В понедельник рабби сбежал - Гарри Кемельман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава XXII
Голос был таким громким, что рабби отвел трубку чуть подальше от уха.
— Рабби? Шалом. Держу пари, вы никогда не угадаете, кто говорит. Так это — В.С. Маркевич, вот это кто.
Мысленным взором рабби видел своего собеседника, радостно сияющего от того, что смог преподнести кому-то приятный сюрприз. В.С. Маркевич всегда преподносил приятные сюрпризы своим друзьям и знакомым. Дома, в Барнардс-Кроссинге, он мог заглянуть к кому-нибудь вечером, не потрудившись позвонить заранее, и даже обнаружив, что хозяева собираются уходить, никогда не смущался и разговаривал, повысив голос, чтобы хозяйка дома, накладывающая в спальне макияж, не пропустила что-нибудь из того, что он говорил ее мужу, который из вежливости вынужден был остаться в комнате и криво завязывать галстук без помощи зеркала. Он всегда был уверен, что его рады видеть.
Он обычно говорил о себе в третьем лице, редко используя местоимение и предпочитая при любой возможности повторить напыщенное имя. Он не был членом совета директоров храма, но без малейших колебаний высказывал свое мнение на общих собраниях и встречах Братства евреев. Он поднимался (круглая лысая голова блестит, рот растянут в постоянной улыбке) и произносил: «Господин председатель, В.С. Маркевич хотел бы прокомментировать поступившее предложение». Получив слово, он засыпал слушателей фразами «В.С. Маркевич чувствует, что…» и «По скромному мнению В.С. Маркевича…»
— Когда вы приехали, мистер Маркевич?
— Только что.
В голосе слышалось удивление, словно означавшее, что для В.С. Маркевича немыслимо приехать по любому делу в Израиль и не позвонить в первую очередь своему рабби.
— Вы приехали один, мистер Маркевич? Или вместе с миссис Маркевич? Вы путешествуете?
— Со мной только Кац, мой партнер. Мы здесь по делу, рабби. У нас куча намеченных встреч, одна наверняка с министром развития промышленности, затем мы присоединимся к группе, которая встречается с премьер-министром, но это позже, через неделю. Для вас в этом, наверно, нет ничего особенного. Полагаю, вы за это время уже познакомились со всеми важными шишками…
— Боюсь, что нет.
— Что ж, может, я сумею представить им вас — когда сам познакомлюсь. А сейчас вот чего бы я хотел. Мы взяли такси, они как раз грузят наши вещи, и через пару минут мы отправляемся в Иерусалим. Мы остановимся в «Кинг Дэвид» на сегодня и завтра. Потом едем в Хайфу. Как насчет того, чтобы мы встретились, и вы, может быть, показали бы нам город, достопримечательности и все такое?
— Гид из меня, вообще-то, не ахти какой, но я буду рад видеть вас и мистера Каца и показать вам, что смогу.
— Уже договорились, рабби.
На следующее утро они встретились в вестибюле гостиницы. Маркевич и Кац только что позавтракали в кафетерии, но решили, что не прочь выпить еще по чашке кофе, и они сидели за столиком втроем, потягивая кофе и беседуя о Барнардс-Кроссинге.
Маркевич в шутку называл Джо Каца своим немым партнером — «поскольку вечно говорю я один». Маркевич был крупным и экспансивным, с широкой улыбкой, которая словно делила надвое его похожую на дыню голову, а Кац — маленький, озабоченный, с грустными глазами и застенчивой улыбкой. Когда Маркевич говорил, Кац сидел молча, одобрительно кивал на остроты партнера и порой вздрагивал, если ему казалось, что тот допускает бестактность.
Не то чтобы Маркевич говорил слишком громко: он просто никогда не понижал голос. Где бы он ни находился, он говорил обычным тоном. В вестибюле он говорил так, словно обращался ко всем вместе. Так что все слышали, что Мазуры развелись, сына Джосаи Гольдфарба арестовали за наркотики, Хирши продали свой магазин скобяных товаров в Линне и переехали во Флориду. Мальчик Макса Кауфмана, Эл, занял первое место на школьной научной олимпиаде. На Элм-стрит, как раз перед храмом, поставили новый светофор, и переход стал более безопасным для детей, идущих в религиозную школу. Ленни Эпштейн обещал тысячу долларов школьному фонду.
Наконец, рабби удалось спросить:
— А как дела у рабби Дойча?
— Ах, рабби, — просиял В.С., — мы попали в десятку. Когда я услышал, что вы берете отпуск, я думал, вы подсунете вместо себя какого-нибудь мальчишку из семинарии. А если не мальчишку, то какого-нибудь шлюмиэля[53], который сам не может получить приличную работу. Но с рабби Дойчем вы сделали хороший выбор. И ребицин тоже. Она первоклассная леди.
