ВЕЛИКАЯ РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ: 1905-1922 - Дмитрий Лысков

Поезд Ленина прибыл в Петроград вечером 3 апреля 1917 года. Состоялась знаменитая торжественная встреча на Финляндском вокзале. Вот как описывает ее Суханов, входивший в делегацию Исполнительного комитета: «Толпа перед Финляндским вокзалом запружала всю площадь, мешала движению, едва пропускала трамваи. Над бесчисленными красными знаменами господствовал великолепный, расшитый золотом стяг: «Центральный Комитет РСДРП (большевиков)». Под красными же знаменами с оркестрами музыки у бокового входа в бывшие царские комнаты были выстроены воинские части… На парадном крыльце разместились различные не проникшие в вокзал делегации, тщетно стараясь не растеряться и удержать свои места… Внутри вокзала была давка — опять делегации, опять знамена и на каждом шагу заставы, требовавшие особых оснований для дальнейшего следования… Я прошелся по платформе. Там было еще более торжественно, чем на площади. По всей длине шпалерами стояли люди — в большинстве воинские части, готовые взять «к‑раул»; через платформу на каждом шагу висели стяги, были устроены арки, разубранные красным с золотом; глаза разбегались среди всевозможных приветственных надписей и лозунгов революции, а в конце платформы, куда должен был пристать вагон, расположился оркестр и с цветами стояли кучкой представители центральных организаций большевистской партии».

Часть большевистского руководства встречала Ленина еще в Финляндии, видимо, спеша ввести главу партии в курс возникших в Петрограде разногласий. Ленин, однако, оказался неплохо осведомлен о происходящем. Едва увидев Каменева он обратился к нему: «Что у вас пишется в «Правде»? Мы видели несколько номеров и здорово вас ругали…» [3]

На вокзале Ленина сопровождал Шляпников. Они прошли в императорский зал ожидания, где лидера большевиков приветствовали руководители Петроградского Совета. Меньшевик Чхеидзе произнес приветственную речь: «Товарищ Ленин, от имени Петербургского Совета рабочих и солдатских депутатов и всей революции мы приветствуем вас в России… Но мы полагаем, что главной задачей революционной демократии является сейчас защита нашей революции от всяких на нее посягательств как изнутри, так и извне. Мы полагаем, что для этой цели необходимо не разъединение, а сплочение рядов всей демократии. Мы надеемся, что вы вместе с нами будете преследовать эти цели…» [4]

Надежды «соглашателей» легко понять, исходя из «правого» крена и «оборончества» петербургских большевиков. Делегаты приветствовали союзника, явно рассчитывая, что прежние разногласия сняты фактом свершившейся буржуазной революции. Тон «Правды» последних дней давал для таких выводов все основания.

Ленин явно выраженного приглашения войти в «соглашательскую» среду не принял. Практически отвернувшись от делегации Совета, он обратился с ответным словом не к ней, а, через окно, к собравшейся на площади толпе:

«Дорогие товарищи, солдаты, матросы и рабочие! Я счастлив приветствовать в вашем лице победившую русскую революцию, приветствовать вас как передовой отряд всемирной пролетарской армии… Грабительская империалистская война есть начало войны гражданской во всей Европе… Недалек час, когда… народы обратят оружие против своих эксплуататоров-капиталистов… Заря всемирной социалистической революции уже занялась… В Германии все кипит… Не нынче–завтра, каждый день может разразиться крах всего европейского империализма. Русская революция, совершенная вами, положила ему начало и открыла новую эпоху. Да здравствует всемирная социалистическая революция!» [5]

Речь Ленина произвела на представителей Совета шокирующее впечатление. В ней не было ни слова о насущных, как они их видели, проблемах, не затрагивался вопрос о войне, о власти, отсутствовали намеки на возможное объединение и т. д. Ленин говорил о социалистической революции, предпосылки к которой, по его мнению, вызревали в Европе, в то время, как большинство Совета мыслило категориями буржуазной революции и своего места в ней. Лидер большевиков, таким образом, оставался революционен даже и к установившемуся после Февраля порядку.

«Это не был отклик на весь «контекст» русской революции, как он воспринимался всеми — без различия — ее свидетелями и участниками. Весь «контекст» нашей революции… говорил Ленину про Фому, а он прямо из окна своего запломбированного вагона, никого не спросясь, никого не слушая, ляпнул про Ерему…», — пишет Суханов.

