Голая обезьяна. Людской зверинец. Основной инстинкт - Моррис Десмонд

На то, чтобы уснуть, здоровым мужчинам и женщинам всех возрастов требуется минут двадцать. Пробуждение должно быть спонтанным. Потребность в будильнике того или иного вида указывает на недосыпание, что скажется на самочувствии индивида.

В периоды бодрствования новорожденный двигается сравнительно мало. Его мускулатура, в отличие от мускулатуры других приматов, развита слабо. Малыш мелкой обезьяны может крепко держаться за мать, едва успев появиться на свет. Он может даже цепляться ручками за ее шерсть в момент своего рождения. Напротив, новорожденное человеческое дитя беспомощно и может лишь шевелить ручками и ножками. Только в месячном возрасте оно может, лежа на животе, поднимать подбородок без посторонней помощи («держать головку»). В два месяца малыш сумеет немного приподняться, лежа на животе. В три – тянет ручки к подвешенным в воздухе предметам. В четыре с помощью матери он пытается сидеть. В пять месяцев он сидит у матери на коленях и держит в ручке те или иные предметы. В шесть – сидит на мальпостике (высоком стуле) и без труда хватает висящие игрушки. В семь месяцев садится без посторонней помощи. В восемь – встает при поддержке матери. В девять – стоит, опираясь о предметы обстановки. В десять месяцев может ползать на четвереньках. В одиннадцать – ходить, держась за руку кого-нибудь из родителей. В двенадцать он поднимается с пола, опираясь о твердые предметы. В тринадцать месяцев ребенок умеет подниматься по лестнице. В четырнадцать – стоять, ни на что не опираясь. В пятнадцать месяцев для ребенка наступает важный момент, когда он наконец-то начинает ходить самостоятельно. (Разумеется, приводятся усредненные цифры, однако они служат хорошим подспорьем при определении темпов развития ребенка.)

Приблизительно в то же время, когда ребенок начинает ходить без посторонней помощи, он произносит первые слова – сначала самые простые, но вскоре его словарный запас начинает пополняться с поразительной скоростью. К двум годам обычный ребенок может произнести уже почти триста слов. К трем эта цифра утраивается. К четырем он знает уже почти 1600 слов, а к пяти – 2100. Эти поразительные темпы обучения посредством звукоподражания уникальны и должны рассматриваться как одно из наших величайших достижений. Это связано, как мы узнали из первой главы, с настоятельной потребностью в более точной информации, полезной для коллективной охоты. Ни у кого больше, даже у самых близких нам приматов, нет ничего сколь-нибудь отдаленно похожего на это свойство. Как и мы, шимпанзе талантливо имитируют манипуляции, но подражать звукам они не умеют. Однажды была предпринята серьезная попытка научить молодого шимпанзе говорить, но достигнутый успех оказался весьма скромным. Животное воспитывалось в человеческом жилище в условиях, в каких живут дети. Сочетая поощрение в виде еды с манипуляцией губ, делались неоднократные попытки убедить животное произнести простые слова. К двум с половиной годам животное научилось говорить «мама», «папа» и «чашка». Со временем оно смогло использовать эти слова в нужном контексте, шепча «чашка», когда хотело напиться воды. Упорные занятия с животным продолжались, но к шести годам (когда человеческий детеныш знал более двух тысяч слов) словарный запас шимпанзе составлял всего семь слов.

Это различие является вопросом иного уровня развития, а не отсутствия голоса. Шимпанзе наделен речевым аппаратом, который по своему строению вполне способен производить большое количество звуков. Тупость животного объясняется не неприспособленностью его речевого аппарата, а несовершенством содержимого его черепной коробки.

В отличие от шимпанзе, некоторые птицы обладают поразительной способностью имитировать человеческую речь. Попугаи, хохлатые майны, вороны и ряд других птиц могут не моргнув глазом произносить целые фразы, но, к сожалению, они обладают птичьим умом и не умеют хорошо использовать этот свой талант. Они лишь копируют сложные сочетания звуков, которым их обучают, и повторяют их автоматически в установленном порядке безотносительно к внешним событиям. И все-таки удивительно, что шимпанзе, как и мелкие обезьяны, не могут достичь лучшего результата. Даже несколько простых слов пригодились бы им в их естественной среде, поэтому удивительно, почему им не удалось достичь такой степени развития.

