Парижский поцелуй - Джоанна Кливленд

— Так долго? — спросила мадам Арду, когда Иви вошла в гостиную. Старуха стояла посреди комнаты, и сразу почувствовала присутствие другого человека.

— Я спала, когда от вас пришли.

— Спали? И вы не просматривали записи, готовясь задать мне вопросы?

— Вы запретили задавать мне вопросы, мадам.

— Верно. Помогите мне найти мое кресло.

Иви подала слепой руку и повела ее к креслу.

— Я смотрела на картины, — сообщила мадам Арду.

Удивлению Иви не было границ. Может быть все-таки мадам Арду не была слепа и все это выдумки?

— Не понимаю, — решилась она ответить.

— Не понимаете, как я могу видеть? Все — здесь, — Мадам Арду тронула свой лоб. — Если правильно встать, то я могу представить их все.

— Чудесно. У вас хорошее воображение.

— Это верно. Вы готовы продолжать?

— Да. Вы как раз рассказывали, что требовали похитители.

— Да, изумруд. Что это был за камень! Огромный, чистой воды — само совершенство. Было в нем какое-то тепло, так что ты сразу знал, что он в комнате. К сожалению, он был слишком ценным, и его редко носили. Его и хотели получить бандиты.

— А вы их видели, мадам?

— Видела?

— Когда они сняли с вас повязку, то вы рассмотрели их лица?

— Только одного из них. Остальные — а я уверена, что их было трое — ни разу не входили ко мне в комнату. Только один. Он приносил мне еду, а когда наступал вечер, давал одеяло — тяжелое колючее крестьянское одеяло. Но и его лица я не рассмотрела — он всегда был в маске. Я не смогла бы его опознать.

— А откуда вы знали, что это один и тот же человек?

— По голосу. Я очень хорошо различаю голоса. Не только теперь, когда я ослепла, но всегда.

— Вы пытались бежать? — Вижу, вы никогда не попадали в подобную ситуацию, мисс Форчун, — нахмурилась мадам Арду. — Первые несколько дней я чувствовала только ужас. Мне давали простую пищу, которая была скверно приготовлена. Мне все время было нехорошо. Они угрожали мне, говорили, что я должна отдать ожерелье, которое я сама видела всего раз в жизни. Они сказали, что написали записку с требованием выкупа, но не показали ее. С каждым днем я все больше слабела и боялась. Они сообщили, что семья Арду не хочет отдавать за меня ожерелье. «Что я могу сделать?» — спросила я. «Ты должна придумать, как получить его,» — ответили мне. Но я не знала, как. А потом однажды они снова связали меня, завязали глаза и бросили в машину. Мы куда-то ехали, потом автомобиль остановился, один из мужчин вывел меня на улицу и хрипло прошептал: «Оно у нас». Он толкнул меня. Я упала в траву. Хлопнула дверца, потом машина отъехала. Наверное, они ослабили веревки, потому что я смогла развязать руки, сняла повязку и оглянулась. Это были земли Арду — до дома был неблизкий путь. Вдруг за деревьями я увидела огни, людей — полицейских, слуг, репортеров. Никогда прежде тут не было столько чужих. Я хотела бежать им навстречу, но у меня не было сил…

Мадам Арду замолчала, опустив слепые глаза на свои сжатые в кулаки руки.

— Вы пережили страшные дни, мадам, — сочувственно сказала Иви.

— Нет слов, чтобы описать это, мисс Форчун. Тогда я думала, что мое освобождение — счастливейший день, но ошибалась. Это был не конец трагедии и унижения, а только их начало. Жизнь никогда не вернулась в прежнее русло.

— Но почему, мадам? У вас были любящий муж, дочь. Что мог изменить пропавший изумруд?

— Ничего. Просто счастье ушло. С того дня со мной не происходило больше ничего хорошего. Нам пришлось покинуть дом, потому что люди приходили и приезжали, чтобы посмотреть на место, где это случилось. Кругом были соглядатаи — невозможно было гулять по парку, пойти куда-нибудь вечером. Кругом были люди. Журналисты не хотели оставить нас в покое. И полиция тоже. Их вопросам не было конца. Видела ли я лица похитителей? Смогу ли я их опознать? О чем мы говорили? Как выглядел дом? Что за еду мне давали? А когда я в сотый раз отвечала на эти вопросы, они уходили, чтобы вскоре вернуться и задать их еще раз.

— Я понимаю ваш гнев.

— Но это было бы не самое страшное, — продолжила мадам Арду. — С этим можно было бы жить — раздражает, не больше. Больнее было другое. Дела мужа пошли плохо. Было ли это связано с похищением? Не знаю, но это тоже случилось вскоре после несчастья. Ребенок заболел. Слава Богу, у меня была замечательная Наннет, которая заботилась о моей дочери до самого последнего дня ее жизни. А ведь моя малышка родилась нормальной, но что-то разрушило ее здоровье. Мы возили ее от врача к врачу, но ничто не помогало. Она умерла, когда ей было двадцать четыре — столько же лет, сколько было мне, когда меня похитили.

— Я понимаю, что вам очень тяжело, мадам, — сказала Иви как можно мягче. — Может быть не надо продолжать?

— Нет. Дайте мне закончить. Это последнее интервью, которое я даю в своей жизни. — Она помолчала. — И еще… Пьер… — она остановилась, чтобы со слезами прошептать. — Он изменился…

— Мадам, — остановила ее Иви, — пожалуйста. Это слишком болезненно.

Слезы текли по морщинистому лицу.

— Болезненно? Это слово не может описать моих чувств. Это была пытка. Мой Пьер… Единственный мужчина, которого я любила…

Слепая вынула из кармана тончайший батистовый платок и попыталась промокнуть глаза. Все было бесполезно — слезы текли и текли. Иви встала и отошла, чтобы посмотреть на картины, которые она знала теперь слишком хорошо. Что случилось между Элизабет и Пьером? Почему их продолжали преследовать несчастья? Куда исчез изумруд? Иви повернулась. Мадам Арду по-прежнему сидела в кресле и тихо плакала. Вопросам суждено было остаться без ответа.

— Мисс Форчун? — Иви удивила резкость тона. — Я закончила. Элизабет Арду дала свое последнее интервью. Вы удовлетворены?

Иви хотелось сказать, что она вовсе не удовлетворена: мадам Арду повторила все, что было и так известно о похищении. Старуха не рассказала ни одной новой детали. Но Иви промолчала — она знала, что все бесполезно.

— Вы мне не ответили, — настаивала мадам Арду.

— Я… я должна проглядеть свои заметки, — уклончиво отозвалась Иви.

— А вы неблагодарны, — заявила мадам. — Я потратила на вас столько времени, сил и здоровья, чтобы поведать о величайшей трагедии своей жизни, а вам надо посмотреть записи, прежде чем вы решите, удовлетворяет ли вас мой рассказ.

— Мне очень жаль, мадам.

— Вам есть о чем жалеть, мисс Форчун. А теперь уходите. — Она схватила серебряный колокольчик и яростно трясла им, пока не появился слуга.

Иви дождалась, когда молодой человек вывезет кресло мадам Арду из комнаты, и снова обратилась к фотографиям и картинам. Возможно, она видела их в последний раз, и она хотела все хорошенько запомнить. Элизабет — юная жена. Элизабет — молодая мать. Элизабет в мраморе. Иви взяла каменную голову в руки. Даже старомодная прическа, не могла разрушить впечатления о совершенстве и красоте этого лица. Держа мраморную голову на вытянутой руке, она несколько раз повернула ее, чтобы увидеть с разных точек зрения.