Пятая колонна. Made in USA - Евгений Александрович Толстых
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сегодня газеты более откровенны и содержательны.
Как пишет The Washington Post, роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго» был одним из инструментов пропаганды, которую США вели против Советского Союза.
Литературным агентом Пастернака было Центральное разведывательное управление США, которое открыло широкой публике этого автора и этот роман, да к тому же еще поспособствовало присуждению Пастернаку Нобелевской премии. Более того, «Доктор Живаго» стал одним из пунктов масштабной секретной программы ЦРУ по распространению книг «План Маршала для ума». В ее рамках в странах Варшавского договора с 1958 по 1991 год были распространены порядка 10 миллионов книг и периодических изданий.
«Публикации дают представление о продуманном плане по достижению цели без причинения вреда иностранным партнерам и Пастернаку, – говорится в пресс-релизе американского ведомства по случаю опубликования секретных файлов. – После публикации «Доктора Живаго» на русском языке в 1958 году Пастернаку была присуждена Нобелевская премия по литературе, популярность книги достигла небес, а бедственное положение Пастернака в Советском Союзе привлекло внимание мировых СМИ».
Это сотни страниц документов, большинство из которых носили гриф «секретно». Объем этих бумаг куда больше, чем сам роман. Из их анализа следует, что в этой отнюдь не рядовой операции американской разведки были задействованы все силы и средства ЦРУ. Ее курировал сам директор ЦРУ Ален Даллес.
Сотни страниц донесений, справок, указаний, докладов, резолюций. Несмотря на то, что имена, клички, фамилии и «явки» старательно вымараны, чтение довольно любопытное, – пишет исследователь Рыбас в книге «Громыко» из серии ЖЗЛ.
Из документов следует, что «литературоведы в штатском» из Лэнгли очень быстро не только получили информацию о романе и его содержании, но поняли, какой эффект может дать его издание, прежде всего на русском языке. Здесь стоит напомнить, что основной задачей ЦРУ в то время в отношении СССР являлась работа по подрыву общественных устоев. В одном из секретных документов, озаглавленном «История рукописи «Доктора Живаго», говорится о том, что в июне 1956 года Пастернак «передал манускрипт представителю итальянского коммунистического издателя Джанджакомо Фертлинелли и еще двум гостям из-за рубежа». Представителем издателя был итальянский коммунист-журналист Серджио д`Анжело, который появился в Москве в 1956 году, когда уже возникли сложности с публикацией романа в СССР.
Не исключено, что этот итальянский коммивояжер был также связан с ЦРУ. Сам он утверждал, что был у Пастернака с русским коллегой, и автор сразу отдал им рукопись романа. Так или иначе, манускрипт вскоре оказался в Лэнгли, и там принялись разрабатывать план издания романа. Причем руководство ЦРУ требовало от своих агентов, чтобы первое издание «Доктора Живаго» увидело свет именно в Европе и только затем – в США.
Впрочем, ЦРУ ставило отнюдь не камерные задачи. «Доктор Живаго» должен быть опубликован максимальным тиражом, в максимальном количестве редакций для последующего активного обсуждения мировой общественностью, а также представлен к Нобелевской премии», – говорится в одной из директив Лэнгли.
Подробные инструкции руководство ЦРУ выдавало своим агентам и по такому щекотливому вопросу, как выбор и поиск первого русского издателя. Указано, каким критериям он должен удовлетворять. Отдельная тема – как продвигать книгу к русскому читателю, как доставлять? Поездами или самолетами? Агенты ЦРУ, не исключая все возможные способы, отдают предпочтение самолету, поскольку, по их мнению, там досмотр при пересечении границы менее строг. Рекомендовано вручать книгу командированным советским гражданам, чтобы они везли ее в Союз.
«Доктор Живаго» должен был, по мысли экспертов ЦРУ, не только раскрыть глаза советским людям на их жизнь, но и познакомить с этой жизнью европейского, а затем и американского читателя. Говорят, многие русисты за рубежом открывали СССР по этой книге.
«Я еще был школьником, когда великий роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго» произвёл сенсацию в мире после его классической экранизации Давидом Лином в 1965 году. Именно тогда я впервые прочел эту книгу… Когда я приехал в Москву в качестве посла, одно из первых мест, которые мы посетили с моей супругой Мариэллой, стала могила Пастернака в Переделкино… Тишина и покой этих мест заставили меня задуматься о великих литературных традициях России и о важной роли писателей и других представителей интеллигенции в жизни этой страны», – это пишет не литературовед, а нынешний посол США в России Джон Теффт, автор двух цветных революций – в Грузии и на Украине.
Не надо быть литературоведом, чтобы понять, почему именно «Доктор Живаго» полюбился ЦРУ. Надо полагать, что позже мы узнаем и о других литературных пристрастиях «рыцарей плаща и кинжала», и тогда их вкусы проявятся в полной мере к неудовольствию нашей либеральной тусовки».
Об этом в феврале 2015 года писал к «Комсомолке» Михаил Морозов.
Еще один поток литературного промысла второй половины восьмидесятых годов составили произведения русских писателей 20-30-х годов. Впервые в России именно в это время были опубликованы «большие вещи»: А. Платонова – роман «Чевенгур», повести «Котлован», «Ювенильное море», другие произведения писателя. Тогда же наши журналы перепечатывали ходившие в самиздате и опубликованные на Западе такие произведения 60-70-х годов, как «Пушкинский дом» А. Битова, «Москва – Петушки» Вен. Ерофеева, «Ожог» В. Аксенова и др. Произведения В. Набокова, И. Шмелева, Б. Зайцева, А. Ремизова, М. Алданова, А. Аверченко, Вл. Ходасевича и многих других русских писателей возвратились на родину.
Конечно, как и в «Докторе Живаго», и «Архипелаге…», в этих романах не было и тени созидательной идеи. Но мы сейчас даже не об этом.
Именно «задержанная» и «возвращенная» литература определяла характер духовной пищи, выставленной на книжные полки магазинов и библиотек (они тогда еще существовали). Не представляя грамотному обывателю опыт современного писательского творчества, именно эта продукция влияла на читателя в наибольшей степени, определяя его вкусы и пристрастия, формируя эстетические и политические взгляды. Критика, отвязавшаяся от идеологии, демонстрировала безудержно широкий диапазон суждений и оценок.
На волне неореволюционизма издавались русские философы-идеалисты, но «задвигались» на задние полки библиотек книги русских философов-материалистов.
Свобода «по-российски» была довольно категорична: или В.В. Маяковский и А.Т. Твардовский – или О.Э. Мандельштам и И.А. Бродский, или А.И. Солженицын – или М.А. Шолохов. Культура превращалась в инструмент политических экспериментов, весьма изощренно использовался интерес народа к возрождаемым ценностям.
Заглянем еще разок в сейф Г.Трумэна: «б) Исторический вклад русских в различных творческих сферах свободного мира: философии, искусстве и науке – всегда признавался и уважался».
Это – из директивы «Психологическое наступление против СССР» от 10
