Как уморительны в России мусора, или Fucking хорошоу! - Черкасов Дмитрий

Тело сильно штормило.

Соловец посмотрел на часы и отметил про себя, что половина первого — это несколько рановато для достижения той кондиции, в которой пребывал работящий Удодов. В «зюзю» положено было напиваться не раньше обеда.

Дабы сохранить подобие равновесия и не сбиться с пути, дознаватель широко расставил руки в стороны и, передвигаясь галсами от одной стены до другой, дотопал до двери в свой кабинет, со второй попытки распахнул ее ногой и попытался войти.

Но не тут то было!

Раскинутые руки не пустили…

Удодов попробовал раз, другой, третий.

Результат получался отрицательный.

Тогда дознаватель применил хитрый тактический прием, свидетельствующий о высоком уровне развития коры правого полушария головного мозга милиционера, отвечавшего за его пространственное мышление. Он отступил на пару шагов от двери, развернулся боком, присел, немного наклонил голову и на полусогнутых, мелко семеня, как краб, влетел в кабинет. Через секунду до слуха Соловца донесся звук падения чего-то тяжелого, и майор сообразил, что разогнавшегося Удодова остановил стоящий возле окна стол.

Мимо начальника ОУРа двое постовых пронесли в тот же кабинет бесчувственного и распространяющего вокруг себя ароматы канализации Гекова.

Сокамерник[42] Удодова блаженно улыбался, с присвистом храпел и вид имел сильно помятый, словно по нему разок-другой пробежали грязными сапогами. Брюки дознавателя были мокрыми до колен, пальто на спине разодрано по шву, лоб украшала свежая ссадина.

— Чё это с ним? — спросил Соловец у вышедших обратно постовых.

— Провел следственный эксперимент, — один из патрульных мрачно сплюнул себе под ноги. — Начитался постановлений о борьбе с терроризмом и решил выяснить, можно ли незаметно добраться до нашего здания по канализации и заложить бомбу. Ну, и попер в люк… Еле вытащили.

— А что пьяный такой? — осведомился глазастый майор.

— Он не пьяный. — вздохнул второй постовой. — Вылезать не хотел, вот мы его дубинкой по башке и отоварили. Три раза…

— Ты ничего не подумай, Георгич, — добавил первый милиционер. — Мы не по своей инициативе. Мухомор приказал. Любыми средствами, грит, вытаскивайте. Будет сопротивляться — дуплите[43]. Разрешил даже ногу ему прострелить…

— Хорошо, что не голову, — согласился начальник ОУРа. — Ладно, несите дальше…

Патрульные удалились.

«Да, блин, вот как бывает…», — с грустью подумал Соловец.

Вызванные для разговора к дознавателю Безродному, вот уже почти сутки пребывающему в следственном изоляторе УФСБ на Литейном, 4 и дающему инициативно-чистосердечные показания о своих связях с Пекином, трое граждан неодобрительно покачали головами, наблюдая за финалом перемещений Удодова и заносом в кабинет тела Гекова, и вернулись каждый к своему занятию.

Старушка в зеленом пальто продолжила вязать пинетки.

Молодой человек аспирантской наружности в неброской, но дорогой дубленке светло-серого цвета и с часами «Omega De Ville Co-Axial» на запястье, выглядящими довольно скромно, но при этом стоившими две с половиной тысячи долларов, возвратился к чтению статьи в газете «Новый Петербургъ», которая была посвящена недавним приключениям судьи Шаф-Ранцева, в пьяном угаре скакавшего голым по стойке бара в клубе «Бада-Бум» и расколотившего лбом панорамное стекло шесть на четыре метра.

Мужчина, похожий на сильно невыспавшегося слесаря, вновь приступил к разгадыванию кроссворда в журнале «Вне закона».

Наконец отворилась дверь туалета, и пред очами Соловца предстал Крысюк.

Сержант держался независимо и смотрел мимо начальника «убойного» отдела.

Рукава его серенького кителя были мокры до локтей.

На груди также расплылось влажное пятно.

— Что ты там столько времени делал? — зашипел Соловец, оглядывая Крысюка, чей вид ничем не напоминал изображенный на плакате в холле первого этажа образ питерского милиционера, должного, по замыслу художника и заказчиков рисунка из ГУВД, быть рослым, подтянутым, широкоплечим, с печатью интеллекта на высоком лбу и усталыми, но добрыми глазами. — Раков в унитазе ловил?

