Стальной волосок - Владислав Крапивин

— Подожди…

Он стеснялся сказать, что ждать надо девочку. Анну! Что без нее картинка получится неполной. Даже какой-то… обидно пустой…

— Некогда ждать, у нас все рассчитано, доктор спешит…

— Ну, сходи тогда к нему, скажи, чтобы пришел с ящиком сюда!

— Юнга Булатов, вы невоспитанный мальчишка! Пожилой человек, член академии, должен ради вас тащиться сюда с тяжеленным сундуком?

— Ну, матросы же помогут!

— Они ушли в кабак.

— Ну, сам помоги! Или тоже спешишь в кабак?

— Сейчас надеру тебе уши!

— Нельзя устраивать ссоры на иностранном берегу! Забыл, что говорил капитан?

— Надеру в каюте, когда вернемся…

— К тому времени ты поумнеешь.

— Кажется, мое терпение сейчас лопнет…

Но оно не лопнуло, потому что снова появилась Анна.

Она несла в двух ладонях большущую завитую раковину — бугристо-серую снаружи и удивительно розовую внутри. Все притихли.

Анна подошла к замершему Грише. С полуулыбкой протянула раковину ему. Он вмиг понял — это подарок. Тихонько сказал:

— Ой…

Анна улыбнулась чуть смелее: бери, мол. И он принял раковину в ладони — тяжелую, с розовым светом в глубине.

Придвинул ее — твердую, колючую — к груди.

Анна тонкими пальцами, которые сплелись с Гришиными, приподняла ее, прислонила к мальчишкиному уху. Гул океана мягко и упруго толкнулся внутри раковины… Гриша и раньше знал про такое свойство морских раковин, однако слышал этот шум впервые. Перестал дышать. А через несколько толчков сердца выговорил шепотом:

— Ой… спасибо… — Потом вспомнил уроки французского (а португальский чуть-чуть похож на французский): — Мерси… — И вдруг сообразил, как благодарят по-испански (доктор рассказывал и говорил, что испанский язык очень похож на португальский): — Грасиас… Анна…

Все обрадованно удивились. Анна же смутилась, опустила лицо, быстро кивнула два раза.

«Но ведь надо же что-то подарить в ответ!» — толкнулась догадка.

А что? Ну, не жестяной же ножик!

В карманах были только два ценных предмета: в правом — серебряный рубль (подарок Николая Константиновича), в левом — зеленый осколок, Агейкино стеклышко. Гришина душа заметалась в сомненьях: «Что отдать? Что?» Он зажал раковину под мышкой и… будто разрывая нити липкой смолы, потянулся к левому карману.

Почему не отдал рубль? Пожалел такую красивую, увесистую монету из чистого серебра?

Да нет же, нет! Дело в том, что она была именно монета. И могло показаться, что он платит за подарок. А это было бы обидно. А зеленое стеклышко… оно было, конечно, пустяком по сравнению с серебряной «деньгой». Но пустяком лишь на первый взгляд. Анна подарила Грише звук моря, а он подарит ей «цвет туренского лета».

Он вынул осколок, поднес его к лицу Анны, к ее коричневому с искорками глазу. Ничего не сказал. И так все было ясно. Он представил, как и бухта, и берег, и небо, и птицы окрасились в изумрудные тона. И даже солнце стало зеленоватым — таким, каким оно кажется, когда ныряешь и смотришь на него через толщу воды…

Анна тихонько дышала, зажав стеклышко двумя пальцами.

…Никто не счел подарок Гриши мелочью или мусором. По очереди смотрели сквозь стекло, быстро переговаривались, кивали, словно увидели что-то знакомое и хорошее. Быстро и благодарно оглядывались на Гришу. А он в это время смастерил из оставшейся газеты треугольную шапку и нахлобучил на малыша Кристобаля. А ножик подарил Энрике (ростом своим похожему на Агейку).

— Господа, я вижу, здесь у вас замечательная компания! — вдруг услышали все.

Это появился доктор. Тащить лакированный сундук ему помогали два местных жителя — мужчины со щетинистыми щеками, в обвисших шляпах и вязаных безрукавках. Еще несколько мужчин и женщин шли чуть в отдалении. Они были молчаливы и любопытны без навязчивости. Улыбались чуть виновато. Мол, простите, что глазеем, но очень уж интересно.

— Гриша! Приглашай своих друзей для съемки! Пусть примут непринужденные позы! И надо им объяснить, что с минуту придется сохранять неподвижность…

Здесь автор этой повести (или сказки, если хотите) должен сделать отступление. Неизвестно, получился ли снимок. Если и получился, отпечатки, видимо, не дожили до наших дней… Но три года назад автор приехал (не первый уже раз) в свой любимый город Севастополь и пошел там на «Горку» — место, где торгуют иностранными и древними монетами, осколками эллинской посуды, потрепанными лоциями, старинными открытками и фотографиями. И увидел там твердый, серо-коричневый, с обломанными углами и царапинами снимок.

