Жозеф Бальзамо. Том 1 - Александр Дюма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В самом деле? — удивился Бальзамо. — И в чем же состоит моя ошибка?
— Вы хотели мне дать монету в двадцать четыре су, а дали монету в двадцать четыре ливра.
И он разжал пальцы: на ладони у него лежал новенький блестящий луидор.
Бальзамо воззрился на старого слугу с восхищением, свидетельствовавшим, что обычно он не слишком-то верил в людскую честность.
— And honest[37], — произнес он, как Гамлет.
И, в свою очередь порывшись в кармане, он вложил в руку слуги второй луидор.
Невозможно описать счастье Ла Бри при виде такой поразительной щедрости. Он не видел золота по меньшей мере лет двадцать.
Поклонившись до земли, он начал пятиться к двери, но Бальзамо остановил его.
— Каков утренний распорядок у обитателей замка? — поинтересовался он.
— Господин барон де Таверне встает поздно, сударь, а мадемуазель Андреа всегда поднимается чуть свет.
— Когда это?
— Часов в шесть.
— Кто спит над моей комнатой?
— Я, сударь.
— А внизу?
— Никто. Под красной комнатой расположена прихожая.
— Хорошо, благодарю вас, друг мой, можете идти.
— Спокойной ночи, сударь.
— Спокойной ночи. Кстати, приглядите за моей каретой, чтобы она была в целости и сохранности.
— Можете не беспокоиться, сударь.
— Если услышите в ней какие-нибудь звуки или заметите свет, не пугайтесь. В ней мой старый немощный слуга, я вожу его с собой; он разместился в глубине кареты. Скажите господину Жильберу, чтобы не тревожил старика; кроме того, прошу вас, скажите ему, чтобы завтра утром он не удалялся, прежде чем не поговорит со мной. Ничего не забудете, друг мой?
— Ни в коем случае не забуду; но неужели вы, сударь, собираетесь уехать спозаранок?
— Посмотрим, — с улыбкой отвечал Бальзамо. — По делам мне необходимо завтра вечером быть в Бар-ле-Дюке.
Ла Бри испустил покорный вздох, бросил последний взгляд на постель и поднес свечу к очагу, намереваясь за неимением дров поджечь бумагу и хоть немного согреть просторную и сырую комнату.
Но Бальзамо его остановил.
— Нет, — сказал он, — оставьте мне все эти старые газеты: если не усну, развлекусь чтением.
Ла Бри поклонился и вышел.
Бальзамо приблизился к двери, прислушался к шагам старого слуги, под которым снова заскрипели ступени лестницы. Вскоре шаги у него над головой стихли. Ла Бри вернулся к себе в комнату.
Тогда барон подошел к окну.
Напротив его окна, в другом крыле здания, светилось окошко маленькой мансарды с неплотно задернутыми шторами. Там жила Леге. Девушка неспешно развязывала косынку и расстегивала платье. То и дело она отворяла окошко, высовывалась из него и оглядывала двор.
Теперь Бальзамо смотрел на нее с таким вниманием, какого не позволял себе проявить к ней за ужином.
— Удивительное сходство! — прошептал он.
В этот миг свет в мансарде погас, хотя обитательница ее, очевидно, еще не легла.
Бальзамо ждал, прислонившись к стене.
По-прежнему раздавались звуки клавесина.
По-видимому, барон прислушивался, желая уловить, не примешивается ли к музыке еще какой-нибудь звук. Затем, уверившись, что среди полной тишины царит одна гармония, он снова отворил дверь, которую затворил за собой Ла Бри, с предосторожностями спустился по лестнице и потихоньку приоткрыл дверь в гостиную, которая бесшумно повернулась на истертых петлях.
Андреа ничего не слышала.
Ее прекрасные, молочной белизны пальцы перебирали клавиши пожелтевшей слоновой кости; напротив нее находилось зеркало в резной раме, некогда золоченой, но теперь позолота облупилась и была скрыта под слоем серой краски.
Мелодия, которую играла девушка, была печальна. Впрочем, то были скорее простые аккорды, нежели мелодия. Несомненно, Андреа импровизировала, доверяя клавесину воспоминания и мечты, рождавшиеся в ее уме и воображении. Быть может, ее мысль, запертая в унылом Таверне, ненадолго покидала замок и блуждала в огромных садах монастыря Благовещения в Нанси, полных веселыми воспитанницами. Как бы то ни было, ее рассеянный, подернутый дымкой взгляд был устремлен в стоявшее перед ней темное зеркало, в котором отражался сумрак, коего не могла рассеять единственная в комнате свеча, стоявшая на клавесине и освещавшая музыкантшу.
Иногда она внезапно обрывала игру. В эти минуты она вновь вспоминала странное видение нынешнего вечера и неведомые впечатления, которые оно за собой повлекло. Мысли ее еще не успели ни на чем остановиться, но сердце уже забилось, и по телу пробежала дрожь. Она содрогнулась, словно что-то живое коснулось ее в уединении, и прикосновение это ее потревожило.
Пытаясь разобраться в своих странных ощущениях, она внезапно почувствовала, что ощущения эти возобновились. Девушка вся затрепетала, словно под действием электрического разряда. Взгляд ее прояснился, мысли обрели, так сказать, твердость, и она заметила в зеркале какое-то движение.
Это была бесшумно отворившаяся дверь гостиной.
В дверном проеме выросла какая-то тень.
Андреа вздрогнула, пальцы ее сбились и замерли на клавишах.
Между тем в том, что кто-то заглянул в гостиную, не было ничего необычного.
Этой тенью, которую невозможно было узнать, поскольку она не выступила из темноты, мог оказаться и барон де Таверне, могла оказаться Николь. Да и Ла Бри перед тем, как лечь спать, имел обыкновение бродить по комнатам; что-нибудь могло понадобиться ему в гостиной. Такое случалось нередко, и во время подобных обходов скромный и преданный слуга ступал всегда бесшумно.
Но духовным зрением девушка видела, что это и не отец, и не Николь, и не слуга.
Тень приближалась глухими шагами, все лучше и лучше различимая посреди темноты. Когда она вступила в круг света, исходившего от свечи, Андреа узнала приезжего: бледный, в черном бархатном рединготе, он был очень страшен.
По какой-то таинственной причине он расстался с шелковым платьем, в которое был одет прежде[38].
Она хотела убежать, крикнуть.
На Бальзамо простер руки вперед, и девушка замерла.
Сделав над собой усилие, она обратилась к вошедшему:
— Ради всего святого, сударь, что вам угодно?
Бальзамо улыбнулся, зеркало повторило его улыбку, и Андреа жадно поймала ее.
Но он не отвечал.
Андреа снова попыталась встать, но не смогла: невидимая сила, какое-то оцепенение, не лишенное сладости, пригвоздило ее к креслу, а взгляд ее был прикован к магическому зеркалу.
Это новое ощущение ее ужаснуло: она чувствовала, что находится всецело во власти человека, о котором ничего не знала.