— Я не выбирал его, его выбрал комитет. Я с ним никогда не встречался ранее.
— Ах, так? Я думал, это вы его выбрали. Если вы помните, я был на приеме. И когда я увидел, как вы с Дойчами стоите и дружески беседуете, я предположил… ну, так или иначе, он хороший человек. Я хочу сказать, когда он поднимается на кафедру, — он выпрямился на стуле и оглядел комнату, имитируя рабби Дойча на кафедре, — и произносит проповедь этим своим голосом, иногда прямо мурашки бегут по спине. Конечно, я не очень много общался с ним, но слышал, что говорят люди: он произвел на них впечатление, я имею в виду, даже на местных христиан. Вы знаете, что они попросили его работать в библиотечном комитете? А это для постороннего… И насчет ребицин, вы знали, что ее брат — Дэн Стедман, я имею в виду телекомментатора? Они сразу пришлись у нас ко двору и хорошо вписались.
— Это хорошо. Значит, он доволен Барнардс-Кроссингом?
— Именно этот вопрос В.С. Маркевич задал рабби Дойчу не далее как в прошлую пятницу, в Онег Шабат[54]. Мы пили чай, и тут В.С. Маркевич подходит прямо к рабби и говорит, — его голос стал деловитым: — «Рабби Дойч, вы нам нравитесь, и мы все думаем, что вы отлично работаете, но нравится ли вам здесь?» Многие говорят, что В.С. Маркевич всегда много болтает, но он считает: не спросишь — не узнаешь.
— И что же он ответил?
— Ну, а теперь вы будьте судьей, вы скажите мне, нравится ли ему в Барнардс-Кроссинге. Он отвечает этаким светским тоном, как он умеет: «Это красивый, приятный город, мистер Маркевич, а для меня, ко всему прочему, у него есть дополнительное преимущество — всего полчаса езды до больших библиотек Бостона и Кембриджа». Понимаете, он большой ученый. Так что вы думаете? Нравится ему или не нравится?
Рабби улыбнулся.
— Я вас понял, мистер Маркевич.
Маркевич внезапно перешел на хриплый шепот, ни на децибел не ниже нормального голоса.
— Поговаривают даже, что конгрегация теперь, возможно, достаточно велика, чтобы иметь двух рабби, и что, возможно, рабби Дойч захотел бы остаться. Что вы думаете об этом? — Он откинулся на спинку стула и лукаво посмотрел на рабби.
— Я предвижу некоторые сложности…
— Именно так сказал Маркевич, когда впервые услышал об этом. Правда, Кац? — Он опять наклонился вперед и продолжал конфиденциально. — Рабби Дойч — старше и опытнее, так что он не может быть помощником у рабби Смолла. С другой стороны, рабби Смолл получил эту работу первым, и ему вряд ли понравится идея уступить место и играть вторую скрипку при рабби Дойче, независимо от его возраста или опыта.
Кац вздрогнул.
— Пожалуйста, Маркевич.
Маркевич удивленно обернулся.
— В чем дело, Кац? — и снова повернулся к рабби. — Вот я и говорю, почему это не могут быть два рабби-партнера, с одинаковым статусом, тем более, похоже, скоро нам придется проводить две службы, одну наверху и одну внизу, в малом зале? Я представляю это так: поскольку все наши праздники длятся два дня, службу наверху, которая, несомненно, важнее, они могут проводить по очереди, бросая жребий. Что скажете, рабби?
Рабби Смолл поджал губы.
— Интересное предположение.
Маркевич толкнул партнера локтем.
— Видишь, Кац, не спросишь — не узнаешь. Рабби Смолл заинтересовался. Обдумайте это, рабби. А теперь, как насчет того, чтобы посмотреть город?
— Думаю, в первую очередь вы хотели бы увидеть Стену?
— Да, мы хотели бы увидеть Стену. У нас есть особая причина. — Он улыбнулся и подмигнул партнеру.
Они взяли такси, и всю короткую поездку сидевший в середине Маркевич вертел головой по сторонам, чтобы ничего не пропустить.
— Посмотри на это, Кац, там… уже проехали. Это было — что это было, рабби?.. Ого, посмотрите на этого старого еврея с пейсами… Ба, а вон там — араб! Я хочу сказать, если у них на голове намотано пестрое шматье, значит это арабы. Правильно?.. Эй, это, должно быть, какая-то церковь…
И так продолжалось, пока они не вышли из машины у Яффских ворот, — он задавал вопросы, не дожидаясь ответов, показывал на все, что казалось ему необычным, — на людей, здания, вывески.
— Я решил пойти этой дорогой, чтобы дать вам возможность увидеть Старый Город, — объяснил рабби.
Они пересекли площадь за воротами и подошли к улице, похожей на туннель.
Кац отступил назад.
— Вы хотите сказать, что мы пойдем туда? Это безопасно?