Русское искусство - Игорь Эммануилович Грабарь

каждая из четырех сторон церкви представляла собой стену, разбитую вертикальными «лопатками» на несколько частей. Эти лопатки, выделявшиеся из стены на 5–6 вершков в виде плоских пилястровидных выступов, отвечали на фасаде внутренним столбам церкви и в малых, четырехстолпных церквах на каждой наружной стене было посредине по две лопатки. К ним присоединялись еще две крайние, выступавшие на ребре стены. Все четыре лопатки соединялись вверху полуциркульными арками, которые выводились по так называемым «кружалам». Таким образом, каждая сторона церкви имела по три арки, причем под восточными находились алтарные полукружия. В Новгороде нет ни одного храма, который сохранил бы в целости свое первоначальное арочное покрытие, но недавние исследования, предшествовавшие реставрациям Софийского собора и Спаса-Нередицы, не оставляют сомнения в том, что они имели на всех фасадах арки, и эти замечательные памятники были возобновлены в таком именно направлении. Этого типа храмы сохранились почти полностью во Владимиро-Суздальской земле. Когда появились первые фронтонные церкви, то привычка к древним аркам или так называемым «закомарам» дала себя знать и здесь, несмотря на то, что надобности в них уже не было. По мнению Забелина, «первоначальная идея о трех закруглениях стен в их вершине сохранилась и в этой треугольной обделке каждой стены. Лицо стены и здесь также делилось на три доли пилястрами-лопатками, но верхние закругления, находясь под двумя косыми линиями стенного угла – фронтона, сами собою должны были получить иную форму и разверстывались соответственно этим косым линиям кровельного ската, причем среднее кружало разбилось на три доли, а боковые обделались как половины среднего»[84]. Так постепенно выработалась разбивка фасада, обычная для новгородских церквей восьмискатного типа.

Наиболее ранней церковью, крытой на восемь скатов, является Благовещение на Мячине. Безусловно поручиться за то, что она получила это покрытие с самого начала, в 1179 году, конечно, трудно, и скорее надо допустить, что оно явилось после одной из самых ранних перестроек. Однако, если принять во внимание, что церковь Николы на Липне, построенная в 1292 году, уже вне всякого сомнения имела восемь скатов, а между тем она по своим формам и разработке украшений представляет во многих отношениях тип завершенный, то нет ничего неправдоподобного в предположении, что она была не первой фронтонной церковью Новгорода. Было бы совершенно невероятно, чтобы изящный облик Николы на Липне получился сразу, без более грубых подходов, и несомненно было немало попыток отказаться от кружал и перейти к системе крутых скатов. Деление фасада на несколько продольных частей встречается и в Византии, например в так называемой церкви Вардия в Салониках, известной теперь под турецким названием Казанджиляр, или в церкви Пантократора в Константинополе, но то же стремление к ясности и отчетливости, которое так сильно выразилось в очертаниях трех полукружий, – отчеканило и декоративную разбивку фасада и привело к созданию чисто новгородских приемов украшений. Один из самых любопытных приемов мы уже видели на фасаде Николы на Липне, но как раз именно эта церковь не имеет тройного деления. Этого деления лишены также церкви Спаса на Ковалеве и Успения на Волотовом поле, построенные вскоре после Николо-Липненской. Видимо, в Новгороде было время, когда разбивка фасада по системе Благовещения на Мячине мало удовлетворяла зодчих и они решили отказаться от приема, нарушавшего исконное тяготение к симметрии. Получилась уже не симулированная симметрия, а полная. Так продолжалось однако недолго, вероятно не более 50–100 лет, между 1250 и 1350 годами. Церковь, лишенная лопаток, выражавших на наружных стенах идею четырех внутренних столбов, производила недостаточно конструктивное впечатление и имела такой вид, точно купол лежал прямо на ее кровле, не опираясь на столбы. Это заставило вскоре вернуться к прежнему трехдольному делению, как мы видим в ряде церквей, появившихся во второй половине XIV века. С особенной законченностью такое деление выразилось в прекрасных фасадах церквей Феодора Стратила и Спаса Преображения на Торговой стороне и Петра и Павла на Софийской. Подобная же разбивка на среднее полукружие и боковые поддуги встречается и в германских церквах, но, как справедливо думает В. В. Суслов, там они «выражали внутренние покрытия сводов главного и боковых нефов», тогда как в Новгороде за ними сохранялось только чисто декоративное значение[85]. Едва ли представляется возможным выводить новгородский прием трехчастного деления всецело из Германии. Если нельзя признать достаточно убедительным то объяснение его возникновения, которое предложил Забелин, то и безусловное утверждение его западного происхождения, или по крайней мере исключительно западного, представляется также и несколько проблематичным. Вернее всего, что истина лежит посредине, и как германские формы, так и тяготение к былым кружалам оказали свое влияние на выработку новых форм фасада. Как бы то ни было, но общий облик новгородских церквей этого периода отличается настолько особенным, индивидуальным характером, что, при всех отдельных чертах сходства в различных частностях, в целой Европе нельзя найти храма, который можно было бы назвать прототипом Феодора Стратилата или Петра и Павла.

Одной из главных прелестей этих церквей является их орнаментация. Чаще всего это красивые дорожки из треугольных впадинок, окаймляющие обыкновенно барабан, образуя под его главкой очаровательный узорный поясок. Иногда, как в церкви Петра и Павла в «Неревском конце» Софийской стороны, они встречаются и во фронтоне под средним закруглением его трехлопастной дуги. Эта короткая полоска, играющая своими гранеными углубленьицами и дважды повторенная тотчас же под ней, в уменьшенном масштабе, свидетельствует об очень изысканном и деликатном вкусе и о тонком декоративном чутье новгородских зодчих, все еще, по старой памяти, слывущих у большинства за людей грубых и топорных, примитивное искусство которых может вызывать у «образованного» архитектора самое большее – снисходительную улыбку взрослого перед забавной наивностью ребенка. Между тем, изучая некоторые памятники этой эпохи, не перестаешь изумляться тому сверкающему искусству, с которым забытые ныне новгородские мастера, при помощи самых простых, логично и убедительно примененных средств, достигают впечатления богатейших скульптурных ковров на своих стенах. Таким именно ковром кажется узорчатая стена Малой башни Кирилло-Белозерского монастыря. Она построена, судя по кирпичной кладке, видимо, уже поздно, вероятно не ранее 1633 года, когда началась постройка стен монастыря[86], но новгородская рука в ней ясно видна как в окнах, так и особенно в ее узорах. Самый широкий из трех ее узорных поясов протянут посредине стены и состоит из пяти дорожек, комбинирующих различные приемы кирпичных украшений.

Сюда же до известной степени можно отнести так называемый дворец Дмитрия Царевича в Угличе. Принимаемая обыкновенно дата его сооружения – 1462 год – должна быть несколько передвинута вперед и с большим вероятием ее можно предположить между