Гретель и тьма - Элайза Грэнвилл

– Оставь меня в покое, уродливая корова. – Папа отпихивает ее и принимается мыть руки воздухом. – Убирайся.

У Йоханны распахивается рот.

– Так нельзя. Мы же только что…

– Я не приглашал тебя остаться.

Тут Йоханна бьет папу по лицу и говорит очень скверное слово. Она колотит его кулаками в грудь, но он ее отталкивает и, спотыкаясь, уходит из комнаты. Йоханна укладывает меня в постель.

– Спи, Криста. Папа устал. Утром все будет хорошо.

Я долго лежу без сна – а вдруг придут какие-нибудь другие бабайки. Йоханна с папой кричат друг на друга. Потом хлопает дверь. Очень тихо. Ухает сова. Кто-то из зверей в зоопарке принимается выть. Чуть погодя я слышу, как еще тише закрывается другая дверь. Я смотрю, как на меня в ответ смотрит звезда – там занавески не задернуты как следует. Если изо всех сил смотреть, не моргая, долго, кажется, что звезда падает на Землю. Грет говорила, что звезды – это глаза мертвых людей, которые наблюдают за нами.

– Funkel, funkel, kleiner Stern, – шепчу я в темноту. – Где ты, кто ты – я не знаю.

Папа обычно будит меня криком: «Я больше не буду повторять», – но сегодня слышно только звяканье чашек и блюдец, и мне понятно, что кто-то из ведьм уже принес завтрак. Я поднимаю Лотти с пола, и мы с ней видим, что это мерзкая жирная Урсель с папиным кофе и рогаликами и с ужасной манной кашей – для меня.

– О, – говорит она, глядя на мою ночнушку, – ты еще не одета? Шевелись-ка, девочка. Скоро уже фрау Швиттер придет. – Она подбирает две пустые бутылки, держит их подальше от себя, будто они могут укусить. – Разбуди-ка ты отца. Похоже, ночка у него была что надо.

Но папа не хочет просыпаться. Он не высовывается из-под одеяла, даже когда я замечаю на стуле его штаны и лезу к нему в карманы. Лотти прячет украденные пятьдесят райхспфеннигов под отклеившийся угол линолеума у моей кровати. Йоханна не идет меня причесывать. Хорошо. Я сажусь читать книжку. Дочитав сказку, я мою те части себя, на которые папа может обратить внимание, надеваю лучшее платье и новые белые носочки. Иду показать папе, какая я красивая, но он все равно не просыпается, даже когда я очень громко ору и пинаю кровать. Вытаскиваю у него из-под головы подушку, а он все равно не двигается. Мы с Лотти пробуем папин кофе, в нем много сахара, как это любит Йоханна, и съедаем один рогалик, намазанный маслом и еще посыпанный сахаром. Лотти говорит, что ее тошнит.

За папой приходит Херта, велит мне вынуть палец изо рта.

– Где твой отец? Опаздывает. У нас много дел, а без него мы начать не можем.

– Папа не хочет вставать.

– Вот как? Сейчас разберемся. – Херта упирает руки в бока. – Он там один? Хорошо. – Она шагает к его двери и барабанит в нее большими жесткими костяшками, потом заходит. Слышен странный звук, будто курица квохчет, когда ей сворачивают шею. Затем Херта выбегает вон и начинает так вопить, что по лестнице взбегают несколько мужчин.

– Что стряслось? – спрашивает один, улыбаясь во все лицо. Я его раньше видела. У него оранжевые волосы и много веснушек. Голос у него, как будто горят еловые шишки. – Паука увидала?

– Там. – Херта хватает ртом воздух, держится за шею рукой и тыкает в дверь: – Удавлен.

– Папу укусил паук? – Грет говорила, что некоторые пауки прячутся под сиденьями в туалетах и, если засиделся, кусают за попу. – Что случилось с папой? – Никто не отвечает. – Что такое «удавлен»? – В папину комнату набиваются еще люди, но который с оранжевыми волосами смотрит с порога. Лицо у него делается серьезное. Он кладет руки Херте на плечи:

– Давно?

– Холодный, – говорит она, потирая руками горло. – Он холодный. Окоченелый.

– Значит, ночью. Кто-то из этих вырвался и пришел искать доктора.

Херта качает головой.

– Даже если б вырвались, откуда им знать, где именно его искать?

– Звериное чутье. Ты же знаешь, какие они.

– Но это ж силу надо иметь, чтоб… – Херта роется в карманах, достает сигарету, оранжевый ее поджигает. У нее трясутся руки. После нескольких пыхов она говорит: – Может, ты и прав, Мецгер32. Да, судя по всему, это и произошло.

Я стою у стены в папиной комнате. Он все никак не просыпается, хотя все тут очень шумят и всё кругом осматривают – под кроватью, в шкафу, за комодом. Один проверяет окно: открывает его, закрывает, открывает, закрывает. Потом несколько человек идут ко мне в комнату. Я иду следом и вижу, как они находят мешок, набитый одеждой и игрушками. Херта на него пялится.

