Золотой мальчик - Виктор Меньшов

Всех, кто впереди стоял, осколками посекло, да ещё осколками мрамора от плитки на полу. Хорошо ещё, что я за спинами оказался, замешкался, когда остальные вслед за Зубом пошли. Ну и рвануло! Разлетелись мы все по залу, как бабочки. Меня прямо на столик чей-то уложило. Нет бы мне сразу рвать когти, как Митька Штопор сделал. Я же полез помогать, смотреть, что с Зубом. А там и смотреть не на что. Не знаю, что в гроб ему класть будут. Разве что ботинки... Чего уж там медики собирали по полу - не знаю, там впору было в совок заметать. И пока я, придурок гнутый, вокруг своих бегал, понаехали опера да менты, давай всех опрашивать да переписывать.

Я никак не ожидал, что они так быстро понаедут и в таких количествах. Забыл, что мы в самом центре. А мужик-то этот - отчаянный: в центре столицы такой тарарам устроить! Кто-то всерьёз на нас наехал. Теперь начнётся. Я-то помню, что после смерти Сильвестра творилось, как власть делили.

Что же это за хрен такой на меня налетел? Очкарик, который с камерой, полковником его называет, а на мента вроде не похож, хотя здоров мужик, такие чаще в спецназе служат. По внешнему виду - отставник. Надо ему предложить отступного, не иначе как нанял кто-то его за бесценок для разовой работы. А может и сам потребует, не зря за киоски тащит, не убивать же он меня посреди Москвы будет? Ой! Мать твою перемать! Тьфу! Он же мне нос сломал, и зубы кажется выбил. Что же он, гад, делает?! Уй-йяааа! Об стенку лицом! Да так ломанул, мне показалось, что я на секунду в кинозал заглянул.

Аййяй! Да он сумасшедший! Так за достоинства меня ухватил, что из глаз слёзы брызнули. Я только рот отворил, чтобы воздуха глотнуть, который весь из меня вышел от боли, а он, сука, ствол пистолета мне в рот засунул. Стою я, из глаз слёзы непроизвольно катятся. Боль невыносимая, и дёрнуться не могу - боюсь. Потому что краем глаза вижу, что пистолет у этого придурка на боевом взводе.

И тут впервые за много лет я испугался по - настоящему. Не то, чтобы я ничего не боялся, но умел со страхом своим справляться, а тут накатило на меня, как в детстве, когда отец садился водку пить, а двери на ключ закрывал. Мы уже сидели за занавеской с мамкой в обнимку и плакали тихо, трясясь от страха, знали, что за этим последует. Если он перед тем, как пить, закрывал двери, это означало, что его где-то кто-то обидел, и теперь он будет вымещать свои обиды на нас с мамкой.

Так оно обычно и случалось: он допивал, а потом зверски избивал и мать, и меня - как попало и чем попало, а когда доходила очередь до меня, он приговаривал, накручивая на руку кожаный ремень:

- Сейчас у нас, сынок, будет урок пения. Чем лучше споёшь, тем урок будет короче. Понял, сынок?

Я, размазывая по всей морде сопли, покорно кивал головой, отчаянно сглатывая всхлипы. Шума отец не терпел. Если я не выдерживал и громко плакал, или кричал, он входил в раж и мог избить очень сильно.

- Что будем петь, сынок? - ласково спрашивал он.

- "Славное море, священный Байкал...", - всхлипывал я.

- А ты слова хорошо выучил? - ласково выспрашивал папаня. - Ты же знаешь, сынок, что песня - это произведение искусства, а портить произведения искусства нельзя. Знаешь?

Я кивал головой.

- Ну, тогда - давай! - командовал папаня, замахиваясь ремнём.

Я брал правой рукой согнутую правую же ногу, скакал на месте на левой и старательно выводил дрожащим голосом, прыгая на одной ножке:

- Слаааа-вное мооооре - священный Байкаааааал...

И втягивал голову в плечи, ожидал первого удара ремня...

Почему-то именно сейчас я вспомнил все свои детские ощущения, потому что они повторились, и вспомнил ещё, как этот задохлик в очках-телескопах, с камерой, говорил что-то про племянника, которого убили сегодня.

Ой, мать... Этот старый хрен почему-то решил, что это я его племянника замочил. Кто-то на меня стукнул, навёл кто-то. Он же, гад, меня высматривал, меня пас возле кафе. Я хотел сказать, объяснить этому сумасшедшему, что не я его племяша стукнул, но только и сумел что-то пискнуть, как ствол скользнул глубже, почти в горло.

И тут на меня накатила тошнота, я стоял и икал, сдерживая безумные позывы рвоты, а передо мной плясали сумасшедшие глаза этого полковника, или подполковника, хрен его знает там. И я впервые в жизни увидел вдруг совсем побелевшие глаза, пустые и бесцветные, и понял, что вот ещё секунда, и он нажмёт курок. И взывать к нему бесполезно, он ушёл уже за ту черту, когда никого и ничего не слышат, я знаю такое состояние. Это, как в скафандре. Всё видишь, но ничего и никого не слышишь.