На берегу среди темных и светлых камней, за которыми блестит море с двухмачтовым судном без парусов, расположились ребятишки. Впереди — мальчик и длинноволосая девочка. Девочка держит у лица, пониже глаза, что-то маленькое — камешек или осколок. А мальчик прижимает к голой груди раковину. Рядом — еще несколько мальчишек, в руках у них что-то белеет. Приглядишься — и похоже, что бумажные голубк и. Выше всех, на двухметровый камень, забрался самый маленький — пацаненок лет четырех. Этакая фигурка для фонтана! Совсем голый, если не считать треугольной газетной шапки. Очень серьезный…

На исцарапанном обороте снимка было написано карандашом: «Дhти крымской деревни. 19 векъ».

Автор пригляделся. Крым ли это? Почему такой темный (даже черный) песок? И почему буквы на газетной шапке малыша — иностранные. Присмотришься, и видно: PORTUG… JOU…

Не ошибся ли давний коллекционер, делавший надпись?

А впрочем, иностранные газеты в Крыму даже в те времена — разве редкость? Могли, например, завезти союзники, осаждавшие Севастополь… А черный песок — просто дефект съемки…

Автор в то время уже знал про бриг «Артемиду» и Гришу Булатова. Он купил снимок — с надеждой и всякими догадками. Но, когда он возвращался домой, на Урал, портфель с купленными в Крыму сувенирами у него украли в вагоне — прямо из-под подушки. И что было делать? Проклинать всех воров на свете. Автор так и делал (и порой делает это до сих пор). Но…

А может, еще и найдется такая карточка…

Попрощались быстро. Гришу окликнули от вельбота, и он побежал, оборачиваясь и махая рукой с зажатой раковиной. И ему махали вслед. Малыш — растрепавшейся на ветру треуголкой. Анна смотрела сквозь стеклышко. Гриша был рад, что все происходит так спешно. Потому что… ну, если по правде говорить, то мог бы и разреветься.

Вельбот удалялся быстро. С него Гриша махал еще, но Анна и мальчишки на берегу делались все меньше, и наконец он перестал смотреть на берег.

Гриша думал, что всё — распрощался он с островом Флореш и вряд ли когда-нибудь в жизни еще ступит на берег бухты Понта Дельгада. Если даже и вправду станет моряком, то едва ли океанские пути снова приведут его в этот крохотный рыбачий порт…

А еще подумал он: кто-нибудь будет помнить, что делать бумажных «азоритош» научил здешних ребят мальчик с русского брига? Если и будут, то, наверно, недолго. Дольше других — может быть, Анна.

Трюмаши́ и кнопы

1

Гриша ошибся, подумав, что больше не ступит на остров Флореш.

Оказалось, что вечером — ужин у старосты.

Командир брига побывал в гостях у дона Жоао днем и теперь остался на вахте — вместе с половиной команды, которая уже отгуляла свое в поселковой таверне. Другая половина все еще опустошала погреба этого скромного заведения, которое не помнило такого нашествия гостей. А все господа офицеры и господин гардемарин отправились к старосте, в его большущий приземистый дом, в котором уютно светились окна.

И Гриша отправился. Он был не офицер и даже не матрос, а всего лишь юнга, но в то же время — воспитанник капитана, значит, принадлежал к «сословию кают-компании». Надо было соблюдать этикет. Пришлось натягивать белую рубашку с черным галстуком-косынкой, тесную курточку с хлястиками, узкие длинные штаны и кожаные башмаки. Гриша давно отвык от всего от этого, а тут — нате вам!

Идти не хотелось, клонило в сон. К тому же Гриша догадывался, что там, у «кабеза де сидаде», будет скукотища. Так оно и случилось. Взрослые за длинным столом со свечами поднимали тосты, о чем-то шумно говорили на смеси французского, испанского и английского (хозяин понемногу знал все эти языки: видать, бывал в разных странах, когда служил во флоте). Грише тоже дали вина — сильно разбавленного водой, а потом — какого-то сладкого сока. Он глотал жидкости, жевал жареную рыбу, приправленную незнакомыми плодами и сильно пахнувшими травами. Потом — такое же пахучее мясо. Скоро у него совсем стали слипаться глаза, и он шепотом спросил у сидевшего рядом доктора:

— Можно я выйду на крыльцо? А то сейчас усну…