Политическая экология - Сергей Якуцени

В XVIII в. размеры Лондона выросли в 2,5 раза. Топить теперь стали не деревом, а углем, а этот дым для здоровья опаснее – не случайно первыми заговорили о смоге англичане.

Во время самых сильных смогов в Лондоне на улицах жгли костры. Дыма не становилось меньше, но люди хотя бы могли видеть, куда идут. А то ведь в смоге можно было заблудиться, и случалось, люди терялись и задыхались. Зимой 1800 г. в Лондоне вышли из домов и никуда не дошли 84 человека, из них 27 детей. Задохнулись от смога.

Массовая эмиграция вела к ухудшению генофонда европейских наций.

Чудовищный уровень эксплуатации, недоедание, жизнь в экологически грязной среде сделали необходимым начало экологического законодательства.

Экологическое хозяйство в промышленных странах

В XVIII–XIX вв. лидерство в мировой металлургии перешло из Европы на Урал. Этому были вполне определенные причины. Лес. Уголь еще не стал основным источником энергии в металлургическом производстве. Леса европейских стран были практически сведены. Урал же обладал как лесом, так и металлом. Это повлекло за собой вполне очевидные последствия – облик региона кардинально изменился. Огромные массы приезжих фабричных рабочих и заготовителей меняли ландшафты и среду обитания. Сельское хозяйство развивалось стремительно, в исторических масштабах практически мгновенно. Не скованное общинной традицией новое уральское крестьянство достигало высочайшей продуктивности. В конце XIX – начале XX вв. цены на зерновые в приуральских промышленных регионах были значимо ниже, чем в традиционных зерновых губерниях России. Велико было поголовье крупного рогатого скота и, конечно, лошадей – основной тягловой силы европейской цивилизации вплоть до конца Первой мировой войны.

Не будет преувеличением сказать, что Пермский и Кунгурский края Российской Империи стали лидерами мировой промышленной революции XVIII–XIX вв. И если Пермский отвечал, говоря языком XX в., за тяжелую индустрию, то Кунгурский – за продовольственную. Посмотрите на герб города Кунгура – рог изобилия. Мирового изобилия. В XVIII–XIX вв. на меру посеянного зерна здесь снимали от шести до десяти – значительно больше, чем в европейских странах того времени. Строились частные и казенные металлургические заводы. Была проложена крупнейшая в мире дорога – Сибирский тракт. Всепогодная трасса. Через каждые 10–20 верст постоялый двор – трактир, сменные лошади и гостиница. Недостижимый идеал Российской Федерации XXI в.

Строятся железные дороги. Меняется облик природы. Сводятся леса, сооружаются дамбы на малых и средних реках, распахиваются земли. Однако биосферный ресурс Приуралья таков, что он выдержал не только индустриализацию имперского периода, но и биосферную нагрузку Гражданской войны. Чтобы надорвать Уральский край, уничтожить его сельское хозяйство и благоприятную среду обитания, понадобились «чудеса» лагерной индустриализации советского периода и смутное время постсоветского.

Результат: в начале XXI в. Седой Урал – одна из самых проблемных биосферных территорий не только России, но и мира.

Но, как известно, Россия всегда вынуждена решать свои проблемы самостоятельно. У европейских стран другая традиция: они умело делегировали техногенную нагрузку в колонии, а впоследствии – в так называемые страны третьего мира.

Перенесение экологических проблем в третьи страны

До начала XX в. предприятия индустрии не переносились из промышленно развитых стран. В Латинской Америке, Африке, Индии колонизаторами развивалась преимущественно добывающая промышленность. На рудники и лесозаготовки в колониях не распространялись никакие экологические законы, действующие в метрополии.

Можно привести много примеров экологической напряженности в колониях. Вырубка лесов на Мадагаскаре вызвала эрозию почв на 30–35 % территории острова. Она погубила многие виды уникальной местной фауны – в том числе, гигантскую (до 5 метров ростом) нелетающую птицу воромпатру (эпиорниса, прообраз птицы Рухх арабских легенд) и гигантского лемура, передвигавшегося на двух ногах (ставшего прообразом средневековой легенды про «человечков с песьими головами»).

В Восточной Африке пришлось создавать национальные парки для спасения остатков местной фауны.

