МЕЛКИЙ СНЕГ (Снежный пейзаж) - Дзюнъитиро Танидзаки
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С тех пор всякий раз, приезжая весной в Киото, они неизменно приходили сюда и фотографировались под заветным деревом на берегу пруда.
Чуть поодаль, у окаймляющей пруд дорожки, стояло ещё одно дерево, мимо которого Сатико не могла пройти равнодушно, — великолепная камелия, усыпанная ярко-алыми цветами. Полюбовавшись ею, семейство направилось к пруду Осава, постояло на его берегу, и, миновав ворота храмов Дайкакудзи, Сэйрёдзи и Тэнрюдзи, они вышли к мосту Тогэцу — Лунная Переправа. Здесь, как всегда в эту пору, было многолюдно. В толпе выделялась группа кореянок в ярких одноцветных одеждах. Многие из них изрядно захмелели от выпитого по случаю праздника сакэ и вели себя более шумно, чем это подобает женщинам.
В прошлом году Макиока выбрали для полуденной трапезы сад перед павильоном Великого Милосердия, Дайхикаку, а в позапрошлом — один из чайных домиков у моста. На сей раз они решили расположиться вблизи храма Всепобеждающего Закона, Хориндзи, известного тем, что сюда каждый год в весеннюю пору приходят тринадцатилетние подростки, чтобы попросить благословения у бодхисатвы Кокудзо. Покончив с завтраком, они вернулись к мосту Тогэцу, а затем надумали посетить и бамбуковую рощу у храма Небесного Дракона, Тэнрюдзи.
— Эттян, помнишь сказку о воробье с отрезанным язычком? — сказала Сатико. — Он жил здесь.
Когда Макиока добрались до обители «Удаление от мирской суеты», неожиданно подул прохладный ветер, и с деревьев на них посыпались лепестки сакуры. Потом они снова вернулись к храму Чистой Прохлады, Сэйрёдзи, а оттуда уже на поезде — к мосту Тогэцу. Немного передохнув, они сели в такси и поехали в город, к храму Хэйан.
Всякий раз, когда сёстры входили в ворота этого храма, у них замирало сердце: какой они увидят плакучую сакуру у Западной Галереи, известную своей красотой даже за границей? Не отцвела ли она уже? И каждый раз у них вырывался восторженный возглас при виде огромного облака ярко-розовых лепестков, застывшего на фоне вечернего неба.
Это был кульминационный момент их двухдневной поездки, дарующий радость, которую они весь год будут лелеять в своих сердцах. «Ну вот и хорошо, нам удалось увидеть сакуру в полном цвету, — думали сёстры, — пусть так будет и на следующий год».
Сатико по обыкновению размышляла ещё и о том, что в следующем году они придут сюда уже без Юкико. Цветы распустятся, как и прежде, но Юкико с ними уже не будет… Но как ни печалилась Сатико о предстоящей разлуке с сестрой, она от всего сердца желала, чтобы эта разлука наступила скорей. Противоречивые чувства уже не первый год переполняли Сатико, когда она стояла под этими деревьями, и всякий раз ей казалось невероятным, что Юкико и на сей раз с ними. Ей становилось так больно за сестру, что она боялась встретиться с ней взглядом.
В глубине парка деревья сакуры уступали место клёнам и дубам с едва прорезавшимися молодыми листочками и кругло подстриженным кустам олеандров. Пропустив своих спутниц вперёд, Тэйноскэ с фотоаппаратом следовал за ними, время от времени останавливая их для памятного снимка в том или ином заветном месте: на поросшем ирисами берегу пруда «Белый Тигр», на камнях переправы через пруд «Голубой Дракон» (их одежды так живописно отражались в воде!), под сенью великолепной сакуры, тянувшей свои ветви к тропе на западном берегу пруда «Фениксово Гнездо». Как всегда, находилось немало желающих сфотографировать эту живописную группу. Люди вежливые сначала спрашивали у сестёр разрешения, другие же щёлкали фотоаппаратом без спроса.
Макиока бережно хранили воспоминания о своих прежних поездках в Киото. Вот здесь, в этом чайном домике у пруда «Фениксово Гнездо», они пили чай, а отсюда, с моста, кормили красных карпов. И тотчас же у них появлялось желание повторить всё снова.
— Мамочка, посмотри — невеста! — вдруг воскликнула Эцуко.
