Скачущий на льве - Леонид Мацих

Адриан. Посмотри мне в глаза, Пизон. Нет, ты их отменил!

Пизон. Да, великий цезарь, сознаюсь, отменил. Прости мне ложь и малодушие.

Адриан. Почему ты отменил их? Тебе так хотелось навредить евреям?

Пизон. Я хотел торжества справедливости.

Адриан. Торжество справедливости подразумевало восстановление status quo. Ты его грубо нарушил, поступив не лучше, чем еврейские бунтовщики. Для представителя римской власти это недопустимо. Насилие государства должно опираться на закон и право, а не на произвол.

Пизон. Признаю, великий цезарь, что я действовал сгоряча.

Адриан. Какие еще шаги ты предпринял?

Пизон. Я распорядился арестовать зачинщиков бунта и их предводителя, так называемого мудреца Исаака. Всех их я приказал распять вдоль Яффской дороги, а этого Исаака повесил на городской площади вниз головой. Греки обмазали ему бороду нефтью и подожгли. От его воплей улетели даже городские голуби.

Руф. Греки не только присутствовали на казни, но и участвовали в ней?

Пизон. Да. Я не мог отказать им в этом. Они это заслужили.

Руф. Твои действия едва ли можно назвать разумными.

Адриан. Какой уж тут разум! Вместо того, чтобы гасить пожар, ты разжигал его. Римская власть не должна явно оказывать предпочтения ни одной из сторон в конфликте. Греков я понять могу, но почему столь сильные чувства овладели тобой? Ты так не любишь евреев?

Пизон. Не скрою, великий цезарь, я их ненавижу. Они мне отвратительны своим видом, запахом, а, более всего, постоянной ложью и готовностью обмануть и предать.

Адриан. По-моему, все люди пахнут одинаково. Египетский крестьянин или греческий рыбак отнюдь не благоухают розами. А каков запах от легионеров на марше! Не замечал, чтобы от евреев исходила какая-то особенно гнусная вонь. Что касается лжи, то к обману склонны все, и люди, и боги. Идеалом правдивости и прямоты должны служить римские патриции, один из которых совсем недавно признался мне, что смалодушничал и соврал своему императору.

Пизон. Позволь мне объясниться, великий цезарь! Это мерзкое племя, в самом деле, не заслуживает никакого снисхождения. Они были изгнаны из Египта потому, что были прокаженными. Их изгоняют отовсюду потому, что они сеют заразу, раздоры и смуту. Они не дружат ни с каким народом на свете, считают себя лучше всех, и бредят своей якобы избранностью. Их все ненавидят и презирают. Они составляют козни, чтобы упрочить свою власть над другими.

Адриан. Заговор? Да еще в мировом масштабе?

Пизон. Да, великий цезарь, заговор! И я готов это доказать.

Руф. Полно, Пизон, какие еще доказательства?

Адриан. Подожди, Тиней. Заговор — это как религия. Это вопрос веры, а не аргументов. Если человек верит в заговор — он для него существует. Мы с тобой едва ли поймем это.

Пизон. Поверь, великий цезарь, это все очень серьезно!

Адриан. У меня нет в этом ни малейших сомнений. Конечно, серьезно. Ты нашел ответ на вопрос: откуда все зло в мире? Ты должен быть очень счастлив. Но скажи мне, Пизон: ты собираешься продвигаться по военной или по гражданской части?

Пизон. Я еще не решил.

Адриан. Теперь я понимаю, почему ты до сих пор не поднялся выше трибуна. От выбора пути зависит способ мышления. Если ты собираешься быть военным, тебе нужно выработать у себя навык не рассматривать противников как людей. Военный не может смотреть на врагов, как на людей, иначе он не сможет их хладнокровно убивать. А убить их он должен как можно больше, ибо в этом состоит его искусство. На гражданской службе чиновник обязан видеть в каждом человека. Это его пленники, его данники, его клиенты, его партнеры. Он должен уметь договориться с ними, использовать их, извлечь из них максимум выгоды, ибо в этом состоит его искусство.

Пизон. Я готов служить на любом месте, которое ты сочтешь для меня подходящим, великий цезарь. Но должность в армии была бы для меня более желанной.

Адриан. Пока не вижу такой должности, Валерий. Ненависть застит тебе глаза, и ты не способен принимать разумные решения. Ты хороший наездник?

Пизон. Все говорят, что неплохой.

Адриан. Так вот, представь себе, что ты все время несешься галопом. Так ты загонишь коня и разобьешься сам. Ты должен уметь переходить на рысь, на иноходь, на шаг. В этом состоит мастерство всадника.