— А-а-а. — Сержант горестно махнул рукой. — Шапку уронил.

— И? — осведомился майор.

— Засосало, — вздохнул Соломон.

Установленная стараниями подполковника Петренко финская сантехника обладала настолько мощным сливом, что могла всосать в себя даже щуплого милиционера, не говоря уже о предметах его гардероба.

Крысюк был далеко не первым, кто таким образом лишился детали одежды.

У капитана Казанцева смыло его любимый шарф, Рогов попал на подтяжки, а дознаватель Твердолобов неосмотрительно нажал на рукоять слива и чуть не был задушен собственным галстуком, конец которого свисал над отверстием стока.

— Ну, и черт с ней. — Соловец поспешил к лестнице. — Снимешь с кого-нибудь из задержанных… Поехали, мы и так опаздываем.

Оперуполномоченный Игорь Плахов посмотрел на стокилограммовый несгораемый шкаф, к которому была привинчена табличка: «Сейф. Категория секретности — 1. При пожаре выносить в первую очередь. Ответственный — капитан А.Ларин».

Под фамилией Ларина синим фломастером было приписано: «Выносить во вторую очередь».

Возле шкафа на составленных рядком четырех стульях действительно лежал ответственный капитан, сопел и иногда сучил во сне длинными ногами.

Плахов отвернулся.

За шесть часов, что прошли после чудесного возвращения Ларина, Дукалиса и Рогова из сумасшедшего дома, они успели сделать много чего.

А именно: экспроприировать припасенный Плаховым грузинский коньяк, обнаружив бутылку в ящике его стола, в компании с каким-то залетным подполковником от артиллерии выпить коньяк и канистру портвейна, избить и прогнать подполковника, залакировать употребленное пятью бутылками пива, выслушать крик души Плахова: «Злые вы! Уйду я от вас!», выкинуть Игоря со второго этажа в сугроб, дабы немного остыл, помириться с Плаховым, отправить его за добавкой в ларек на соседней улице, остаться недовольными количеством принесенного, строго выговорить старлею за незнание принципа «оптимального соотношения стоимости и качества», отлупить, когда тот принялся спорить, и в очередной раз выбросить в снег, но теперь уже — с третьего этажа.

«Животные, просто животные, — печально подумал о коллегах Плахов, уже успевший вернуться с холодной улицы в жарко натопленное помещение. — Особенно Ларин. Да и Дукалис не лучше. Один — хорек, другой скунс… А Рогов вообще — гиена-недомерок… Ненавижу!»

Капитан заворочался на стульях и свесил вниз одну руку.

«Как пить дать — свалится», — мстительно прикинул обиженный на весь белый свет старший лейтенант.

Плахов огляделся по сторонам, и тут его взгляд упал на кактус, одиноко стоявший на подоконнике.

Стараясь не шуметь, он поднялся со стула, ощутив, как болит каждая клеточка его избитого тела, снял с подоконника колючее растение и поставил кактус на пол возле спящего Ларина, разместив жителя пустыни точно под задницей сослуживца.

Предвкушающе улыбнулся и на цыпочках убрался за дверь.

Подполковник Петренко уныло вскрыл очередной конверт из громоздящейся на его столе кучи корреспонденции, накопившейся за последний месяц, и принялся читать семнадцатую по счету жалобу на своих подчиненных, прошедшую через городскую и районную прокуратуры и снабженную грозными приписками: «Поставить на личный контроль!» и «Разобраться, наказать виновных и доложить!».

В этом письме выражалось недовольство поведением старшего лейтенанта Василия Рогова на территории правительственной дачи номер два на Каменном острове, где он устроил пьяный дебош в присутствии президента России, канцлера Германии, Сапармурата Туркменбаши и других официальных лиц.

Рогов, брошенный на «усиление» внешнего периметра охраны дачи и переодетый почему-то официантом, пробрался на кухню, выпил там бутылку хорошей водки «Дипломат», подрался со старшим поваром, пытавшимся пресечь кражу Васяткой коробки французского вина, выбежал в зал и с криком «Бей фашистских оккупантов!» метнул в немецкого гостя свиным окороком. Но промахнулся и попал в лоб вице-премьеру Илье Иосифовичу Кацнельсону, в связи с чем несчастный, вымазанный поросячьим жиром Илюша должен был пройти мучительно долгий процесс духовного очищения в питерской синагоге.