Я понял свою беспомощность, и из глаз моих опять потекли самопроизвольно слёзы, которые я не мог удержать, да и не старался. Мне всё стало по фигу, я уже себя просто не контролировал. Неужели так просто? Я не хочу! Не хочу! Не хочуууу! Я видел смерть, видел, как это бывает, почему же я раньше не боялся? Тогда это было не со мной! А сейчас? Ведь это меня сейчас убьёт этот сумасшедший мужик с белыми от ярости глазами! Нет, нет, нет, не хочу, не хочу, не хочу! Неееет!

И тут со мной случилось что-то похожее на истерику. Меня всего затрясло, заколотило, ноги у меня стали подкашиваться, я их совсем не чувствовал, и если бы этот мужик, не держал меня за причиндалы, я бы сел на землю. Я уже ни о чём не думал, ужас заполнил каждую клеточку моего тела, я не хотел, не хотел умирать в этой щели, остро пахнущей мочой, среди мусора и грязи. Я вообще нигде и никогда не хотел умирать. И вообще я больше ничего не хотел, только жить, жить, ЖИТЬ!!!

И тут я заметил, как зрачки этого сумасшедшего мужика стали стремительно сужаться в точку, и в эту самую точку, так же стремительно сворачиваясь, полетела моя перепуганная душа, отрываясь от тела, я обмяк и расслабился, мне стало зверски хреново и муторно, он убивал меня, он уводил меня куда-то туда, где ничего нет, совсем, совсем ничего.

Я заплакал, как ребёнок, пуская сопли и пузыри прямо в ствол пистолета, распиравший мне горло.

И я увидел, что совсем уже было угасшие глаза стали возвращать точку зрачка, и моя улетевшая было душа воспрянула, у неё появилась слабая надежда. Мужик судорожно сглотнул, словно это ему, а не мне, вставили ствол в рот, зрачки его стали нормального размера, а сам он удивлённо и непонимающе смотрел на свою мокрую ладонь, которой он до этого сжимал мою погремушку.

- Ты чего, обмочился, что ли? - спросил он тихо.

Я поспешно и радостно закивал головой, словно гордился этим. А мне всё было по хрену - всё! Лишь бы жить!

Мужик брезгливо морщась вытер прямо об меня свою ладонь, вытащил ствол у меня изо рта и стёр со лба пот. Можно было подумать, что это не он меня перепугал, а я его.

Если бы проход не был таким узким, да не стоял бы передо мной, лицом к лицу, этот здоровяк, я бы точно сел на землю. Но так только упёрся подгибающимися коленями в его колени и на этом застрял. Стоял я, как говорится, действительно на полусогнутых. И если бы не этот мужик...

Я уже был почти что влюблён в него. Всего лишь за то, что он оставил меня в живых, потому что я точно знал, ещё несколько секунд назад он твёрдо хотел меня убить. Гадом буду.

- Значит так, быстро выкладывай кто организовал налёт на Ярославском шоссе и кто исполнители, кто заказчик. Как их найти, что случилось в кафе?

А мне что - жалко рассказать? Да с дорогой душой! Тем более, что заказ я принимал, потом уже Зуб разговоры вёл, деньги из почтового ящика я забирал для Зуба. Инструктировал Слона тоже я. Ну и, конечно, рассказал я этому мужику, как завалился сегодня в кафе какой-то залётный, перепугал Зуба, пригрозил гранатой. Он разрешил Зубу меня подозвать, деньги я для него собрал.

Зуб сказал, что какой-то псих грозит гранатой, наверняка подослал Слон. Что за залётный? А я почём знаю? Наверное, какой-то наёмник, по виду не блатной, не из братков, скорее всего афганец, или что-то в этом роде, профессионал, судя по всему, и страха нет. Назвался Соколиком, но я такого не знаю.

И я ему всё выложил и про Слона с компанией, и про заказное похищение, словом, всё, что только знал. И про отношения Слона и Зуба.

Кто такой Соколик, который в кафе с гранатой пришёл - не знаю.

Где может скрываться Слон? Где угодно, у него может десяток адресов быть. Как-то он мне рассказывал про то, что у него в Мытищах классный бункер оборудован. А больше я ничего не знаю, могу только повторить, или придумать.

И тут мужик этот пистолет кладёт во внутренний карман пиджака, смотрит мне в глаза, словно раздумывает, а не зря ли он меня не пристрелил, и не исправить ли ему свою ошибку, но потом устало машет рукой:

- Вали отсюда, чтобы духу твоего не было.

Я с трудом отлипаю от стенки, и иду, пошатываясь, задевая плечами за стенки, ноги меня совсем не слушаются, штаны мокрые, морда вся в соплях и слезах, вся разбитая, но мне наплевать, мне всё - по колено!

Всё - ничто. Я жив! И впереди свет, тихое весеннее солнышко, лужи и много людей. Только бы дойти до выхода, если дойду до выхода, он меня точно не убьёт.