Дети капитана Гранта (худ. В. Клименко) - Верн Жюль Габриэль

— Как знать! — повторял Гленарван, не спуская с него глаз.

А чудовищная птица приближалась, то паря в воздухе, то стремительно падая вниз, словно неодушевленное тело, брошенное в пространство. Но вскоре хищник начал описывать большие круги не выше, чем семьсот футов над землей. Теперь кондора можно было рассмотреть ясно: ширина его могучих распростертых крыльев превышала пятнадцать футов, он держался в воздухе, еле взмахивая ими, так как большим птицам свойственно летать с величественным спокойствием, тогда как насекомым, чтобы удержаться в воздухе, приходится беспрестанно махать крыльями.

Майор и Вильсон схватили карабины. Гленарван жестом их остановил. Кондор описывал круги над одним из недоступных для человека плато Кордильер, находившимся приблизительно в четверти мили от наших путников. Огромная птица носилась с головокружительной быстротой, то выпуская, то пряча страшные когти, время от времени тряся своим хрящеватым гребнем.

— Это там! Там!.. — крикнул Гленарван.

Вдруг в его голове промелькнула догадка.

— Если Роберт еще жив! — воскликнул он в ужасе. — То эта птица… Стреляйте, друзья мои, стреляйте!

Но было уже поздно: кондор исчез за высокими выступами скалы. Прошла секунда, показавшаяся столетием… Но вот огромная птица появилась снова: она летела медленнее, отягощенная грузом.

Раздался вопль ужаса — в когтях у кондора висело и качалось безжизненное тело, то было тело Роберта Гранта. Хищник, вцепившись в одежду мальчика, парил в воздухе футах в ста пятидесяти над лагерем. Он заметил путешественников и, стремясь со своей тяжелой добычей поскорее скрыться, мощно рассекал крыльями воздух.

— А! — крикнул Гленарван. — Пусть лучше тело Роберта разобьется о скалы, чем послужит…

Он не договорил и, схватив карабин Вильсона, прицелился в кондора, но рука его дрожала, глаза заволоклись туманом, он не мог навести ружья.

— Предоставьте это мне, — сказал майор.

И, неподвижный, спокойный, уверенный, Мак-Наббс прицелился в кондора: тот был от него уже в трехстах футах.

Но не успел майор нажать курок карабина, как в глубине долины раздался выстрел; белый дымок поднялся между двумя базальтовыми громадами, и кондор, пораженный пулей в голову, описывая круги, стал медленно, словно на парашюте, спускаться на своих широко распростертых крыльях. Не выпуская добычи, он мягко упал футах в десяти от крутого берега ручья.

— Теперь за нами дело! За нами! — крикнул Гленарван.

И, не стараясь узнать, откуда раздался спасительный выстрел, он кинулся к кондору. Спутники последовали за ним. Когда они добежали до кондора, тот был уже мертв, а тела Роберта почти не было видно из-под его широких крыльев.

Гленарван бросился к мальчику, вырвал его из когтей птицы, уложил на траву и приник ухом к безжизненному телу.

Никогда из уст человеческих не вырывалось еще такого радостного возгласа, какой вырвался в этот миг у Гленарвана:

— Он дышит! Он жив!

В одну минуту с Роберта сняли одежду, смочили ему лицо свежей водой. Он пошевелился, приоткрыл глаза, посмотрел вокруг себя и прошептал:

— А, это вы, сэр… отец мой!

Гленарван, задыхаясь от волнения, был не в силах ответить и, опустившись на колени возле чудом спасенного мальчика, заплакал от радости.

Глава пятнадцатая. ИСПАНСКИЙ ЯЗЫК ЖАКА ПАГАНЕЛЯ

Роберт, избавившись от одной страшной опасности, тут же подвергся другой, пожалуй не меньшей: его едва не задушили в объятиях. Как он ни был слаб, но все же ни один из его спутников не смог удержаться от того, чтобы не прижать мальчика к сердцу. Надо полагать, что такие объятия не гибельны для больных; по крайней мере Роберт от них не умер.