Из храма только что вышла свадебная процессия и двигалась но дорожке, окружённая толпой зевак, желавших увидеть, как невеста будет садиться в автомобиль. Макиока стояли слишком далеко и не могли хорошенько разглядеть невесту — они лишь мельком увидели её белый головной убор «цунокакуси»[37] и яркий свадебный наряд. Впрочем, им и прежде не раз приходилось встречать новобрачных у этого храма. Сатико всегда с каким-то щемящим чувством старалась поскорее уйти вперёд, но Юкико и Таэко оставались и, смешавшись с весело гомонившей толпой, спокойно ждали выхода невесты, а потом рассказывали, какая она собой и как одета…
На сей раз Сатико с Тэйноскэ вновь решили задержаться в Киото ещё на день. На следующее утро они отправились в женский монастырь Фудоин на горе Такао, который воздвиг старый Макиока в пору своего благоденствия, и провели несколько безмятежных часов с престарелой настоятельницей, обмениваясь воспоминаниями о покойном отце. Клёны, которыми славятся эти места, ещё не успели одеться молодой листвой, лишь на айвовом дереве в саду лопнули первые почки. Любуясь этим строгим пейзажем, столь подобающим монастырскому уединению, супруги с удовольствием потягивали свежую родниковую воду.
Было ещё светло, когда они спустились вниз, к подножью горы, и оказались у храма Ниннадзи в Омуро. Хотя тамошняя сакура ещё не расцвела, Сатико уговорила мужа зайти на территорию храма — передохнуть под этими знаменитыми деревьями и заодно полакомиться кусочками поджаренного соевого творога с приправой из весенних трав. Как ни соблазнительно было задержаться здесь подольше, пришлось поторопиться, чтобы не опоздать на поезд. В начале шестого они были уже на вокзале, сожалея о том, что на этот раз им не удалось наведаться ни в Ясэ-Охару, ни в Киёмидзу.[38]
Несколько дней спустя, когда, проводив мужа на службу, Сатико по обыкновению стала прибирать у него в кабинете, на глаза ей попался густо исписанный лист бумаги. На полях карандашом было набросано стихотворение:
Саге, апрельским днём
Красавицы в праздничных одеяньях
собираются в Саге, близ Киото,
где вишни в полном цвету.
Когда-то, ещё в гимназические годы, Сатико увлекалась поэзией, а в последнее время под влиянием мужа стала записывать в блокнот свои стихи. Пробежав глазами стихотворение Тэйноскэ, она вспомнила строчки, которые начали было складываться у неё в голове во время любования сакурой в парке храма Хэйан. Она взяла карандаш и, немного подумав, рядом со стихотворением мужа написала своё:
В храме Хайан при виде
опадающих цветов сакуры
Лепестки отцветающих вишен
в рукав кимоно я спрячу —
о весне уходящей память…
В тот вечер Тэйноскэ ничего не сказал Сатико по поводу этого поэтического экспромта, да и сама она успела о нём забыть. Но на следующее утро, снова прибирая в кабинете, Сатико обнаружила, что муж чуточку подправил её стихотворение:
Пусть вишнёвые лепестки
на моём кимоно сохранятся —
о весне уходящей память…
20
Было воскресенье. Тэйноскэ и Сатико собирались снова поехать в Киото, на сей раз для того, чтобы полюбоваться молодой листвой.[39] Но с утра Сатико нездоровилось, и поездку пришлось отложить. Во второй половине дня Тэйноскэ решил поработать в саду.
Когда Макиока переехали в этот дом, газона в саду не было. Прежний хозяин предупредил их, что почва здесь каменистая и сеять траву бессмысленно, но Тэйноскэ всё же решил попробовать. Газон, правда, получился худосочный, с залысинами, и покрывался травой значительно позже, чем на других участках.
Однако Тэйноскэ не собирался сдаваться и работал с удвоенной энергией. Как выяснилось, немалый вред газону причиняли воробьи: они склёвывали только что пробившиеся стебельки. Поэтому каждый год с наступлением весны Тэйноскэ почти всё свободное время проводил в саду, гоняя воробьёв камешками. Такого же усердия он требовал и от своих домочадцев.
«Ну вот, опять пришла пора метания камней», — подтрунивали над ним свояченицы. В солнечные дни, как этот, Тэйноскэ надевал соломенную шляпу, рабочие шаровары и выходил в сад полоть сорняки или подстригать газон.
— Тэйноскэ, осторожней, пчела, огромная пчела!
— Где?
— Полетела в твою сторону.
Сатико сидела на террасе под камышовым навесом в плетёном кресле. Пчела пролетела у неё над плечом, покружила над стоящими в вазе пионами и с громким гудением устремилась в сад, к клумбе с белыми и оранжевыми лилиями. Увлечённый работой, Тэйноскэ углубился в заросли бамбука и шелковицы у ограды, так что Сатико видела лишь его соломенную шляпу, мелькавшую в просветах между кустами.
— Пчела что! Тут от комаров не знаешь куда деваться! Они ухитряются кусать даже сквозь перчатки.
