История патристической философии - Клаудио Морескини

Последовательное восхождение человеческого ума к Богу символизируется в Священном Писании восхождением Моисея на гору Синай, описанным в I главе «Мистического богословия» (этот мотив присутствует уже у Филона и имеет долгую историю в патристической мысли): очишение, которому Моисей подвергается предварительно, есть символ очищения, необходимого для достижения высшего знания; звуки, которые он слышит, и сияние, которое он видит при начале восхождения, суть символы различных знаний, основывающихся либо на чувствах, либо на разуме; мрак, в который он вступает и который окутывает его, есть символ всецелого неведения (человеческий ум погружается в него в конце исследования, состоящего в «абстрагировании», или «отрицании»), а ослепительный свет, проступающий во мраке, есть, наконец, символ сверхсущественного знания, присущего мистическому единению, которое оставляет позади себя всякую чувственную и мысленную активность, не смешиваясь с сиянием, которое было видно до того.

Как это происходит и в неоплатонизме, это мистическое единение происходит без посредника. Даже если в некоторых местах Псевдо–Дионисий и признает роль Иисуса в рамках процесса приближения к Первоначалу, объективно следует признать, что эта роль выглядит у него довольно незначительной по сравнению с той, которая отмечается у Климента, у Оригена и у Григория Нисского. Не только идея прямого — без посредников — соединения человеческого ума с Богом, но также и идея перехода рационального познания в неведение, идея превосходства мистического единения над мыслью и над познанием, сведения себя к единству и полному отождествлению человеческого ума с предметом его желания образуют мистическое учение Псевдо–Дионисия, которое несет на себе неизгладимую печать неоплатонизма.

