Zевс - Игорь Савельев

Каждый год в августе они ездили на море. Не то чтобы это было специально – в августе, и не то чтобы это была традиция, но так складывалось: август, поезд, сочинское побережье. И замечательно складывалось. От российского юга они не плевались, как все их ровесники: просто поначалу у Кирилла были проблемы с загранпаспортом… как и у многих… да и вообще… Им нравилось. Им просто было хорошо там вместе: с ночным диким пляжем (где по давно забытой кем-то туфле среди камней опознаешь вдруг дневное место), с каким-то самопальным вином, с желтой дорогой луны и разговорами, разговорами; с робкими заходами в воду голышом – и… И при чем тут обсуждение жратвы в турецком олинклюзив – детальное, вдумчивое, которому придавались хором все вокруг после отпусков, – они никак не могли понять.

В этом же августе что-то не сложилось, притом они поздно это заметили.

Обычно в конторе не было проблем с отпусками, там вообще летом царила «жизнь как праздник», только не в смысле праздника, а лениво: можно было прийти к полудню… а можно было позвонить и не прийти. Сказать что-нибудь про насморк. Ради двух-трех дней с больничным никто не парился, «и не смей нас тут заражать!» – строго напутствовал Татищев в трубку телефона… Да можно было и уехать. Когда они с Яной вдруг решали вырваться на юг в режиме блицкрига, а календарного отпуска не было, Кирилл говорил с Татищевым, тот ходил в приемную с его заявлением… – и отпускали в административный, так. Но в этом году что-то не срослось.

Отпуск по графику не вышел, про административный сказали – «сейчас не время» (в ОКБ царила какая-то нервозность, даже ожидание невесть чего), и Кирилл растерянно выпал с новым для себя чувством (которое знали все его собратья, ходившие в шкуре «офисного планктона», но не он сам): его не пускают. Яна тоже не ожидала такого подвоха. Тогда-то у них состоялся, чуть не впервые, такой разговор.

– Может, мне и правда тогда уволиться?

Кирилл выпалил это неожиданно для себя, хотя, наверное, такие мысли в нем зрели давно. Подножка с отпуском оказалась последней каплей: так стало обидно оттого, что родная контора испортила даже такое – последний отпуск с любимой женщиной перед долгим перерывом (Кирилл с радостным замиранием сердца представлял, как станет отцом, но это счастье уже из другой оперы: тут не до отдыха). Родная контора – как собака на сене. Ни отпуска с любимой… Ни самолета.

– Если написать заявление сейчас, через две недели отпустят, и как раз поедем…

Тут, видимо, сошлось все. И то, что он недавно обнаружил: для многих близких ему людей (ну, не близких, просто знакомых: в московской жизни оказалось не так-то уж и много «близких») вопрос с «Туполевым» стоит именно так. Все, что говорил, например, Леха. Платят копейки, перспектив нет…

– …Даже, в конце концов, вернусь, если других предложений интересных не будет, то устроюсь обратно. Работать некому, никто не идет: что они, откажут, что ли?..

«Если других перспектив не будет». Давно ли жарко доказывал практиканту Олегу, что с такой меркой подходить нельзя…

Как ни странно, именно Яна взялась за спасение его карьеры, его детища (самолет ведь, наверное, и его детище тоже) жарче всех. Кирилл даже не ожидал такой бурной реакции: «Ты что, с ума сошел?!» Она говорила даже какие-то высокие слова – чуть ли не о призвании и служении, о том, что нельзя так уходить, обрубив дело своей жизни на корню, – и быстрее кинулась на семинар в Анжеро-Судженск, чтобы сделать вид, что не расстроилась из-за отпуска.

Хотя, конечно, расстроилась. Мужественно скрывала.

– А хочешь, я поговорю с твоим Татищевым?..

Это было уже слишком. Кириллу было не по себе оттого, что это она его так опекает (скрывает огорчение, уберегает от беспокойств, готова решать какие-то его проблемы): да что за беременность наоборот?!

Поэтому он даже не стал говорить ей – несколько дней спустя, – что к ним в квартиру фактически въехал Леха. Так-то ничего криминального. Но ему было стыдно, что в то время, когда его беременная жена принимает все стрелы на себя (и вон, помчалась в какую-то глушь «повышать квалификацию»), и уже в какую только горящую избу не входит, он как будто развлекается в попойках с другом…

– В новостях говорили, что у вас там все горит, в Сибири лесные пожары. У вас там точно все в порядке? Дымом не пахнет? – допытывался он в телефонных разговорах.