Ленин развил свои идеи в многочисленных выступлениях этого дня — на площади Финляндского вокзала, на пути к особняку Кшесинской, где располагался штаб большевиков. Он обращался к собравшимся вначале с крыши автомобиля, а затем с крыши броневика, куда поднялся по требованию солдат. Огромная процессия, возглавляемая броневиком с лидером большевиков на крыше, двигалась по темному Петрограду в свете мощных армейских прожекторов, постоянно останавливаясь по просьбам вновь примкнувших горожан, которые требовали от Ленина очередную речь.

«С высоты броневика Ленин «служил литию» чуть ли не на каждом перекрестке, обращаясь с новыми речами все к новым и новым толпам, — вспоминал эту сюрреалистическую картину Суханов. — Процессия двигалась медленно. Триумф вышел блестящим и даже довольно символическим».

В особняке Кшесинской Ленин, лишь наскоро перекусив, выступил с речью перед более, чем 200 партийными представителями, требовавшими от него политической беседы. Случайно оказавшийся среди большевиков Суханов оставил ценные воспоминания об этом выступлении, об обстановке, в которой оно происходило, о методах партийной работы большевиков:

«Внизу, в довольно большом зале, было много народу… Не хватало стульев, и половина собрания неуютно стояла или сидела на столах. Выбрали кого‑то председателем, и начались приветствия — доклады с мест. Это было в общем довольно однообразно и тягуче. Но по временам проскальзывали очень любопытные для меня характерные штрихи большевистского «быта», специфических приемов большевистской партийной работы. И обнаруживалось с полной наглядностью, что вся большевистская работа держалась железными рамками заграничного духовного центра, без которого партийные работники чувствовали бы себя вполне беспомощными, которым они вместе с тем гордились, которому лучшие из них чувствовали себя преданными слугами, как рыцари — Святому Граалю».

«И поднялся с ответом сам прославляемый великий магистр ордена. Мне не забыть этой громоподобной речи, потрясшей и изумившей не одного меня, случайно забредшего еретика, но и всех правоверных. Я утверждаю, что никто не ожидал ничего подобного. Казалось, из своих логовищ поднялись все стихии, и дух всесокрушения, не ведая ни преград, ни сомнений, ни людских трудностей, ни людских расчетов, носится по зале Кшесинской над головами зачарованных учеников… Ленин вообще очень хороший оратор — …оратор огромного напора, силы, разлагающий тут же, на глазах слушателя, сложные системы на простейшие, общедоступные элементы и долбящий ими, долбящий, долбящий по головам слушателей до бесчувствия».

Это было первое чтение Лениным знаменитых «Апрельских тезисов» — документа, сыгравшего принципиальную роль в Русской революции. «Я утверждаю, что он потряс… неслыханным содержанием своей… речи не только меня, но и всю свою собственную большевистскую аудиторию», — отмечал Суханов.

На следующий день Ленин представил партии свои тезисы в письменном виде. 7 апреля они были опубликованы в «Правде» и других большевистских изданиях. Все это время продолжалась тихая, подспудная, а иногда и яркая, открытая борьба с ленинскими идеями. В партии они были встречены крайне неоднозначно: «Тезисы Ленина были опубликованы от его собственного, и только от его имени, — вспоминал Троцкий. — Центральные учреждения партии встретили их с враждебностью, которая смягчалась только недоумением. Никто — ни организация, ни группа, ни лицо — не присоединил к ним своей подписи. Даже Зиновьев, который вместе с Лениным прибыл из‑за границы, где мысль его в течение десяти лет формировалась под непосредственным и повседневным влиянием Ленина, молча отошел в сторону» [6].

Куда более резко были встречены «Апрельские тезисы» на совместном заседании большевиков и меньшевиков — делегатов Всероссийского совещания Советов рабочих и солдатских депутатов. Заседание было задумано чуть ли не как объединительный съезд, выступление Ленина нарушило все, казалось бы, готовые вот–вот осуществиться планы.

Собравшиеся в зале Таврического дворца пребывали в шоке. Член Исполкома Совета меньшевик Богданов в гневе позабыл всяческие приличия. Суханов вспоминает: «Ведь это бред, — прерывал он Ленина, — это бред сумасшедшего!.. Стыдно аплодировать этой галиматье, — кричал он, обращаясь к аудитории, бледный от гнева и презрения, — вы позорите себя! Марксисты!!».