Меняет тон.

Валерий, мой секретарь Флегонт сейчас изучает секретные донесения в маленькой комнате у входа. Ступай, найди его, и скажи, что я его зову. Сам пока останься в комнате в карауле.

Пизон. Слушаюсь, цезарь.

Салютует, выходит.

Адриан. (Хлопает в ладоши.) Принесите нам вина! Тиней, друг мой, ты обещал угостить меня за обедом каким-то удивительным блюдом.

Руф. Я помню об этом, цезарь. Повар Памфил готовит его, и если тебе опять не придет в голову блажь есть чечевицу с салом, мы скоро его попробуем.

Входят слуги, накрывают на стол.

Адриан. Вот и вино! Сегодня полагаюсь на твой выбор во всем. Наполни чаши, Тиней. Что нас ждет на обед?

Руф. Это рыба изумительного вкуса. Она водится только в Гирканском море, сюда ее привозят армянские купцы. Икра у нее от природы черного цвета, некоторые даже боятся пробовать, опасаясь отравы. Если положить эту икру на свежий хлеб с коровьим маслом, а сверху добавить ломтик этой рыбы с лимоном, то клянусь щитом Юпитера, сами боги позавидуют тебе! Армяне запивают это великолепие своим вином, которое они выдерживают в дубовых бочках. В такие моменты я верю, что человеку можно вкушать нектар и амброзию, как богам на Олимпе. Этим армянским блюдом я собираюсь тебя сегодня угостить. Ставлю все свои раны против одного медного гроша, что ты не будешь разочарован. Если на востоке есть народ, понимающий в еде, то это армяне.

Адриан. Ты рассказывал, как песню пел. В тебе погиб великий рыночный зазывала. Может быть, тебе открыть армянскую таверну?

Руф. Нет, это не мое. В разгар трапезы я вдруг скомандую: «Легион, стройся!» — и все посетители разбегутся.

Адриан. Сколько времени ты рассчитываешь продержать меня в Кейсарии?

Руф. Пока не прояснится ситуация на юге. Евреи возбудились после событий здесь и вздумали бунтовать. Некий Бар Кохба объявил себя князем иудейским, потрепал наши отдаленные гарнизоны и разбойничает на дорогах.

Адриан. Есть серьезные угрозы торговым путям?

Руф. Пока вроде нет. Но с учетом твоих планов, я решил послать туда 22-й легион. Это лучшие наши войска на Востоке. Они быстро разберутся с этим еврейским царьком, расчистят дороги, и ты сможешь отправиться в Иерусалим.

Адриан. Да, я хотел бы там побывать, чтобы выбрать место для Пантеона.

Руф. Потерпи немного. Квинт должен вернуться с донесением со дня на день. Погости у меня в доме, окажи мне честь. Руфина будет очень рада. Я знаю, как ты ненавидишь праздность, и поэтому вызвал сюда лучших архитекторов из Антиохии. Максимин и Гелиодор приедут завтра. Ты обсудишь с ними проект Пантеона. Когда тебе наскучит смотреть в чертежи, мы с тобой поплаваем по морю и осмотрим строительство новой гавани.

Адриан. Ты стал настоящим царедворцем, Тиней. Предугадываешь желания императора раньше, чем он успеет он их высказать. Выпьем за это. Это редкое качество.

Пьют.

Руф. Да я все это умел еще до того, как ты стал цезарем. Помнишь, как ты на спор с рыжим Мамуррой полез переплывать Дунай на коне? Когда тебя снесло течением на топкое место, кто дал тебе руку и вытащил?

Адриан. Ты, ты, старый дружище! Ах, как это было славно! Дунай вздулся от осенних дождей, ливень хлестал меня сверху, ветер швырял брызги в лицо, а я во все горло орал солдатские песни. Мой бедный конь, наверное, думал, что я сошел с ума.

Руф. Так думал не только конь.

Адриан. Ладно тебе… Зато спор у Мамурры я выиграл, и он носил меня на закорках вокруг лагеря десять раз подряд! Вот зрелище было! Но как тебе удалось опередить меня, ты же прыгнул в воду позже?

Руф. Я не орал жутким голосом песен и помогал коню плыть.

Адриан. Да это просто потому, что ты плыл налегке, на тебе не было боевых доспехов.

Руф. Конечно, не было. Я же не безумец!

Адриан. Потому ты и не стал цезарем! Ты всегда был недостаточно безумен.

Пьют. Внезапно вбегает Квинт, а за ним Пизон.

Квинт. Великий император! Проконсул Руф! Я принес вам самые дурные известия.