Любовь-нелюбовь - Анхела Бесерра

Она смотрела на мертвых птенцов, и слезы вновь подкатывали к глазам. Она снова почувствовала себя бесконечно одинокой. Но никому об этом не сказала.

События этого утра выбили Фьямму из колеи. Она впервые в жизни опоздала на работу.

Первой в списке стояла в тот день Эстрелья. Но в приемной Фьямма ее не увидела. Это было странно. Прождав час, Фьямма позвонила ей на мобильный. Сначала долго шли гудки, потом она услышала автоответчик. Фьямма оставила Эстрелье сообщение и занялась следующей пациенткой.

Пациенток у Фьяммы было столько, что на личные дела времени у нее уже не оставалось. К тому же она была убеждена, что ее проблемы — ничто в сравнении с теми, рассказы о которых она выслушивает каждый день. Она так и не заметила, что их с Мартином отношения дали трещину. Что их брак на грани краха.

Шли дни. Мартин вконец запутался. И главное, никак не мог определить, какое же именно чувство испытывает к Фьямме. Эстрелье он не звонил — было стыдно за неудачу, которую он потерпел в ту ночь. Мартин чувствовал себя последним мерзавцем и хотел разобраться в себе, принять решение, прежде чем снова встретиться с Эстрельей. По утрам он приходил на работу все раньше и раньше. Бродил по редакции как неприкаянный. Рабочий кабинет стал для него убежищем. Только здесь он мог не притворяться, быть самим собой. Дома он избегал взглядов жены — ему чудилось в них подозрение и осуждение, хотя на самом деле в них была лишь любовь. Он вставал чуть свет, чтобы как можно скорее убежать из дому и укрыться в своем мире — мире печатных слов, где на столе вечно стоял остывший кофе, но где небо было всегда безоблачным и где всегда писалось легко и свободно. Мартину никогда так не хотелось быть самому себе хозяином, свободным, как те чайки, что казались белыми буквами на бесконечном синем листе неба. Он часто любовался ими в юности, когда еще мечтал стать поэтом.

Он начал письмо к Эстрелье. Чувства и мысли распирали его, он должен был их выплеснуть. Слова лились на бумагу водопадом. В них присутствовал здравый смысл и мудрость, их переполняли любовь и отчаяние. В этом водопаде были камни и пена, грохот потока и нежное журчание струй. Телефон звонил не переставая, но Мартин слышал только голос своего сердца. Он думал сердцем и чувствовал головой, и через два часа перед ним лежало самое прекрасное и самое мучительное признание в любви. Он вложил письмо в конверт, а конверт спрятал в ящик стола, заперев его на ключ. Потом, несколько успокоившись, занялся отбором материала для первой полосы и — узнав, что главного редактора весь день не будет, — написал передовицу. Такой искренней и честной передовицы в газете "Вердад" еще не было.

После работы Мартин поехал в багетную мастерскую — забрать картину, которую Фьямма отдала туда несколькими месяцами раньше. На самом деле речь шла о той самой знаменитой блузке, которая была на Фьямме в день, когда на нее упал ангел. Она непременно хотела вставить эту блузку в раму. Когда Мартин увидел то, что получилось, он вынужден был признать, что "полотно" и впрямь произведение искусства. Мастер, следуя указаниям Фьяммы, наклеил вырезанный из блузки кусок на холст, выкрашенный ярко- голубой масляной краской.

Алые "розы", которые Фьямма увидела в потеках засохшей крови в тот день, выглядели сейчас совершенно необыкновенно. Рукой Фьяммы по кругу была сделана надпись золотыми чернилами: "Восемь роз печального дня цветущего мая". Мартин задумался над этой надписью. Он познакомился с Эстрельей восьмого мая. Может быть, жена о чем-то догадывается? Но Фьямма сделала надпись (в духе тех, которыми сопровождала свои творения Фрида Кало) лишь для того, чтобы придать особый смысл картине. Если бы Мартину случилось когда-нибудь заглянуть в дневник жены, он обнаружил бы там эскиз той картины, которую вез сейчас домой, и текст той самой надписи.