– Йоханна права. Он и впрямь собирался сбежать.

Высокий тощий мужчина уходит и возвращается с дядей Храбеном, тот улыбается и злится одновременно. Он заходит к папе в комнату и выкрикивает много очень скверных слов. Все остальные мужчины уходят – кроме Мецгера со странными оранжевыми волосами, он стоит в дверях. Когда дядя Храбен выходит оттуда и берет меня на руки, я начинаю плакать.

– Почему папа не просыпается?

– Не беспокойся, mein kleines Made hen. О тебе дядя Храбен позаботится. – Он приглаживает мне волосы. – Вот что, слушай внимательно. Видать, кто-то из служанок принес завтрак. Кто-нибудь еще тут был? Ты видела кого-нибудь незнакомого?

– Только der Kinderfresser.

– Детоглота? – Улыбка у дяди Храбена делается еще шире. – Нет-нет, Криста, в смысле настоящих людей, вчера после чая или перед завтраком сегодня утром кто-нибудь приходил?

– Сначала пришла Йоханна, – говорю я сердито, – а потом der Kinderfresser. Я думала, что это Песочный человек, но это не он, потому что у него был большой мешок. Ну и Песочный человек всегда оставляет мне сладости, а этот ничего не оставил. А потом Йоханна с папой кричали друг на друга.

Дядя Храбен хмурится.

– Йоханна была здесь прошлой ночью?

– Да. – Я пытаюсь вырваться и спуститься на пол. – Пустите. Хочу к папе.

– Нет, ее здесь не было, – говорит Херта, странно поглядывая на дядю Храбена. – Йоханна была у меня. Она очень расстраивалась из-за… чего-то. Мы полночи проговорили.

– Это неправда. – Дядя Храбен наконец ставит меня на пол, и я топаю. – Она была здесь, со мной и с папой.

– Ты меня врушкой зовешь? – Херта щурится и зло смотрит на меня. Она меня не пугает, но я на всякий случай прячусь за дядю Храбена. Он лезет в карман и потихоньку передает мне лакричное колечко.

– Йоханна играла со мной в шашки и расчесывала мне волосы. А потом сняла платье. Она пришла ко мне в комнату в одном корсете и в трусах. Я видела ее сиси.

Мецгер издает странный звук и делает вид, будто кашляет. Дядя Храбен закрывает рот рукой. Херта хмурится на них обоих.

– Этой дурочке все приснилось.

– А вот и нет. – Я достаю пудреницу из тайного места под подушкой и оставляю там лакричное колечко – на потом. – Смотрите – Йоханна потеряла.

Херта пожимает плечами.

– Да, это ее, но она могла колечко здесь забыть когда угодно.

– Вчера, – упираюсь я и сую палец в рот.

– Ты же знаешь, что бывает с детьми, которые так делают, – говорит Херта и тащит мой палец изо рта двумя пальцами, зажав его, как ножницами.

Вваливается ведьма Швиттер, опираясь на свою волшебную палку, чтобы все думали, будто это клюка. Она видит меня, и глаза у нее делаются круглые.

– Криста? – Она оглядывает остальных. – Вы что себе думаете? Где вообще приличия? Ребенку здесь точно быть не положено. Пойдем, Криста, спустимся в кухню. Может, найдем тебе что-нибудь славное поесть.

Вверх по лестнице взбегает Урсель. Лицо у нее ярко-красное. Ей так жарко и она так запыхалась, что у нее прямо усики из капелек пота.

– Это правда? Внизу говорят, кто-то его удавил. Я поднималась меньше часа назад. Если б я знала… – Урсель содрогается. – Он правда мертвый?

Я вдруг пугаюсь. Беру Лотти и прижимаю к себе, сильно-сильно.

– Кто мертвый? – Все оборачиваются и смотрят на меня. – Кто мертвый? – Кричу я.

– Произошел несчастный случай, Криста, – говорит ведьма Швиттер и тянет меня своей лапой прочь из комнаты. Я с ней дерусь. Ей приходится отцепиться, потому что тут нужны две руки, а в другой у нее палка. Я ныряю под рукой у Мецгера и бегу обратно к папе в комнату.

Папа все еще на кровати. Кто-то натянул ему одеяло на голову, и на нем нет одежды. Он выглядит странно, как большая кукла, только у кукол спереди не бывает волос. Он спит с широко открытыми глазами, а на шее у него – здоровенные багровые пятна.

– Забор был высокий, как дом, – говорит Грет, растирая масло в муке, – и толстый, как эта комната в длину. Летом его весь оплетали темно-красные розы. И так был прекрасен их аромат, что чувствовался за пять миль. Он то и привлек Принца ко дворцу Спящей Красавицы. – Она вываливает тесто на доску. – Подай мне скалку, Криста. – Пум. Пум. Ком поделен надвое, половинки раскатаны кругами. Грет кладет тот, что покрупнее, в блюдо. А я пока выбираю камешки из сушеной чечевицы.