Орел в песках - Саймон Скэрроу

— Так точно, командир.

— Хорошо. — Скрофа кивнул. Затем, окинув взглядом деревню, он уставился на Мириам, которая глядела на него со скамьи под навесом. — Говоришь, бандиты были в деревне, когда появился центурион Макрон?

— Так точно, командир.

— И что они тут делали?

— Лечили раненых, — неохотно ответил Катон.

— Значит, жители помогали им?

— Нет. Бандиты заставили жителей помогать им. Они угрожали.

— Разберемся. — Скрофа указал на Мириам. — Давайте сюда эту.

Мириам слышала разговор. Она поднялась на ноги и подошла к римским офицерам, дерзко глядя на префекта:

— Чего ты хочешь от меня, римлянин?

Скрофа на мгновение смешался от ее властного тона, но быстро восстановил самообладание и откашлялся.

— Похоже, ты дала бандитам кров.

— Да, но, как сказал центурион, у меня не было выбора.

— Выбор есть всегда, — надменно произнес префект. — В любых обстоятельствах. Ты могла сопротивляться. Ты обязана была сопротивляться.

— Сопротивляться? Как? — Мириам обвела рукой соседние дома. — У нас нет оружия — мы его не признаем. Мой народ верит только в мир. Мы ни на чьей стороне в вашей войне с Баннусом.

Скрофа насмешливо фыркнул.

— Ни на чьей стороне! Да как ты смеешь, женщина? Баннус — преступник. Бандит. Он вне закона. Если ты не против него, значит, получается, за него.

Теперь уже Мириам засмеялась и покачала головой:

— Нет. Мы не за него. Но и не за Рим.

— Так за кого же вы? — насмешливо поинтересовался Скрофа.

— За единую веру для всех людей, под единым богом.

Катон, наблюдая за противостоянием, заметил презрительное выражение на лице префекта и прекрасно его понял. Как большинство римлян, Скрофа верил во многих богов и соглашался с тем, что другие народы мира почитают своих. Упорство иудеев, настаивающих, что есть лишь один бог — их бог, а все прочие — бесполезные идолы, казалось Скрофе обычным высокомерием. И потом: если бог этих людей — верховный владыка, то как получилось, что Иудея — провинция Рима, а не наоборот?

Громкий стон разрядил напряжение, и все повернулись к бандиту, который корчился на земле неподалеку от дверей Мириам. Его глаза раскрылись, и он застыл, увидев римских офицеров и солдат вокруг себя. Макрон шагнул к нему и махнул в его сторону мечом. Раненый сел и прижался головой к стене.

— Что прикажешь делать с этим? — спросил центурион.

Скрофа взглянул на бандита и сложил руки на груди.

— Распять. Здесь, в центре деревни.

— Что? — переспросил Катон. — Это пленный. Его нужно допросить — он может рассказать что-то полезное.

— Распять его, — повторил Скрофа. — А дом этой женщины сжечь.

— Нет! — Катон шагнул к префекту. — Она спасла нам жизнь, рискуя своей. Не смей уничтожать ее дом!

Скрофа нахмурил брови, возмущенно вздохнул и заявил тихим и гневным голосом:

— Женщина призналась в помощи врагу и отрицает власть императора. Этого я не потерплю. Этим людям нужно преподать урок. Они или за нас, или против нас. — Скрофа повернулся к Мириам. — Пусть подумает об этом, глядя на пожар.

Мириам ответила на его взгляд, презрительно сжав губы.

Сердце Катона колотилось. Он ужаснулся вопиющей несправедливости решения префекта. Оно было бессмысленным. Хуже, чем бессмысленным — оно было нарочито неверным. Если такая награда ждет тех, кто с риском для жизни спасает римских солдат, жители Иудеи никогда не смирятся с империей. Но и это не все, подумал Катон. Такое наказание было аморальным. Он покачал головой и вытянулся перед префектом, заставляя себя говорить как можно спокойнее.

— Не сжигай ее дом, командир.

— Это почему же? — удивленно спросил Скрофа.

— Я тебе не позволю! — выкрикнул Катон.

Удивление сползло с лица Скрофы.

— Как ты смеешь противиться моей власти, центурион? За такое я тебя разжалую, отдам под трибунал. Да я…

Прежде чем префект успел продолжить, Макрон схватил друга за руку и подтолкнул к навесу.

— Парню сильно досталось по голове, командир. Он не понимает, что говорит. Иди, Катон, посиди в тенечке. Тебе надо отдохнуть.

— Отдохнуть? — Катон уставился на друга. — Нет. Я должен остановить это безрассудство.

Макрон покачал головой и потащил Катона прочь от префекта, шепча:

— Заткнись, дурачок. Пока я тебя не заткнул.

— Что? — Катон в изумлении уставился на друга.

Макрон подтолкнул его к скамье под навесом.

— Сиди тихо и ничего не говори.

Катон затряс головой, но Макрон вцепился ему в руку и зашипел:

— Сядь!

У Катона голова пошла кругом от замешательства. Скрофа собирался совершить чудовищную несправедливость, которой Катон намеревался помешать. А Макрон, взяв сторону Скрофы, не желал дать другу возможность протестовать. Катон беспомощно осел на скамью и посмотрел на Мириам. Ее лицо посуровело, но она не могла скрыть слез, блестевших в уголках глаз. Помедлив мгновение, Симеон взял ее за плечи и повел в дом.

— Мириам, давай спасем, что можно, пока еще есть время.

Женщина кивнула, скрываясь в тени.

В сгустившихся сумерках отряд покинул деревню. Катон, едущий между Макроном и Симеоном, последний раз оглянулся. Пламя ревело и трещало, огонь пожирал дом Мириам. Хозяйка стояла в стороне, обняв внука. Несколько жителей замерли, глядя на пылающий кошмар. Сбоку, освещенный багровым заревом, висел бандит, распятый на наспех сколоченном кресте, который солдаты соорудили, выдрав бревна из стен дома Мириам. Торопливо нацарапанная надпись на деревянной табличке, прибитой под ногами бандита, предостерегала жителей деревни от того, чтобы оказывать помощь распятому, и запрещала убирать тело после его смерти. Иначе его место займет кто-то другой.

Отвернувшись, Катон почувствовал болезненное отчаяние и ненависть к самому себе. Рим отнял у Мириам сына, а теперь разрушил дом. Если подобным образом обращаться с людьми, в которых так мало злобы, то в этой земле никогда не воцарится мир.

Глава 10

— Что ты там учудил? — негодовал Катон. — Почему не поддержал меня?

Они сидели в комнате, предоставленной Макрону. Катон получил комнату неподалеку. Скрофа объяснил, что до решения вопроса о назначении Макрона им нельзя предоставить квартиры, соответствующие их предполагаемому статусу. Так что квартирмейстера когорты и его помощника временно потеснили из их кабинетов; писари до вечера трудились, очищая комнаты и таская мебель для вновь прибывших центурионов. Отряд вернулся в форт после заката, в серебряном свете молодой луны, и торопливое устройство комнат затянулось до четырех часов утра. Симеон получил койку в казарме кавалеристов и отправился спать, оставив двух взвинченных офицеров с глазу на глаз — по крайней мере, пока не приготовили их комнаты.