Муж на час - Наталья Баклина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Игорь, а другие версии есть? — она вынырнула из воспоминаний.
— Эта последняя.
— Тогда мы опять в тупике.
— Да почему же!
— Аркадий не может завести любовницу. Он уже второй год лечится от импотенции.
Игорь хмыкнул и закашлялся, в зародыше задавив вопрос: «А как же ты?» Понял, что было бы пошлым задавать его здесь и сейчас, а потом слушать, как Людмила подбирает слова, отвечая. Он почему-то был уверен, что она ответит. И совсем не хотел услышать — что.
Мысли о том, как Людмила могла удовлетворять свои сексуальные потребности, злили Захарова и вызывали досаду. Как будто он нарисовал светлый образ лёгкими красками, а тот вдруг ожил и попросился в туалет. Он понимал всю глупость своего состояния, и ничего не мог с ним поделать, и поэтому пауза, повисшая в салоне, к концу пути сделалась совсем густой и тяжёлой.
— У меня тоже нет любовника, — сказала Людмила, когда они уже подъезжали к посёлку.
— Это твоё личное дело.
— Да, но я чувствую, что ты хочешь меня об этом спросить. У меня нет любовника, и я уже второй год обхожусь без секса. И знаешь, это совсем несложно. Наоборот — легко.
— Рад за тебя, — кивнул Игорь и притормозил у раскрытой калитки. — Приехали.
Людмила выскользнула из машины и заторопилась на веранду к компьютеру, досадуя на себя за вдруг прорвавшуюся откровенность. И чего это вдруг на неё накатило? Пауза эта дурацкая, что ли, так подействовала? Ну висел ведь вопрос в воздухе, точно ведь, висел! Или слова Варварины так в голове засели, что Игорь — её мужчина? И что он, этот мужчина, теперь про неё подумает? Что засиделась баба в девках, раз первому встречному об этом хвалится? Хотя, какой он первый встречный! Он — друг. Он — хороший человек. Он… Ладно, хватит об этом.
В доме пахло жареным — Анна Николаевна стряпала на кухоньке, выходившей на веранду.
— Приехали? — она приветственно махнула лопаткой. — Очень вовремя, я оладьи почти пожарила. Кабачковые.
— А я, обалдуй, забыл в магазин заехать! Хотел ведь! Придётся возвращаться. Анна Николаевна, скажите, что купить.
— Игорёк, может быть, не надо? В следующий раз купишь. У меня ещё полкурицы осталось, и банка тушёнки есть…
— Анна Николаевна, что такое банка тушёнки нашим прожорливым организмам? На один укус! Я поехал, говорите, что брать.
— Мяса возьми, яиц, макароны кончились. И гречки ещё, и сахару килограммов пять. Да, и мука на исходе. Кажется, всё.
— Ладно, и сам ещё посмотрю, чего захочется. Дамы, я откланиваюсь, оладьи без меня все не съедать.
Когда Игорь скрылся за дверью, Анна Николаевна спросила, вытирая руки полотенцем.
— Вы что, поссорились, что ли?
— Нет, — мотнула головой Людмила, — с чего вы так решили?
— Да нервный он какой-то, неспокойный… Тебе положить оладушков, или Игоря подождёшь?
— Положите, а то я очень есть хочу. А Игорь нервничает, потому что мы никак не можем понять, кому надо было мною прикидываться и бить Льва Романыча. И главное — зачем.
— Так, девушки, сами, значит, едите, а мужиков голодом держите? — весело попенял вошедший на веранду Семён Савельич.
— Ой, подержишь тебя голодом, как же! — махнула на него полотенцем жена. — Мой руки и садись, если невтерпёж. Или Игоря дождись, он в супермаркет за продуктами поехал.
— Дождусь, ладно уж. О чём речь-то у вас?
— Да Люда гадает, кому вчера понадобилась этого дядечку по голове бить и на неё сваливать. И главное — зачем.
— Вот! — Савельич поднял тёмный от травы палец. — Это главный вопрос: зачем? Ответишь на него, сразу все ясно станет.
— Легко сказать — ответишь, — вздохнула Людмила, отламывая вилкой румяный бок зелёной оладьи. — Второй день головы ломаем, все варианты перебрали, даже к сестре Аркадия съездили — вдруг она? Чуть было хорошего человека зря не обидели.
— И что?
— И ничего. Наверное, всё-таки это кто-то случайный был, а у Льва Романыча от температуры и диабета в голове всё спуталось. Он ведь меня ждал, вот и придумал потом, что дождался. И теперь ему кажется, что так всё и было.
— Может быть, так. А может быть и не так, — заметил Савельич. — Мать, кинь-ка мне оладушек, так пахнет вкусно. Я потом с Игорёшкой ещё разик перекушу. Вы всё-таки подумайте, как бы развивались события, если бы вы были одна, без Игоря?
