Другая хронология катастрофы 1941. Падение "сталинских соколов" - Марк Солонин

Второй причиной, по которой в советскую эпоху история гибели Прибалтийского военного округа оказалась вытеснена на самый краешек общественного сознания, стал антисоветский вооружённый мятеж, вспыхнувший там в первые дни войны. События июня 41-го в Каунасе и Риге (равно, кстати, как и во Львове и Луцке) для минимально честного описания в газете «Правда» совершенно не годились, поэтому «чёрный июнь», «роковой июнь», «трагедия июня 41-го» у нас всегда были связаны с событиями на Западном фронте – там, в городах и местечках Западной Белоруссии, местное население в целом безразлично взирало на вторую (за два года) драку злобных чужаков на их бедной земле.

Пришло время исправлять этот дефект исторического зрения. Особенно необходимо это в рамках заявленной темы данной книги, ибо именно в Прибалтике, в истории стремительного разгрома ВВС Северо-Западного фронта в «химически чистом виде» проявилось то явление, которое я за неимением общепринятого термина предлагаю называть «истребительным перебазированием». Даже в полосе разгромленного с той же скоростью Западного фронта всё было не столь очевидно: там, в небе над Белоруссией, Люфтваффе сосредоточили самые крупные (по численности) силы, лучшие авиачасти с лучшими командирами, там в некоторые наши передовые аэродромы немцы действительно вцепились мёртвой хваткой, атакуя их с рассвета до полудня (обо всём этом пойдёт речь в следующей главе). В результате в ряде случаев становится достаточно сложно дифференцировать реальные причины потерь, выделить эффект «истребительного перебазирования» среди прочих факторов, обусловивших исчезновение большей части самолётов авиации Западного фронта.

За редкими исключениями (аэродромы Лиепае, Шауляй, Ораны), ничего подобного в полосе Северо-Западного фронта 22 июня не произошло, 1-й Воздушный флот Люфтваффе был значительно слабее и пассивнее своего южного соседа, и совершенно невозможная для «советского уха» фраза из Разведсводки № 03 штаба СЗФ от 12.00 22 июня («противник ещё не вводил в действие значительных Военно-воздушных сил, ограничиваясь действием отдельных групп и одиночных самолётов») вполне адекватно описала ситуацию первого дня войны. Перебазирование авиачастей фронта началось главным образом под воздействием наступления наземных войск противника, при этом некоторые из опустевших аэродромов или вовсе не были подвергнуты ударам немецкой авиации, или же эти «удары» не выходили за рамки «булавочного укола», выполненного звеном «мессеров».

На этом уникальные особенности Северо-Западного фронта заканчиваются, дальше всё было «как у всех». Никакие эвакуационные службы не обладают ресурсами, способными обеспечить одномоментное перебазирование всей группировки авиации, да ещё и на сотни километров в тыл – точно так же, как никакая служба «Скорой помощи» не справится с ситуацией, когда по номеру «03» в один вечер позвонит весь город (боюсь, что для начала с такой задачей не справится даже цифровая АТС). Тем более сложной становилась проблема экстренной эвакуации неисправных самолётов (в том числе – получивших даже самые минимальные повреждения). Для того чтобы в подобной ситуации спасти боевую матчасть, нужно было большое желание. А в дополнение к желанию – ещё и смелость, инициативу, способность к решительным, нешаблонным действиям, одним словом, всё то, что (выражаясь предельно корректно) не слишком поощрялось и развивалось в советских командирах. Результат известен.

Кстати, то же самое произошло и с мехкорпусами Красной Армии, где эвакуационные службы (и соответствующая техника, включая мощные дизельные тягачи, способные буксировать даже пятибашенный Т-35), несомненно, существовали, но не в том количестве, которое бы позволило одномоментно утащить за Днепр многие тысячи танков. Была ли альтернатива паническому «перебазированию»? Попытка найти ответ на такой вопрос уведёт нас очень далеко от обсуждения авиационно-исторических тем, каковым и посвящена данная книга. Тем не менее отмечу, что командиры 57-й авиадивизии и 8-го мехкорпуса (соответственно полковник Катичев и генерал-лейтенант Рябышев), не сговариваясь (и скорее всего – даже не зная о существовании друг друга), высказали практически одну и ту же мысль:

«Надо было бить и бить по аэродромам противника, не останавливаясь ни перед какими трудностями, вплоть до последнего самолёта… 8-й мехкорпус мог продолжать ещё несколько дней сковывать противника, нанося потери и замедляя продвижение в глубину нашей территории. В этом случае оставшиеся в строю танки и артиллерия корпуса были бы использованы до конца с максимальной отдачей в бою…» Правды ради надо признать, что эти смелые мысли были высказаны спустя несколько месяцев «после драки»…

Теперь от рассуждений общего порядка перейдём к конкретной, хотя и утомительной для читателя, статистике.