Затем мысли путешественников от спасенного обратились к спасителю, и, разумеется, майору первому пришло в голову осмотреться кругом.

Шагах в пятидесяти он увидел человека очень высокого роста, неподвижно стоявшего на уступе у самой подошвы горы. У ног его лежало длинное ружье. У этого столь неожиданно появившегося незнакомца были широкие плечи, длинные волосы, схваченные кожаным ремешком. Рост его превышал шесть футов, смуглое лицо было раскрашено: переносица красной краской, веки — черной, лоб — белой. Одет он был, как полагается жителю пограничной полосы Патагонии: на нем был великолепный, сшитый жилами страуса плащ из шкуры гуанако, пушистой шерстью наружу, и разукрашенный красными фантастическими узорами. Под плащом виднелась нижняя одежда из лисьего меха, туго стянутая в талии и впереди заканчивающаяся клинышком. На поясе висел мешочек с красками для раскрашивания лица. Обувь его была сшита из бычьей кожи и у лодыжек крестообразно перевязана ремешками.

Несмотря на пеструю раскраску, лицо патагонца было величественно и обличало недюжинный ум. Стоя в позе, полной достоинства, он ждал, что произойдет. Эту неподвижную и внушительную фигуру, стоящую на скалистом пьедестале, можно было принять за статую, олицетворяющую бесстрастие.

Заметив патагонца, майор указал на него Гленарвану, и тот быстро подошел к нему. Патагонец сделал два шага вперед. Гленарван схватил его руку и крепко пожал. В глазах лорда, во всем его облике, в его сияющем лице светилась такая признательность, такая горячая благодарность, что патагонец не мог не понять его. Он слегка наклонил голову и произнес несколько слов, которые, однако, ни майор, ни его друг не поняли.

Тогда патагонец, внимательно всмотревшись в чужестранцев, заговорил на другом языке, но и на этот раз его не поняли. Впрочем, некоторые произнесенные туземцем фразы показались Гленарвану похожими на испанский язык, на котором он знал несколько обиходных слов.

— Espanol?29 — спросил он.

Патагонец кивнул головой сверху вниз — движение, имеющее у всех народов одинаковое значение.

— Отлично, — заявил майор, — теперь дело за нашим другом Паганелем. Хорошо, что ему пришло в голову изучать испанский язык!

Позвали Паганеля. Он немедленно прибежал и приветствовал патагонца с чисто французской грацией, которую тот, по всей вероятности, не смог оценить. Географу тотчас же рассказали обо всем.

— Чудесно! — воскликнул он.

И, широко открывая рот, чтобы яснее выговаривать, он проговорил:

— Vos sois urn homem de bem!30

Туземец внимательно слушал, но ничего не отвечал.

— Он не понимает, — промолвил географ.

— Быть может, вы неправильно произносите? — высказал предположение майор.

— Возможно. Произношение дьявольское!

И Паганель снова повторил свою любезную фразу, но результат был все тот же.

— Изменим фразу, — сказал географ и произнес медленно и внушительно: — Sem duvida, um Patagao?31

Тот по-прежнему молчал.

— Dizeime!32 — добавил Паганель.

Патагонец и на этот раз не проронил ни слова.

— Vos compriendeis?33 — закричал Паганель так громко, что едва не порвал себе голосовые связки.

Было очевидно, что индеец ничего не понимал, так как наконец ответил по-испански:

— No comprendo34.

Теперь настала очередь Паганеля изумляться, и он с видимым раздражением спустил очки со лба на глаза.

— Пусть меня повесят, если я понимаю хоть слово на этом дьявольском наречии! — воскликнул он. — По-видимому, это арауканское наречие.

— Да нет же, — отозвался Гленарван, — этот человек, несомненно, ответил по-испански.