— Ну… Я бы ничего не смогла доказать… Меня бы наверняка забрали в милицию… И я там просидела бы несколько дней, пока бы не появился Аркадий и не вызволил меня под какую-нибудь подписку о невыезде…
— Вот вам и ответ на вопрос «Зачем?» — теперь старик поднял вверх вилку. — Затем, чтобы на несколько дней упечь вас в милицию.
— Зачем? — оторопела Людмила.
— А это уже второй вопрос. Думайте.
Думать об этом у Людмилы не получалось — слишком абсурдной была ситуация. Кому и зачем надо было упекать её в тюрьму? Нет в этом ни смысла, ни логики. Да и в покушении на сценариста нет ни смысла, ни логики. Хотя… Хотя, может быть, ему за его собственные грехи вломили? А он сознаваться не хочет, покрывает кого-то, и на неё всё сваливает? «Так, всё, хватит, остановись, — приказала себе Людмила — сначала Варвару подозревала, теперь милейшего Льва Романовича. Так ты, милочка, всех своих знакомых в подозреваемые занесёшь. Нет уж, пусть с этим милиция разбирается». И она, чувствуя некоторую вину перед сценаристом за свои плохие мысли, унесла ноутбук в мансарду — нога вполне позволила взобраться по лестнице — и с головой погрузилась в работу.
Игорь успокоился только возле прилавка с рыбой. Стоял, разглядывал форель, засыпанную крошеным льдом, и чувствовал, как отпускает волнение и перестаёт стучать в висках кровь. Тоже мне, последний девственник Московии! Надо же было довести себя до такого состояния, что бы малейший намёк — да что там намёк, тень намёка — вызвали такую бурю. Хм, гормональную. Игорь потрогал форель за твёрдый холодный хвост, попросил продавца взвесить, а потом бросил рыбину поверх остальных покупок. Их в тележке уже высилась изрядная горка — конфеты, кофе, вино, консервные банки. Надо же, нахватал, пока метался меж стеллажей. Он поворошил товар, трезвым взглядом оценивая, что брать, а что оставить. Так, корнишоны эти микроскопические — обратно, у Анны Николаевны огурцы всё равно вкуснее. А эту фасоль в банке он с какого будуна прихватил? На полку её. И мацони зачем-то взял. Кого хотел удивить этим этническим кефиром? Нет уж, обойдёмся простой ряженкой. А вот конфеты пусть будут — Игорь покрутил сине-золотистую коробочку. Шоколадные, с вишнёвым ликёром, Анна Николаевна любит такие, почему бы не порадовать… женщин.
Расплачиваясь у кассы, он окончательно пришёл в себя. И решил, что хватит юлить, словно прыщавый подросток, дёргающий за косичку одноклассницу. Или за что они там, нынешние подростки, их, стриженных, дёргают? Пора уже себе признаться, что Людмила ему нравится. Давно. Возможно, с того самого момента, как выглянула виновато из-за плеча своего надутого индюка-мужа (импотента!) и улыбнулась приветливо, и повела показывать «фронт работ». Он на секунду прикрыл глаза, вспоминая, как его словно обдало теплом и уютом этой — тогда чужой! — женщины. Наверное, так бывший домашний, а теперь помоечный кот помнит тепло и уют дома, откуда его выкинули хозяева, и тянется к этому уюту, и бодает круглой башкой любую с лаской протянутой к нему ладонь… Вот и он готов бодать ладонь, лишь бы приняла и отогрела. И грех, наверное, так думать, но он даже благодарен этой череде неприятностей, которые заставили Людмилу позвать его на помощь. И, спасибо тебе, Господи, у неё муж импотент, и она два года фактически одна. А значит — почти свободна, и у него есть все шансы получить в своё распоряжение и тепло, и уют, и тихую улыбку, и всю эту женщину, рядом с которой он снова чувствует себя живым.
Игорь давил на газ, злясь на заторы плотного в это время движения на МКАДе, и спешил поскорее вернуться и объяснить Людмиле всё, что он про них понял.
— Боже мой, Игорёк, куда же ты столько всего набрал! — всплеснула руками Анна Николаевна, когда он втащил на веранду всю прорву своих покупок. — Это же нам с дедом за месяц не съесть!
— Мы с Людой поможем, — засмеялся Игорь, сгружая пакеты на стол. — Где она, кстати?
— В мансандре сидит, пишет. Ты знаешь, до чего тут Савельич наш дорассуждался? Что Люду хотели в тюрьму упрятать.
— За что?
— За нападение на сценариста этого. О, какая рыба!
— Это форель, мы её на решётке над костром пожарим. Анна Николаевна, вы тут всё разберите, ладно? А мне с Людмилой надо поговорить.
— Поговори, давно пора, — кивнула старушка и поворошила пакеты. — А сахар где?
— Ох, забыл про сахар. Ладно, в другой раз, а пока вот вам компенсация. — И он выудил сине-золотистую коробку с ликёрными конфетами. Открыл, достал несколько штук и пошёл в «мансандру».