Дневник хранил несбывшиеся мечты Фьяммы — рисунки и записи, которые она делала, когда никто не мог ее видеть. Это было единственное увлечение, которое она сохранила с детства и с которым ни за что не хотела расстаться. Она полагала, что человек никогда не должен окончательно терять "детскую" часть своей души. Знала, что именно там хранится то, что можно назвать источником оптимизма — эмоции, привязанности, игры, радость... Именно эта часть души объединила их с Мартином, когда они познакомились. Они смеялись и так познавали мир — бегали босиком по пляжу, по вечерам усаживались на берегу и читали в унисон все стихи Рубена Дарио, выученные еще в школе, но обретшие теперь новый смысл. Они не отрываясь смотрели друг другу в глаза и то и дело принимались целоваться.

Они пели давным-давно вышедшие из моды болеро — оба знали их все наизусть. Фьямма научила Мартина видеть в облаках различных животных, а он ее — находить красивые раковины... "Детские" части их душ объединились, и это было лучшее из всего, что когда-либо случалось в жизни каждого из них. Но прошли годы, и все изменилось. Сейчас они не могли бы объяснить, что сталось с этими уголками их душ и почему они больше не приносят им радости. Мартин давно уже не думал об этом, как не думала и Фьямма, — они занимались вещами серьезными, им было не до глупостей. Теперь они стали взрослыми. Они все реже бывали вместе — каждый был погружен в свое море обязанностей и обязательств, которые день за днем отдаляли их друг от друга.

А недавно исчезло последнее звено связывавшей их цепи — умерли птенцы, которым они отдали всю свою нежность и на которых возложили все свои надежды.

Мартин вез картину домой и размышлял о том, что с ней будет — ее все-таки повесят на стену или ей, как большинству других картин, суждено стоять прислоненной к стене на каком-нибудь столе или прямо на полу? Эту моду завела Фьямма. Мартину нравилось, что их дом постепенно превращается в подобие музея, в котором для всего находилось место, и все можно было хорошо рассмотреть, даже если на первый взгляд казалось, что вещи стоят не на месте. Он вошел в квартиру, и сердце его сжалось — он не услышал ставшего привычным гомона птенцов. Прошло уже несколько дней, но он никак не мог привыкнуть к их отсутствию. Чтобы отвлечься, Мартин начал подыскивать место для новой картины, и взгляд его упал на их с Фьяммой свадебную фотографию. Мартин долго с грустью смотрел на нее.

Как ему поступить? Рассказать Фьямме о том, что с ним происходит? Нет, это невозможно. Для нее это будет хуже всего. Лучше ей вообще ничего не знать. Ему вспомнилась поговорка: "Глаза не видят — сердце не болит", — но он подумал, что поговорка лжет: вот он сейчас не видится с Эстрельей, но страдания его не прекращаются ни на миг.

Эстрелья с головой погрузилась в работу и, чтобы забыть о собственном одиночестве, помогала избавиться от одиночества другим. С того памятного четверга ее собственная жизнь словно утратила смысл. Ее ничто не радовало, само время, казалось, остановилось для нее. Эстрелья никак не могла понять, что же все-таки произошло. Снова и снова вспоминала в мельчайших подробностях свою последнюю встречу с Анхелем и не могла найти никакого сколько-нибудь приемлемого объяснения. Ее личная жизнь была сплошным кошмаром. И почему ей так не везет в любви?! Сначала муж — неукротимый мачо, которому в конце концов надоело ее насиловать, потом — нежный и любящий мужчина, который, увидев ее обнаженной, не смог сделать последнего шага. "Что случилось с Анхелем?" — спрашивала себя Эстрелья, вспоминая, как он вдруг поднялся с постели и почти сбежал, ничего не объяснив ей. Сказал лишь, что очень сожалеет, что "не может сделать этого" и что позвонит. Она почувствовала себя преданной, брошенной. Ее окружали ангелы, но они не смогли защитить от новой беды. Эстрелья упрекала себя в том, что поступала как наивная дурочка, но в то же время подсознательно искала оправдание для Анхеля, какую-нибудь лазейку, через которую он мог бы к ней вернуться.