитых городов Европы. Несчастья посыпались, лишь когда пал Константинополь и прекратился приток английской шерсти на итальянские рынки, когда Испания и Португалия стали искать новые пути в Левант, в обход Средиземного моря. Господство пополанов стало подвергаться серьезным испытаниям. Купеческие семьи стали приобретать имения, спасая тем самым свои капиталы и незаметно меняя свой статус. Семейство Медичи пришло к власти в 1434 году. Поначалу оно традиционно отстаивало интересы купечества и ремесленников, но уже при Лоренцо Великолепном начало напоминать типичную феодальную династию, могущество которой основывается на землевладении. Надежды рода Макиавелли не сбылись: поддержав пополанов, дворянская семья не стала процветающей. Но зато разбогатевшие popolo приобрели статус дворян-землевладельцев и вернули итальянскую коммуну в рамки средневекового социума.

Итак, Никколо Макиавелли добивался дружбы с теми людьми, которых смело можно было причислить к флорентийской «золотой молодежи». Дружба эта основывалась отнюдь не на изучении древнегреческого и латыни. Эпоха Высокого Возрождения снискала себе славу и уникальными творениями человеческого гения, и разнузданностью нравов. Что касается второго момента, то для Макиавелли и его друзей отступления от общепринятой морали стали своего рода нормой, соблюдая которую можно было надеяться на пребывание в этом кругу избранных.

Сущность возрожденческой проповеди свободы заключалась в идее универсальности человеческой личности. Прежде всего эта универсальность позволяла гуманистам преодолевать тот исторический барьер, который отделял их от античной классики – безусловного образца для подражания. Они изучали через классические языки образ поведения древних и тип общества давно ушедшей эпохи и следовали этому идеалу в повседневной жизни. Можно сказать, гуманисты жили в рамках коллективно созданного образа реальности. Подобная практика убеждала в том, что от воли и энергии человека могут зависеть не только условия его жизни, но и важнейшие ее нормы. Гуманисты не боялись проектировать города и создавать утопические общественные проекты. Несомненно, что эта свобода лежала в основании политических и социальных изысканий Макиавелли.