Тайна покрытая временем (СИ) - Валерий Филатов

— Что сие значит, Фёдор Аркадьевич?

— Двенадцатидюймовые пушки, — лаконично ответил старший майор, но решил уточнить. — В подарок… Имеют весьма быструю перезарядку и обладают, по словам конструктора, дальностью стрельбы в две мили и с необычайной меткостью.

— В две мили?! — не поверил Поворов, но Глазьев только пожал плечами. — Ладно. Пусть установят на шкафуте, да прикроют до поры. В море разберёмся. Что насчёт ремонта и команды?

— Остались мелкие работы, — поспешил ответить Яковлев. — Завтра к полудню обещались завершить.

— С командой хуже, Павел Сергеевич, — понуро сказал Глазьев. — Пока только граф Воронцов изъявил желание пополнить экипаж.

— Граф Воронцов?! — выпучил глаза Поворов. Такое же выражение лица было и у Яковлева.

— Да. Это сын военно-морского атташе в Саксонии. Волею случая граф побывал в том месте, куда нам надобно прийти. И по той же воле оказался здесь. Думаю, он будет нам полезен. К тому же, нужен пригляд за гардемарином Величинским, а то он шибко много времени отбирает.

— Согласен, сударь, — улыбнулся Поворов и повернулся к Яковлеву. — Юрий Антонович, начинайте погрузку. А где мы разместим графа?

— С Величинским, — ответил Глазьев, опережая Яковлева. — Я же найду себе место. Хотя, не думаю, что нам доведётся поспать в ближайшие трое суток.

— Фёдор Аркадьевич, вы сможете прикорнуть на моём месте, пока я буду на вахте, — предложил лейтенант.

— Благодарю, Юрий Антонович. И попрошу вас прислать вахтенного матроса к семи склянкам, чтобы разбудил меня.

Между семью и восемью утра Глазьев прохаживался около новых пушек на шкафуте. Он думал, какие слова сказать пиратам, если они придут наниматься в экипаж фрегата. Если, вообще, придут…

То, что в порту разлетелась весть о найме, Глазьев не сомневался — ночная встреча с соотечественниками не могла пройти даром, но будет ли желание у брошенных поданных империи воевать за неё? Бывший император относился к ним наплевательски, и они тоже могут плюнуть в представителя империи, хоть он и в чине. Фёдор Аркадьевич в своё время не плюнул…

На полубак буквально выполз из каюты Величинский, охая и стеная. И этим Глазьева раздражая.

— Вы бы завязывали с вином, гардемарин, — не удержался старший майор от нравоучения.

— Попрошу не указывать мне, сударь, — молодой человек с трудом ворочал языком и морщился от головной боли.

— Да что вы. Как я смею, — ухмыльнулся Глазьев. — Ведь вы такое светило науки. Куда мне, простому воину…

— Вот и помалкивайте, — махнул ладонью гардемарин. — А кого это мне ночью подселили в каюту?! Понимаете ли, не рыгнуть, не пукнуть…

Старший майор с трудом сдержал смех — Величинский выглядел импозантно и шутейно.

— Это молодой граф Воронцов, сбежавший из саксонского плена. Кстати, он был на том острове, куда мы направляемся.

— Граф?! А что он изорван, как бродяга?

— Так в плену был, гардемарин, а не на балу. Понимание должно быть…

Величинский надул щёки.

— Да в каком плену, сударь?!

Совершенно неожиданно на палубу вышел Воронцов.

— Вы считаете, гардемарин, что я лгу?!

— Да почём мне знать, — отмахнулся учёный. — Только с того места ещё никому не удалось бежать. А вот вы, — он выдохнул, — каким-то образом сбежали…

Молодой граф хотел схватиться за шпагу, но оружия на поясе не было.

— Прекратите, Величинский! — повысил голос Глазьев. — И вы, граф, не горячитесь! И расскажите нам, как вам удалось уйти не только с острова, но и из подвала, в котором вас, по вашим же словам, насильно содержали. Да ещё и вместе с сестрой.

У подружки Марии Воронцовой, такой же ветреной и беспутной, была вечеринка. Посольство русичей в Саксонии отмечало её день ангела. Как же, у дочки самого посла!

Народу собралось немало. Среди гостей были замечены и молодые саксонцы — представители элиты. Они без труда уговорили двух подружек, опьяневших от шампанского, поехать с ними в дорогое увеселительное заведение, коих в столице Саксонии было немало. Николай увязался за сестрой, зная её шебутной нрав и привычку задирать юбку, танцуя на столе. А потом крутить над головой снятыми панталонами, как флагом.

— Позорище! — кричал, бывало, папенька. — Дочь графа Воронцова на глазах у всех сымает панталоны на столе среди объедков! Это какого же бесстыдству надо набраться?!

— Врут, — отвечала Мария, не моргнув. — Я на стол уже без панталон взобралась.

Папенька хватался по привычке за розги, но тут на защиту дочери вставала маменька.

— Уйди! А то и тебе достанется! — гремел громом Воронцов-старший.

Маменька выпячивала приличных размеров грудь и сверкала накрашенными глазами.

— Да как у тебя рука поднялась?! Да где это видано, чтобы хлестать родную дочь по нежным ягодицам?! Потом денег не наберёшься пластику делать!

— А вот на это денег не жалко?! — папенька тряс рукой с зажатыми в ладони розовыми шёлковыми панталонами дочери. Их прислали курьером в гламурной коробочке от какого-то саксонского лорда. На визитке в коробочке было начертано: «Дорогая Мария! Вы забыли это вчера на моём письменном столе в кабинете. Они так благоухали, что я не спал всю ночь, думая о вас. Надеюсь на скорую встречу! Лорд Джейкобс».

— Хм, — маменька подносила монокль, чтобы лучше рассмотреть бельё. — Маша, с каких пор ты носишь панталоны дороже, чем у меня?! А что за лорд? Он старый?.. Богатый?

— Пошли вон, дуры! — наливался кровью от гнева папенька. — Месяц чтобы из дому носа не показывали!

Через месяц, однако, Маша бросалась в очередной омут. Папенька, не выдержав такого поведения дочуры, решил отправить её назад, естественно, вместе с маменькой.

— Распадлючились, вы, здесь, — хмуро говорил он, поднося очередную рюмку водки ко рту. — Мне уж граф Толстой депешу прислал со своим недовольством в отношении вас. С первой же оказией отправитесь домой!

Маменька перечить уже не смогла — в таком состоянии граф Воронцов мог и её отхлестать розгами по ягодицам. Пришлось собираться, но Маша решила на прощание гульнуть по полной. Да и повод уже был.

Молодой граф проследил за сестрой и увидел, как её сажают в подъехавшую карету. Он бросился на выручку сестре, но был оглушён. Его с Машей связали и поместили в какой-то вонючий сарай, но потом быстро погрузили на корабль.

Корабль шёл дня три. Всё это время с пленниками не разговаривали, только носили воду и пресные лепёшки. Маша морщилась, кричала и грозила, но пользы от этого было никакой. Хорошо ещё ведро дали, чтобы справлять нужду.

В последний день их мореплавания в трюм спустился человек и накинул им на головы чёрные мешки. Потом спустился ещё кто-то и приказал молодому графу написать письмо своему отцу. Граф поначалу артачился, но после угроз сексуальных бесчинств над