Леха, не зная о том, что он здесь втайне, все норовил как-нибудь зашуметь на заднем плане, – и Кирилл слонялся по квартире в поисках укромного местечка…

Все же Леха оставался тем же лидером, заводилой, поднимавшим, бывало, всю группу идти глушить пиво в кусты вместо английского, и Кирилл, как и прежде, подчинялся (английский пришлось судорожно наверстывать уже в Москве). Как только Леха узнал об отъезде Яны, то сразу же загорелся идеей переехать к ним – на полторы недели: в этом не было особого практического смысла, поэтому Кирилл не сразу поверил, что это всерьез. Квартира удобнее, чем крохотная комнатушка? Но ведь Лехе было в общем-то все равно, где спать и на скольких метрах вытянуть вечером ноги… Ближе к центру? Но ведь он проявлял крайне мало интереса к центру, и в засмотренных местах типа Арбата или Тверской так, кажется, до сих пор – в своей «новейшей истории» – не побывал… А работа?

– А работа? – со слабой надеждой спрашивал Кирилл.

Но и здесь, как оказалось, не было никаких проблем. Леха безо всяких сложностей, по одному звонку (своему неведомому шефу, с которым трепался фамильярно, как со старым приятелем – таков уж стиль), перевелся временно на другую точку, у другого метро… Кириллу, с его socialist style, иерархией, несостоявшимся отпуском (и прочее), были неведомы такие легкости, и он только вздыхал. А может, это действительно стиль времени, и так и надо?.. Может, и правда, все то, чем он сам живет, безнадежно устарело и не лезет ни в какие ворота новой Москвы?..

Кирилл (уважавший, вообще-то, одиночество) чувствовал уже, что играет в каком-то дурном ремейке любимого родителями (а оттого детально изученного) фильма «Москва слезам не верит», где провинциальная хабалка в исполнении Ирины Муравьевой въезжает в высотку на площади Восстания, хотя их с Яной квартирке далеко до таких хором, как и их жизни – до столичной «дольче вита»… Героиня Муравьевой делала высокие прически, изображала профессорскую дочь и устраивала «дома» светские рауты. Так что Кирилл уже ждал, когда Леха захочет собрать какую-нибудь тусовку, а то и привести баб, – и, в принципе, почти не ошибся.

В один из вечеров Леха долго рассказывал, как флиртовал на точке с какой-то девицей и все узнал, а «все» оказалось – салон эротического массажа поблизости, и «давай сходим», и «обещали сделать скидку», и «там никакого контакта, никакого интима, просто в конце рукой доведут, и все», и даже – «это будет не измена, не парься».

И Кирилл, которого с Лехой как-то, получалось, волокло по течению, в этот раз кое-как затормозил у края, уперся, не сдался на милость победителю. Он просто представил, с каким омерзением понесет домой свое тело, как вещдок – все в массажном масле, хоть дома Яны и нет; как станет брезгливо оттираться от этого масла под душем… Нет, нет.

В остальных вопросах он был не так принципиален.

Он даже позволил сводить себя (таки!) в офис Comedy, где они, впрочем, не повстречали никаких «гариков бульдогов» в лифте, но в остальном Леха, как выяснилось, не врал. Но все же несколько преувеличивал. Возможность попробовать себя на экране была; у Кирилла сложилось ощущение, что любимое народом шоу разрасталось, как грибница, хватившая радиации, и менеджеры – эти парни с несколько безумными глазами, почему-то красными (и Леха восхищенно шептал, что это, наверное, кокаин!) – искали уже что угодно. Любые обломки КВНа, не успевшие забронзоветь. (Парень, который их принимал, успел посмотреть какие-то их старые записи из Казани и поездок, и, кажется, больше всего его радовало именно то, что они давно прекратили выступать, нигде не «засветившись».) Любой колхозный креатив. Все здесь как будто перенимали грубоватый юмор с экрана: шлепали друг друга по жопам у кулеров, и далее… Кирилл выпал от кондиционеров в душный день, несколько изумленный. Мысли «зачем я в это ввязался?», впрочем, за годы сознательной жизни и так уже вошли в привычку.

Но ничего же плохого не будет в таком, с позволения сказать, «совмещении»?.. Честно говоря, вся эта атмосфера вокруг «Туполева» несколько допекла. Кирилл и сам начал думать, что он там ржавеет. И потом, ОКБ, выживая, закрывало глаза на то, что кто-то куда-то ходит «налево», занимается чем угодно, – лишь бы не разбежались, лишь бы «перетерпеть» (до чего?). Что он, действительно, уперся? Надо ведь готовить запасные аэродромы, должен же он надеяться только на себя, а не плыть по течению: он же без пяти минут отец!.. Без десяти…

Так, в общих чертах, убеждал себя Кирилл, делая вид, что не просто сдался на милость победителя.