Начнём с упомянутой выше 57-й САД. Как указано в докладе «Содержание боевой работы 57-й САД», по состоянию на 18 июля (т.е. уже после вывода дивизии из зоны боевых действий) потери боевых самолётов в дивизии составили 207 единиц: 99 И-153, 26 И-16, 21 И-15бис, 7 МиГ-3, 42 СБ и 12 Ар-2. В строю осталось всего 8 самолётов (3 МиГ-3, 3 И-153, 1 И-16 и 1 СБ), а если не учитывать полученные уже после начала войны «миги», то всего 5. Короче говоря, практически весь предвоенный парк боевых машин был потерян. При этом в дивизии всё ещё номинально числилось 150 лётчиков, 142 штурмана и стрелка (в документах эти две категории не разделены), т.е. больше, чем было – если верить документам – перед началом боевых действий! Слово «номинально» использовано не случайно: 140 лётчиков из 150 и 126 штурманов и стрелков из 142 к тому моменту находились на переучивании в ещё более глубоком тылу. (169)

Чудес, конечно, не бывает, и новые лётчики за три недели не народились. Скорее всего, к дивизии «прибились» разрозненные экипажи из других авиачастей, и в перечень наличествующих лётчиков были включены молодые выпускники лётных училищ, которых в довоенных сводках просто не принимали в расчёт. Конечно же, были в 57-й САД и потери лётных экипажей. Они подробно учтены на следующей странице документа. Всего, по всем четырём полкам дивизии, в воздухе убито 8 и ранено 13 человек лётного состава. Ещё один человек убит и 13 ранено на земле. Кроме того, 24 человека (восемь полных экипажей) в 54-м БАП и 1 лётчик-истребитель в 49-м ИАП «не вернулись с боевого задания». (170)

Простая арифметика показывает, что в дивизии, потерявшей 97% самолётов, потери лётного состава в воздухе (включая раненых и «не вернувшихся») не превышают 15%. На этом простая арифметика заканчивается и начинаются сплошные «загадки истории». В 54-й БАП не вернулись с боевого задания 8 экипажей, в 49-й ИАП – один. В сумме это составляет 9, однако на другой странице того же самого доклада утверждается, что с боевого задания не вернулся 31 самолёт. (171) Как такое может быть? Как число пропавших без вести самолётов может оказаться в три раза больше числа пропавших экипажей? Неужели самолёты взлетали сами, без людей, и бесследно исчезали за горизонтом?

Теперь «подкрутим резкость» и посмотрим на статистику потерь одного полка дивизии – Краснознамённого 54-го БАП. Общий баланс убыли и наличия самолётов вполне сходится: было 12 Ар-2, потеряно 12 Ар-2, в наличии ноль; было 43 СБ, потеряно 42 СБ, в наличии 1 СБ. Где же и как их «потеряли»? 20 самолётов «уничтожено противником на аэродроме», 6 самолётов «оставлено и уничтожено на аэродроме». (172) В сумме это даёт всего 26. Остальные 28 бомбардировщиков были потеряны в воздухе? Но это должно было повлечь за собой и соответствующие потери лётного состава (максимально – до 84 человек), однако в полку числятся убитыми и раненными в воздухе 7 человек, не вернувшимися с задания – 24. Да, теоретически такое возможно – есть парашюты, есть возможность совершить вынужденную посадку, после которой самолёт приходится списать, а экипаж остаётся жив, а иногда и невредим. Теоретически – возможно, но выглядит всё это довольно странно, особенно принимая во внимание, что непосредственно в оперативных сводках полка и дивизии за июнь 1941 г. такие потери в воздухе отнюдь не просматриваются.

В целом по всей дивизии числятся: 91 самолёт «уничтожен противником на аэродроме» и 33 – «оставлены и уничтожены на аэродроме». Это по состоянию на 18 июля 1941 г. Проходит более двух месяцев, и всё тот же полковник Катичев подписывает доклад «Итоги боевой работы 57-й САД с 22.6 по 23.9.41 г.». В документе подробно расписаны боевые действия и потери на аэродромах:

«С 22.6 по 23.9 наша аэродромная сеть приняла на себя 73 налёта, в которых участвовало со стороны противника не менее 500 самолётов. По типам: 270 Me-110, 129 Ю-88, 91 Me-109. В 58 налётах участвовало от 1 до 6 самолётов противника, в 7 налётах – от 6 до 11, в 4 налётах – от 13 до 18 и ещё в 4 налётах – от 25 до 30… Противник потерял 9 самолётов с экипажами. Все они были сбиты в воздушных боях нашими истребителями, поднявшимися для отражения налёта». Приведена таблица с указанием названий аэродромов и числа налётов вражеской авиации; вся арифметика сходится – в сумме 73 налёта. Наибольшую активность немцы проявили над аэродромами Ораны (12 налётов), Новгород (12 налётов), Двинск (8 налётов). (173)