Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 15. Лев Новоженов - Алексеев

— Прелесть, прелесть! — захлопала в ладоши моя жена.

А я подумал, что продавец все-таки оказался прав, предвещая, что жена будет довольна.

«Ласточка» набрала высоту и присоединилась к журавлиной стае. А мы еще долго махали вслед нашему пылесосу, пока он окончательно не исчез из виду.

Поездка в лес

— Когда же мы в лес? — спросила она.

— В следующее воскресенье, — ответил он.

— Ты все обещаешь и не выполняешь. И в прошлое воскресенье обещал, и в позапрошлое, и позапозапрошлое. В нашем классе уже все побывали в лесу кроме меня.

— Честное отцовское, больше откладывать не будем.

И они поехали. Сели на электричку и поехали. Они ехали часа два, а потом пересели на автобус и псе ехали, ехали. Автобус помаленьку пустел, и когда водитель объявил: «Лес, конечная остановка» — в автобусе никого не осталось, только они двое да пожилая пара супругов.

— Один детский, один взрослый, — сказал он кассирше у входа в лес и протянул деньги.

Кассирша, она же выполняла обязанности контролера, протянула надорванный билет.

— Ноги вытирайте хорошенько! — заученным тоном напомнила она. Отец и дочь старательно вытерли ноги о половичок и вступили в лес. Вдоль главной аллеи через аккуратные промежутки сидели на стульчиках пожилые служительницы, кто с книжкой, кто с вязаньем в руках.

— Дерево дуб, — чуть запинаясь, прочитала дочь. — Обитатель средней полосы. Точная копия. Пап, а что такое копия?

— Это когда что-то сделано точь-в-точь как настоящее.

— Девочка, руками не трогать! — встрепенулась на своем стуле служительница.

— А вы бы, гражданин, следили за своим ребенком!

Они двинулись дальше и остановились перед большим щитом с множеством кнопок.

— Голоса птиц, — прочитала дочь.

— Ну, кого послушаем, дочка?

— Давай соловья!

Он вложил в щель автомата монету, нажал кнопку, против которой было написано «Соловей», и из динамика зазвучала трель лесного певца.

— Ой, смотри, лось! — захлопала в ладоши дочь.

Действительно, в глубине аллеи виднелась фигура лося. Он стоял не шелохнувшись и смотрел в их сторону. Они подошли поближе. Лось был совсем как живой, удивительно искусно выполненное чучело.

— А теперь я хочу посмотреть реку! — сказала она.

Отец обратился к служителю, оказавшемуся неподалеку и расставлявшему грибы на зеленой лужайке, которая в случае ненадобности сворачивалась как ковер:

— Скажите, уважаемый, где здесь река?

— Реки сейчас нет, — буркнул тот. — В конце месяца приходите. Она сейчас на реставрации.

— Ничего не поделаешь, — сказал отец. — Как-нибудь в другой раз.

Они продолжили прогулку. Он почувствовал легкий голод.

— Пап, а мы с тобой настоящие? — вдруг спросила дочь.

— В общем-то да, — ответил он. — А почему ты спросила?

— Просто так.

— Знаешь что, детка, а не подкрепиться ли нам?

— Я пока не хочу.

— Не хочу, не хочу, а если у тебя батарейки сядут, — сказал он и повел ее в ту сторону, куда стрелка указателя показывала: «Зарядка роботов».

Телячьи нежности

Двое мальчишек сидели на корточках, рисовали что-то прутиками на снегу и разговаривали.

— Слушай, Петь, — сказал один. — Тебя мать как называет?

— Что значит как называет? — не понял другой.

— Ну, когда хочет о чем-нибудь попросить. Или когда, например, у тебя температура поднимается и тебя укладывают в постель и поят горячим чаем.

— Ну, по-разному называет, — сказал первый.

— А меня котиком, представляешь!

— Котиком?!

— Вот именно! Ну скажи, разве я похож на этого… на котика?

Один мальчик внимательно посмотрел на другого мальчика и сказал:

— Нет, не похож.

— А она называет. И еще иногда зайчиком.

— Ну уж это она совсем, — протянул второй.

— Прямо хоть домой не иди, — пожаловался первый.

— По правде говоря, моя тоже иногда такое сказанет! — вдруг признался второй. — «Солнышко мое ненаглядное!»

— Как будто мы с тобой девчонки какие-нибудь.

— Во-во, как будто девчонки.

— Слушай, Петь. А твоя тебя целует?

— Честно?

— Честно!

— Если честно, целует.

— И на людях тоже целует?

— А ей что! Хоть на людях, хоть без людей.

— И моя меня тоже. Когда встречала из пионерского лагеря, я думал, от стыда сквозь землю пропылюсь. Целует и целует.

— Соскучилась, наверное.

— Ну и что, что соскучилась! До дому, что ли, потерпеть нельзя, чтобы хоть не при всем народе.

— Они такие.

— От этого не легче, что они такие. Я уж чего только не пробовал делать. И не слушаться пробовал, и двойки нарочно хватал, ничего не помогает. Подуется, подуется, а потом опять.

Я готов был и дальше слушать этот занятный разговор, но на шестом этаже распахнулось окно, и зычный голос моей жены позвал:

— Нефедов!

— Иду! — откликнулся я.

Двое мальчиков посмотрели на меня с завистью.

Привет от Никитиных

Я не могу похвастаться обилием корреспонденции: всех родственников — троюродный брат в Конькове-Деревлеве, да и тот не пишет. А знакомые предпочитают телефон.

Но однажды в почтовый ящик залетела шальная открыточка. Я вынул ее и слегка оторопел:

«Дорогая Лукерья Тихоновна! Поздравляем вас с праздником. Как поживаете? Как ваша нога? Любите ли по-прежнему варенье из крыжовника? Не собираетесь ли снова к нам в Актюбинск? Все были бы очень рады, Машенька выросла и стала настоящая разбойница. Недавно разбила чайный сервиз. Все наши вам кланяются. До свиданья. Никитины».

Я повертел открытку в руках, адрес был обозначен мой. Тогда я сел и написал ответ:

«Уважаемые Никитины! Я тоже поздравляю вас с праздником. Но, к сожалению, произошла ошибка: Лукерья Тихоновна по этому адресу не живет. Всего доброго!»

Через некоторое время я снова обнаружил в почтовом ящике весточку из Актюбинска.

«Вы пишете, что вы не Лукерья Тихоновна, но у нас совершенно точно записан этот адрес. Никакой ошибки тут быть не может. Вы, наверное, шутите. Напишите же наконец, как ваша нога. И не закончилось ли варенье из крыжовника, а то мы пришлем. Машенька уже говорит «дай», «деда» и «баба». Ждем в гости. Ваши Никитины».

Вот тогда я впервые и задумался, а правда ли, что я не Лукерья Тихоновна? Ведь в этом мире все тик приблизительно. В тот день я не один раз подходил к зеркалу и пристально вглядывался. Но сомнения от этого не рассеялись. Напротив.

К вечеру у меня заныла нога.

Вскоре я получил еще одно письмо от Никитиных. А потом еще и еще. В нем они мягко журили меня за молчание, сообщали об успехах Машеньки.

В конце концов я сел за письменный стол и написал:

«Дорогие Никитины! От всей души поздравляю вас с праздником. Желаю успехов в труде и большого человеческого счастья. Моя нога — спасибо, ничего себе,