Работы разных лет: история литературы, критика, переводы - Дмитрий Петрович Бак

Хотя твой враг вознесся гордо,

Хотя он злится и вредит[218].

«Семьсот минуло лет», однако расстановка сил прежняя: вокруг несокрушимой Москвы – все те же враждебные сонмы:

Услышь, о древний град наш стольный,

В годину смут и перемен,

Измены вольной и невольной

И полных скорбию времен,

Услышь средь осуждений строгих

От русских от людей привет…[219]

Само событие юбилея у Аксакова коренным образом переосмыслено. Юбилей – не столько итог борьбы за собирание державы, сколько предварение новых битв, причем противостоять придется не иноземным завоевателям, но

Врагам, мучителям народа,

Изменникам земли родной…[220]

Такое заострение московской темы для К. С. Аксакова – не новость. Еще в 1845 году он опубликовал во втором номере «Москвитянина» стихотворение «Москве» («Ты знаменита – кто поспорит?!.»), к которому позже был добавлен финал:

Тебя постиг удел суровый

И мановением одним

Воздвигся гордо город новый,

Столица с именем чужим…[221]

Для прояснения историко-литературного контекста юбилейного стихотворения К. С. Аксакова необходимо иметь в виду тот факт, что к середине 1840-х годов усилились не только споры между литераторами двух российских столиц, но и внутримосковские разногласия. После неудачной попытки И. В. Киреевского в начале 1845 года взять на себя редактирование «Москвитянина» начался раскол, который через несколько лет привел к парадоксальному параллельному существованию двух редакций журнала: «старой» (М. П. Погодин, С. П. Шевырев, М. А. Дмитриев…) и «новой» (А. Н. Островский, Ап. А. Григорьев, Б. Н. Алмазов…)[222].

Вышедшие в 1846 и 1847 годах два выпуска «Московского литературного и ученого сборника» – важное свидетельство разногласий между единомышленниками Погодина и кругом Хомякова – Киреевских – Аксаковых[223]. Знаменательно, что два объемистых тома, увидевшие свет как раз накануне и во время празднования семисотлетия Москвы, вовсе не содержат никаких юбилейных материалов, если не считать рецензии Ф. В. Чижова на уже упоминавшийся труд И. М. Снегирева по истории города[224]. Юбилейная риторика с ее внеличной заданностью мотивов и стилистических приемов была отдана в удел приверженцам «старомосковского», погодинского направления. Славянофилов же, и в особенности членов формировавшегося в те годы кружка «молодой редакции», интересовало прежде всего не просто поклонение московской (и русской) старине, но современная актуализация этой старины, прочтение традиции в контексте современной полемики[225].

К. С. Аксаков – по всей вероятности, единственный из круга «Московских сборников», кто нарушил заповедь молчания и написал о юбилее Москвы. При этом он не ограничился канонизированным набором здравиц, но связал событие семисотлетия с современной полемикой. Важно отметить, что К. С. Аксаков опубликовал и газетную статью «Семисотлетие Москвы» (Московские ведомости. 1846. № 49), в которой также вышел за рамки обыкновенных хвалебных формулировок и вступил в спор с оппонентами (в данном случае – столичными): «В С. Петербургских ведомостях высказано было мнение, что Москва уже не действительная столица Руси, а древность и предмет воспоминаний ‹…› Ясно для нас и для всех истинно русских вечное значение Москвы»[226]. Объединяющим началом, фоном для подобных высказываний служил, разумеется, не юбилей первопрестольной столицы как таковой, но «москвофильство» К. С. Аксакова, которое, по словам С. А. Венгерова, «должно быть названо одним из главных устоев его мировоззрения, одною из существеннейших деталей его желания порвать всякие связи с послепетровскою Россией. Всего сильнее это москвофильство ‹…› выразилось в статейке “Семисотлетие Москвы”»[227].

* * *

Примерами бытописательной разработки темы семисотлетия Москвы могут служить стихотворение М. А. Дмитриева «Семисотлетняя Москва» из цикла «Московские элегии»[228] и третья песнь из уже упоминавшейся поэмы В. С. Филимонова «Москва»[229].

Гекзаметрические московские стихотворения М. А. Дмитриева впервые были собраны в 1858 году, причем автор в предуведомлении отмечал: «Некоторые из этих элегий были напечатаны в Москвитянине. Признаюсь, я теперь сожалею, что печатал их порознь; ибо они только вместе могут иметь некоторое значение, как собрание небольших картинок Москвы и замечаний о ней, составляющих нечто разнообразное и целое. Порознь же иная картинка, иная мысль могут показаться странными и возбудить вопрос: почему автор выбрал такой-то предмет, иногда мелочный, между обширными предметами, представляемыми древней столицей?»[230].

В созданном в 1845–1847 годах цикле «элегий» Дмитриева последовательно описываются разнообразные стороны московской жизни. По этой причине данный цикл можно считать реализацией известного призыва М. П. Погодина изобразить «московские нравы в разных сословиях» (см. стихотворения «Семейные пиры», «День в Кремле», «Пикники», «Домик в предместии», «Купцы на гулянье» и т. д.). Именно в этом контексте (подробное изображение московской жизни) необходимо, согласно авторскому предисловию, воспринимать и те «элегии», в которых нравоописательное начало как таковое как будто бы отсутствует.

Например, стихотворение «Гегелисты» полемически направлено как против старших славянофилов, выросших на философии Шеллинга и Гегеля, так и против московских «младогегельянцев», студентов начала 1840-х годов из окружения Ап. Григорьева:

Гегель да Гегель! – только и слышишь! – Восток да славяне!

Запад да немцы! – Подумаешь, Запад в бореньи с Востоком!

Солнце ж, как прежде, с Востока идет и приходит на Запад![231]

Именно в контексте «собрания небольших картинок Москвы и замечаний о ней» следует воспринимать и упоминания о московских спорах. Позиция самого Дмитриева не абсолютизирована, сглажена: многомудрым москвитянам свойственно не соглашаться друг с другом, а значит, разногласия и споры – такая же часть московской жизни, как хлебосольные обеды или народные гулянья. Более того, иногда полемические выпады вовсе неотделимы от бытовых картинок.

Так, в стихотворении «Купцы на гулянье» после описания удалых обычаев московского купечества следует такое рассуждение:

Тот же купец, как банкрут, очутится другим человеком!

В ноги да в ноги кувырк перед гордым своим кредитором!

‹…›

Боже! неу́жели в них сохранился наш прежний народный характер,

Русский народный наш тип…[232]

Простое описание купеческих нравов, как видим, соседствует с явными выпадами против складывающейся «молодой редакции» «Москвитянина», в кругу которой, как уже упоминалось, было принято считать купеческое сословие носителем народных традиций[233].

Датированная 28 июля 1845 года шестнадцатая по счету «элегия» «Семисотлетняя Москва» также должна быть воспринята с учетом общего контекста цикла. Стандартный набор юбилейных московских мотивов[234] важен и значителен не сам по себе, но лишь в качестве одной из характеристик жизни Москвы. Насельники древней столицы не только устраивают балы и гулянья, отстаивают свои