Проклятье рода - Елена Малиновская

Гилберт перехватил мой изумленный взгляд, брошенный на последний предмет интерьера, который почему-то оказался уставлен пустыми бутылками, и извиняющимся тоном произнес:

— Простите, что не могу предложить вам бокал вина. Я не держу в доме алкоголь. Моя бабушка с возрастом стала слишком слаба к спиртному. Я бы давно выкинул весь этот хлам, но вид бутылок успокаивает ее. Порой она подходит, пытается что-нибудь налить себе — и, не получив желаемого, благополучно успокаивается, бурча, что надо бы обновить запасы. Я боюсь, что если уберу все — то получу очередной припадок. Бабушка очень болезненно относится к малейшим изменениям в привычной обстановке.

— Да, я уже поняла, — сочувственно сказала я, вспомнив рассказ про вывеску, которую несчастный Гилберт никак не осмеливался снять. Помолчала немного, затем все-таки задала новый вопрос, воспользовавшись тем, что мы остались наедине — Габби убежала за матерью: — Простите мне мое любопытство. Наверное, оно немного неуместно. Но почему вас воспитывала бабушка?

Гилберт ощутимо напрягся, помрачнев, и я торопливо добавила, испугавшись, что он обиделся на меня:

— Если не желаете, то не отвечайте. Просто я тоже по сути выросла без родителей. Меня в раннем возрасте отдали на воспитание в пансион.

— Правда? — удивился Гилберт. — Странно, что нейна Элиза не забрала вас. Насколько я понял, вы были ее единственным потомком. Ну, если не считать дочери.

— Да уж, — согласилась я, невольно вспомнив крики нейны Амалии о том, что проклятия рода Этвуд добрались и до Вивьен. Интересно, это правда? Как бы еще узнать, в какой монастырь отправилась замаливать свои грехи моя бабушка.

— В общем, мое семейное прошлое куда прозаичнее вашего. — Гилберт грустно усмехнулся. — Хвала небесам, в нем нет такого количества таинственных смертей и исчезновений. Моя матушка, нейна Антонетта, и поныне жива и здравствует. Впрочем, как и отец, нейн Риккардо Валоно. Когда мне было лет пять, они уехали в Прерисию, где и живут поныне.

— Но почему? — удивилась я. — Что заставило их уехать из родной страны? Тем более так далеко. Странный выбор.

— Мой отец проворовался, — честно ответил Гилберт. — Назанимал денег по всей округе, даже бабушку вынудил продать фамильное и очень дорогое колье, сочинив какую-то жалостливую историю. Благо, что больше она на его вранье не поддавалась. Правда, это не уберегло ее драгоценности впоследствии, но о деталях сей трагедии вы уже осведомлены. Когда пришла пора платить по счетам — отец просто-напросто сбежал. Последовала за ним и мать. Понятия не имею, почему их выбор остановился именно на Прерисии, но подозреваю, потому, что именно в этой стране легче всего спрятаться от разъяренных кредиторов, поскольку, как известно, оттуда выдачи преступников нет. А меня оставили на попечении бабушки. Первый год после бегства родителей той пришлось нелегко. Помнится, почти каждый день в нашем доме разгорались скандалы, когда очередной обманутый приходил требовать назад свои деньги. Повезло, что суд встал на сторону бабушки. В конце концов, у нее была прекрасная репутация и она не страдала от пагубных пристрастий к азартным играм и алкоголю. Конечно, немного раскошелиться все-таки пришлось. По мере сил бабушка расплатилась со своими друзьями, правда, стоит отдать им должное, некоторые отказались от возмещения долга, пожалев несчастную пожилую женщину, оставшуюся с маленьким ребенком на руках. И с тех пор я каждый год получаю от родителей открытку, приуроченную ко дню смены года. Но не видел их очень и очень давно. Надеюсь, что им неплохо живется на новой родине.

В последних словах Гилберта послышалась вполне понятная горечь, и мне невольно стало его жаль. Увы, я очень хорошо знала, каково это — быть ненужным самым родным людям на свете.

Между тем история Гилберта породила во мне какие-то смутные воспоминания. Амалия Валоно… Теперь, узнав фамилию владелицы библиотеки, я поняла, что уже слышала это имя. Но где? По всей видимости, в записях прабабушки. Впрочем, ладно. Наверняка это не имеет особого значения.

— Габби, ну куда ты меня тащишь? — прервал наше затянувшееся молчание женский голос, прозвучавший из коридора. — Что за спешка?

Я повернулась к двери, торопливо натянув на лицо приветливое выражение. Ладно, вернемся к моим семейным проблемам. О чужих мне думать уже некогда.

— А вот и мы! — радостно провозгласила Габриэль, через миг появившись на пороге. — Не скучали?

Из-за ее плеча выглянула смущенно улыбающаяся женщина в темном скромном наряде, и я поразилась, как сильно Габриэль похожа на мать. У той такие же светлые волосы, такие же серые смешливые глаза. И выглядит очень молодо, словно передо мной две сестры.

— Добрый день, найн Гилберт, — вежливо поздоровалась женщина.

— Здравствуйте, сьерра София. — Гилберт торопливо поднялся из кресла.

София кивнула, удовлетворенная таким приветствием, и перевела испытующий взгляд на меня.

— А это найна Хлоя! — провозгласила ее дочь, взяв на себя обязанность меня представить. — Именно из-за нее я тебя сюда и привела. Это правнучка Элизы Этвуд.

— О, — глубокомысленно выдохнула София и присела на диван. Я внимательно наблюдала за ее реакцией, но при звуках моего имени у нее на лице не дрогнул ни один мускул. — Примите мои соболезнования по поводу вашей прабабушки. Хотя, наверное, вы уже смирились с этим горем. Времени-то прошло немало.

— Ну как сказать, — не согласилась я. — Вообще-то, я узнала о смерти прабабушки буквально позавчера.

Глаза Софии выразительно округлились от удивления, и мне пришлось быстро ввести ее в курс дела.

— Вот оно как, — медленно проговорила женщина и недоуменно нахмурилась. — Нет, нейна Элиза, конечно, всегда была малость странновата. Но я даже не предполагала, что она заставит своего поверенного скрыть факт ее смерти от единственного родного человека. Почему она так не хотела, чтобы вы приехали на ее похороны?

Я сочла ее вопрос риторическим и промолчала. Действительно, откуда мне знать, какими мотивами руководствовалась прабабушка, принимая это в высшей степени непонятное решение? На тот момент я уже не обучалась в пансионе. Джоанн Атчесон — моя благодетельница и подруга Элизы — была еще жива, правда, тяжело больна. Однако не сомневаюсь, что она без возражений отпустила бы меня в Аерни на похороны.

— Знаете, у вашей прабабушки была масса примет, которые она неукоснительно соблюдала, — продолжила София. — Любое действие превращалось для нее в подобие ритуала. Прежде чем выпить утренний кофе, надо было помешать его ровно пять раз левой рукой по часовой стрелке и три раза правой — против часовой стрелки. К старости пальцы начали ее плохо слушаться, поэтому все это должна была делать я. Если я ошибалась в счете, то приходилось варить кофе заново. И из таких мелочей состояла вся ее жизнь. Входить в ее кабинет можно было только после условного стука. Однажды я торопилась и влетела без соблюдения необходимых предосторожностей — в итоге едва не схлопотала ударом палки по голове. Точнее, схлопотала даже, но в последний момент Элиза меня узнала, поэтому удар пришелся вскользь. Она оплатила услуги доктора, но извиняться не сочла нужным. Сказала, что я сама виновата. Мол, повезло, что вообще не пришибла.