В Мексике нефть перед транспортировкой накапливали в открытых отстойниках: фактически, рукотворных озерах. Нефть инфильтровывалась в породу, проникая в водоносные слои, вызывая загрязнения на 5 % территории Мексики.

В Конго местные экосистемы были разрушены, а население уменьшилось на треть вследствие хищнической добычи каучуконосов.

Развитие местной промышленности и появление местного капитала скорее приветствовались, как «шаги прогресса» и удачные результаты «несения цивилизации». Но и на текстильных производствах Индии, и на производствах Китая или Мексики тоже не действовало экологическое законодательство. Продолжительность рабочего дня достигала 18 часов.

Дешевизна и сырья, и готовой продукции из колоний покупалась ценой:

• сверхэксплуатации «туземцев», не сравнимой даже со сверхэксплуатацией рабочих Британии в XVIII в.;

• гибелью значительной наиболее ответственной и патриотически настроенных к свой стране части коренного населения колоний;

• снятием всех и всяческих природоохранных ограничений.

«Центр мира» навязал всему остальному миру не просто промышленное развитие, а неравноправное участие на условиях, которые диктовали колонизаторы.

В числе этих условий были и те, что неизбежно вели к социальной и биосферной катастрофе. Успешное индустриальное и постиндустриальное развитие промышленно развитых стран в XX-XXI вв. обеспечено биосферным геноцидом (экоцидом) стран третьего мира. Промышленный прогресс СССР обеспечен экоцидом на значительной части территории собственной страны. Это формула политической экологии. Каждый рывок к прогрессу за счет бездумного срабатывания биосферного ресурса приводит к регрессу.

Последствия промышленного переворота

Последствия промышленного переворота многообразны. С точки зрения политической экологии, основные результаты таковы:

Запад еще прочнее стал «центром мира» – информационный, технологический, промышленный и военный разрыв между Европой и остальным миром увеличился;

• на порядки возрос прессинг на природу – и в метрополиях, и в колониях;

• возникла качественно новая инфраструктура, важнейшими точками которой стали промышленные центры; несоизмеримо увеличились и транспортные потоки;

• потоки вещества и энергии, извлекаемые из природных систем и преобразованные человеком, возросли на порядки; более того, человечество научилось безвозвратно выводить природный ресурс Земли в космическое пространство – качественно новая и никак не просчитанная ситуация, требующая немедленного анализа возникших и возможных последствий;

• возникла реальная экологическая угроза для жителей основных промышленных центров, что вызвало к жизни начатки экологического законодательства.

Закономерности эколого-экономического баланса

Материал, изложенный в первой части, позволяет сделать несколько принципиально важных утверждений. Понятно, что всякое экономическое процветание имеет свою экологическую цену, поскольку не бывает технологического рывка и создания новых форм хозяйства вне природной среды. Закономерности, о которых мы говорим, принципиально не новы. Однако мы взяли на себя труд систематизировать их и представить в виде логичных рациональных определений, назвав «закономерностями эколого-экономического баланса».

1. Все революционные изменения способов производства ведут к биосферной катастрофе, в т.ч. и для тех видов, которые за эту катастрофу ответственны.

Революция массовых загонных охот верхнего палеолита стала возможна только ценой оверкилла, который завершился грандиозной биосферной катастрофой.

Революция земледелия и скотоводства привела к разрушению ландшафтов во многих местах, появлению Сахары и опустыниванию Переднего Востока, обеднению видового разнообразия везде, где земледелие возникало.

Создание мировой системы хозяйства привело к перестройке всех ландшафтов, обеднению биоты в масштабах Земного шара.

Промышленный переворот и становление машинного производства вызвали экологические напряжения в невиданных до того масштабах.

Этот вывод понуждает нас оценивать последствия любой новой технологической революции. Наказание культур, этим принципом пренебрегающих – их занесенные песками и затянутые солончаковыми болотами руины.

2. Экологические последствия новых форм экономической деятельности малопонятны для современников и участников процесса.

Более того – в экономическом рывке они могут видеть только новые возможности. Земледельцам сама постановка вопроса об экологической цене их труда казалась бы абсурдной. Расчистка лесов и истребление хищников казались богоугодным делом, почти молитвой. Возможность сравнительно сытой и стабильной жизни, прокормления все большего числа людей были очевидным благом, о цене которого бессмысленно спрашивать.