Вернемся снова к нашему виду. Первобытные, инстинктивно издаваемые звуки – ворчание, стоны, вопли, которые характерны для других приматов, – не чужды и нам, несмотря на наш интеллект. Мы сохраняем данные нам природой звуковые сигналы, и они выполняют свою важную роль. Они не только образуют как бы звуковой фундамент, на котором мы можем воздвигать свой словесный небоскреб, но и существуют сами по себе как характерные видовые средства общения. Не в пример словесным сигналам, они произносятся без всякого обучения и обозначают одно и то же во всех культурах. Вопль, хныканье, смех, рев, стон, ритмичный плач передают одну и ту же информацию всем и везде. Подобно звукам других животных, они относятся к основным эмоциональным состояниям и оповещают нас о причинах, вынудивших ту или иную особь издать этот сигнал. Аналогичным образом мы сохранили свои инстинктивные выражения эмоций: улыбку, усмешку, насупленные брови, неподвижный взгляд, испуг, гнев. Такие сигналы знакомы всем сообществам и существуют, несмотря на наш некоторый культурный лоск.

Любопытно взглянуть, как эти основные видовые звуки и видовые выражения лица появляются с первых шагов развития ребенка. Реакция в виде ритмического плача (как нам хорошо известно) возникает с самого момента его рождения. Улыбка появляется позднее, спустя примерно пять недель. Смех и проявления характера мы наблюдаем у трех– или четырехмесячных младенцев. Полезно более внимательно изучить такие симптомы.

Плач – это не только самый ранний, но и самый важный сигнал о настроении человека. Улыбка и смех являются уникальными и довольно специфическими сигналами, однако плач присущ не только нам, но и тысячам других животных. Фактически все эти млекопитающие (не говоря о птицах), испытывая боль или страх, издают высокой тональности вопли, визги и крики. Что касается высших млекопитающих, у которых гримасы превратились в визуальные сигналы, то такие тревожные сообщения сопровождаются характерным выражением испуга. Будь то молодое или взрослое животное, такого рода реакция указывает на то, что произошло нечто серьезное. Об этом молодая особь оповещает своих родителей, а взрослые – других членов сообщества.

В младенчестве многое заставляет нас плакать. Мы плачем от боли, голода, одиночества, когда попадаем в чужую и непривычную обстановку, когда теряем физическую поддержку или терпим неудачу, пытаясь достичь какой-либо важной цели. Эти ситуации определяются двумя категориями: физическая боль и опасность. В любом случае, когда сигнал условен, у родителя появляется (или должно появиться) желание защитить свое чадо. Если ребенок находится вдали от родителя, то сигнал заставляет последнего сокращать разделяющее их расстояние до тех пор, пока дитя не окажется в его объятиях и его не станут качать, гладить по щекам или голове. Если ребенок уже соприкасается с родителем, но все равно продолжает плакать, необходимо осмотреть его тело и выяснить, что может причинять ему боль. Родитель продолжает беспокоиться до тех пор, пока сигнал тревоги не выключается (в этом отношении сигнал этот разительно отличается от улыбки или смеха).

При плаче лицевые мускулы напрягаются, лицо краснеет, слезятся глаза, открывается рот, губы растягиваются, глубокие вдохи перемежаются с судорожными выдохами, сопровождаемыми пронзительными возгласами. Дети бросаются к родителю и прижимаются к нему.

Несмотря на то что картина нам знакома, я описал ее довольно детально, поскольку именно из этого сигнала возникли характерные для человека смех и улыбка. Когда говорят, что они «смеялись до слез», имеют в виду именно эту взаимосвязь. Однако если говорить об эволюции, то произошло наоборот: «мы плакали до тех пор, пока не рассмеялись». Как же это произошло? Прежде всего необходимо понять, насколько сходны между собой такие сигналы, как плач и смех. Настроения, их вызывающие, настолько отличаются друг от друга, что мы упускаем из виду это обстоятельство. Как и при плаче, во время смеха у ребенка напрягаются лицевые мускулы, рот открывается, губы растягиваются, глубокие вдохи прерываются энергичными выдохами. Когда смех превращается в хохот, то, как и при плаче, краснеет лицо и на глазах выступают слезы. Однако издаваемые при этом звуки не так режут слух и не столь пронзительны. И прежде всего они короче и следуют один за другим через более короткие промежутки времени. Создается впечатление, будто непрерывный плач ребенка разбивается на маленькие отрезки и становится в то же время не таким резким и громким.