Про меня и Свету. Дневник онкологического больного - Вероника Севостьянова

22 ноября

Сегодня разговаривала со Светой. Ей начинают седьмую химию, и она уже научилась практически не блевать. Простите, конечно, за физиологические подробности, но тошнота и постоянные рвотные позывы – это первое, что приходит на ум, когда говоришь про химиотерапию. Но мы со Светой изобрели новый метод. Мы просто заедали этот вводимый в наши вены яд. Многочисленные, дорогие и не очень, таблетки от тошноты мы тоже, конечно, приобретали и пили. Но самое важное наше открытие, что чем больше ты ешь, тем меньше тебя тошнит. Главное условие, что есть надо пусть и маленькими порциями, но постоянно. В общем, в то время когда все во время химии от тошноты сбрасывают вес, мы со Светой нагло набрали по шесть-семь ненужных килограммов.

Я еще до операции пыталась пожаловаться доктору на лишние килограммы. Но он шепнул мне в ответ: “Я так рад. Я всегда боюсь, когда пациентки худеют. А вы толстеете, значит, все идет хорошо, значит, организм торопиться на поправку”. И этот шепот тогда меня сразу и успокоил. Показалось, что нас с доктором связывает важный медицинский секрет. И этот приоритетный секрет выздоровления я с удовольствием разделила со своей Светой.

26 ноября

Облучение можно проходить в стационарных или амбулаторных условиях. Я выбрала второй вариант. Ранним утром почти два часа еду в сторону клиники, минут двадцать ожидания в очереди, ровно три минуты сама процедура лучевой терапии, и два часа на дорогу обратно. Утомительно, конечно. Но провести пять недель в больничной палате я точно не готова. Твердо уверена, что, пока ноги могут ходить, необходимо идти. Правда, иногда в автобусе на обратном пути я тихонько плачу. Облучение само по себе не болезненно, но вызывает во всем теле тяжесть и постоянную усталость. Что-то все время болит, но никак не могу определить что. Решила, что таблетки глотать не буду, а воспользовалась старым испытанным способом борьбы с радиацией – пью красное сухое вино. Радиолог, узнав о моем самолечении, долго смеялся: “Ну вы особо-то уж не налегайте, вы все же не на подводной лодке, помните об этом”. Угу, конечно, ему легко говорить, он под аппаратом не лежит, он каждый раз выходит из бункера перед тем, как включить мне лучи. Впрочем, буду справедлива, ведь он и не запретил алкоголь. И я почти ежедневно с радостью предаюсь вакханалии: выпиваю сто – сто пятьдесят граммов вина. И мне хорошо. И когда я въезжаю в город, я уже снова готова погрузиться в пучину жизни.

Сегодня поделилась рецептом хорошего настроения с друзьями по лечению. “Подожди, – сказала Оленька. – А кажется, говорили, что надо пить хорошее темное пиво?” “Точно, – подтвердила я. – Темное пиво полезно для поднятия лейкоцитов в крови, а красное сухое вино – для выведения радиации из организма”. Сидевший рядом в очереди Юра засмеялся: “А потом водочкой полирнуть для поднятия настроения. Так мы с вами, девчонки, и продержимся”. Ну а что? Хорошая компания у нас в радиологии собралась, оптимистичная, мне нравится.

1 декабря

Кожа пока в районе облучения не покраснела. Говорят, что она начнет болеть в конце третьей – начале четвертой недели. Но рекомендованный врачами крем от ожогов я уже купила, ношу его все время с собой в сумке на случай “а мало ли что”. Ну, вот вылезу, например, завтра из-под аппарата, а кожа внезапно окажется вся сожженной. А у меня и крем спасительный на этот случай уже есть. В конце концов запас карман не тянет. Во время химиотерапии я таскала с собой все время противорвотные таблетки и полную сумку сосательных барбарисок, сейчас в качестве защитного средства у меня наготове жирный противоожоговый крем.

Главные признаки проявления последствий радиационного облучения мы с компаньонами по выздоровлению уже определили – это постоянное желание спать и непроходящая тупость. Да-да, насчет тупости я не шучу. Мозг возвращается в первобытное состояние, иногда даже понимаешь, что не можешь совершить простейшего арифметического действия. “Вчера с мужем разговаривала, – смеется Оленька, пока мы с ней в удобных креслах дожидаемся нашей очереди в радиологии. – Он мне говорит, говорит, я киваю и слушаю, а потом понимаю, что он спросил и надо отвечать. А что конкретно отвечать, не понимаю. И главное, я реально слушала все, что он говорил, но в голове такая каша, что даже не могу сообразить, какая тема нашего семейного разговора. У тебя тоже так?” И я подтверждаю идентичность восприятия. Мир во время лучевой терапии словно спрятан за шторой из тюля или кисеи, вроде бы все как обычно и все здесь, но мозг отказывается воспринимать привычную картину мира. Иногда наступает короткое просветление, и тогда я срочно бросаюсь делать свои дела и по итогам оставлять запись в дневнике. Фух-х, записала, успела, теперь можно немного передохнуть и потом заслуженно пойти спать.

7 декабря

Моя близкая подруга из далекого Казахстана несколько лет назад пережила операцию по удалению злокачественной опухоли. Мы постоянно переписываемся с Ажар, ее жизнелюбие на многое меня вдохновляет, а мысль, что коли Ажарочка выстояла, то и я сумею справиться, подталкивает к борьбе. На днях она, кроме обычных и уже привычных многочисленных практических советов, написала в письме и еще одну хорошую фразу: “Пятница – мусульманский день. Я помолюсь в эту пятницу за твое здоровье”.

Вчера моя приятельница-калмычка, с которой я недавно познакомилась на занятиях в бассейне, убедила меня съездить с ней в дацан. Доехали. И пока она сидела в большом красивом зале, полном позолоченных вещей, и, кажется, о чем-то шепталась со своим Буддой, я бродила по двору храма и рассматривала мрачную красоту этого здания. Закрутила, подтолкнув, разноцветные барабанчики, загадала много хороших добрых желаний, раскланялась с другими людьми. А потом мы с Эльвирой поехали в свой район. И уже около дома, перед прощанием, она произнесла: “Я и за тебя попросила. За твое здоровье и за то, чтобы не покинул тебя твой оптимизм”.

Леночка, моя крестная мама, женщина очень умная и интересная, за последние несколько месяцев побывала с просьбами и молитвами во многих православных храмах Москвы. А когда я сегодня рассказала ей в телефонном разговоре и о письме подруги, и о поездке в дацан, она прокомментировала: “Я думаю, абсолютно все равно, по какому телефону – зеленому, синему или красному мы звоним туда, наверх. Главное, что мы все верим, что ты выздоровеешь”. И эта мысль о звонках и разноцветных телефонах показалась мне интересной. Пожалуй, я никогда раньше не задумывалась о таком простом и понятном восприятии нашего общечеловеческого единства и веры.