БИБЛИОГРАФИЯ. Y. de Andia. Beaute, Lumiere et Amour chez le Pseudo–Denys VAreopagite I I «Carme» 46 (1987). P. 112–123; Eadem. Philosophie et union mystique chez le Pseudo–Denys VAreopagite // M. — O. Gaulet–Caze — G. Madec — D. O’Brien (изд.). ΣΟΦΙΗΣ ΜΑΙΗΤΟΡΕΣ. «Chercheurs de saggesse». Hommage a Jean Pepin. Paris, 1992. P. 511–531; Eadem. Pathon ίά theia I I St. Gersh — Ch. Kannengiesser (изд.). Platonism in late Antiquity. Notre Dame, Indiana, 1992. P. 239—258; I.E.M. Andreggen. Lasuniones у las discreciones divinas. Sobre un texto del «De divinis nominibus» de Dionisio Areopagita 11 «Sagientia» 42 (1987). P. 309–326; H.U. von Balthasar. Herrlichkeit. Eine Theologische Asthetiky IL Einsiedeln, 1962; H. Beck. Triadische Engel–Ordnungen: friihchristlicher und mittelalterlicher Ansatz // Th&Ph 57 (1992). P. 321–355; E. Bellini. Teologia e teurgia in Dionigi Areopagita //VetChr 17 (1980). P. 199—216; Ch.A. Bernard. La doctrine mystique de Denys VAreopagite I I «Gregorianum» 68 (1987). P. 523–566; B. Brons. Gott und die Seienden. Untersuchungen zum Verhaltnis von neuplatonischer Metaphysik und christlicher Tradition bei Dionysius Areopagita. Gottingen, 1976; M. Corbin. Negation et trascendance dans Vceuvre de Denys // RSPh 69 (1985). P. 41—76; L. Couloubaritis. Le statut de la critique dans les Lettres du Pseudo–Denys I I «Byzantion» 51 (1981). P. 112— 121; Idem. Le sens de la notion “demonstration ”chez le Pseudo–Denys I I ByzZ 75 (1982). P. 317–335; E. des Places. Le pseudo–Denys VAreopagite, ses precurseurs et sa posterite // DHA 7 (1981). P. 323–332; Idem. Les oracles chaldaiques et Denys VAreopagite // Neoplatonisme. Melanges offerts a Jean Trouillard. Fontenayaux Roses, 1981. P. 291—295; Idem. La theologie negative du Pseudo–Denys, ses antecedents platoniciens et son influence a и seuil du Moyen Age // Studia Patristica 17/1 (1982). P. 81—92; E.R. Dodds. Proclus. The Elements of Theology. Oxford, 1933; St. Gersh. ideas and Energies in Pseudo–Dionysius the Areopagite // Studio Patristica 15 (1984). P. 297—300: A. Ghisalberti. Conoseere negando. Immobilita di Dio efondamento in Dionigi Areopagita // La differenza e I'origine., Milano, 1987. P. 20–40: C. Hallet. El modo filosofico de conoscera Dios segun el Pseudo Dionysio Areopagita, su valor у sus limites // «Teologia у Vida» 27 (1986). P. 277–290; A.I. Hauken. Incarnation and Hierarchy. The Christ according to Ps. — Dionysius // Siudia Patristica 15 (1984). P. 317–320; N. Janowitz. Theories of divine Names in Origen and Pseudo–Dionysius // H R 30 (1990–1991). P. 359— 372; U. Koch. Proclus als Quelle des Pseudo–Dionysius Areopagita in der Lehre vom Bosen // «Philologus» 54 (1895). P. 438—454; M. Lequien. Dissertatio damascenica II. PG 94. Col. 274—303; S. Lilia. Osservazionisul testo del De divinis nominibus dello Ps. Dionigi VAreopagita // ASNP, serie III, 10 (1980). P. 125–202; Idem. Dionigi lfAreopagita e il platonismo cristiano. Brescia, 2004; A. Louth. Pagan Theurgy and Christian Sacramentalism in Denys the Areopagite //JThS 37 (1986). P. 432–438; Idem. Denys the Areopagite. London, 1989; А. G. Manno. IIproblema di Dio neigrandipensatori. I. Plotino Proclo Ps Dionigi Areopagita. Cassino, 1986; M. Nasta — P. Tombeur. Thesaurus Pseudo DionysiiAreopagitae. Tumhout, 1993; M. Ninci. Luniverso e il non essere. I. Trascendenza di Dio e molteplicitd del reale nel monismo dionisiano. Roma, 1980; G.O’ Daly, s.v. Dionysius Areopagita // Theologische Realenzyklopadie VIII (Berlin — New York, 1981). P. 772—780; S.C. Parsons. The “Hierarch ” in the Pseudo–Dionysius and its Place in the History of Christian Priesthood // Studia Patristica 18/1 (1989). P. 187–190; J. Rist. Pseudo Dionysius Neoplatonism and the Weakness of the Soul// From Athens to Chartres: Neoplatonism and Medieval Thought: Studies in Honour ofE.Jeauneau. Leiden, 1982.P. 135—161; A.M. Ritter. Stemmatisierungsversuche zum Corpus Dionysiacum Areopagiticum im Lichte des EDWerfahrens // «Nachrichten der Akademie der Wissenschaften in Gottingen», phil. — hist. Kl. 1980. 6; Idem. Dionysius Areopagites // Nimm und lies: christliche Denker von Origenes bis Erasmus von Rotterdam. Stuttgart, 1991. P. 111–126; R. Roques. L’univers dionysien. Paris, 1954. P. 7–28 (nepe–изд. Paris, 1983; ит. пер. Milano, 1996); P. Rorem. The Place of the Mystical Theology in the Pseudo–Dionysian Corpus // «Dionysius» 4 (1980). P. 87—97; Idem. Biblical and liturgical Symbols within the Pseudo–Dionysian Synthesis. Toronto–Leiden, 1984; Idem. The uplifting Spirituality of Pseudo–Dionysius // Christian Spirituality from Origins to the twelfth Century. New York, 1985. P. 132–151; Idem. The Biblical Allusions and overlooked Quotations in the Pseudo–Dionysian Corpus // Studia patristica 23 (1989). P. 61–65; Idem. Pseudo–Dionysius. A Commentary on the Texts and an Introduction to their Influence. New York — Oxford, 1993; K. Ruh. Die mystische Gotteslehre des Dionysius Areopagita // Bayerische Akademie der Wissenschaften, phil. — hist. Kl. Sitzungsb. 1987. 2; J. Stiglmayr. Der Neuplatoniker Proklos als Vorlage des sog. Dionysius Areopagita in der Lehre vom (Jbel // HJ 16 (1895). P. 253–273; Idem. DasAufkommen derpseudo–dionysischen Schriften und ihr Eindringen in die christiliche Literatur bis zum Laterankonzil 649 // IV Jahresbericht des offentlichen Privatgymnasiums an der Stella Matutinazur Feldkirch. Feldkirch, 1895; А. R. Suchla. Die sogenannten Maximos–Scholien des Corpus Dionysiacum Areopagiticum. NGG, phil. — hist. Kl. 1980. 3; Idem. Die Oberlieferung des Prologs des Johannes von Skythopolis zum griechischen Corpus Dionysiacum Areopagiticum. Ein weiterer Beitrag zur Uberlieferungsgeschichte des CD. NGG, phil. — hist. Kl. 1984. 4; Idem. Eine Redaktion des griechischen Corpus Dionysiacum Areopagiticum im Umkreis des Johannes von Skythopolis, des Verfassers von Prolog und Scholien. Ein drifter Beitrag zur Uberlieferungsgeschichte des CD. NGG, phil. — hist. KJ. 1985. 4; Idem. Textprobleme der Schrift Περί θείων όνομάτων des Ps. Dionysius Areopagita 11 Aug 32 (1992). P. 387–422: W. Volker. Kontemplation und Ekstase bei pseudo–Dionyisius Areopagita. Wiesbaden, 1958.

II. Иоанн Филопон

Иоанн Филопон является главным представителем того способа философствования, который установился в греческом мире в VI в. и который обращал особое внимание не только на платоновскую традицию, как это происходило до сих пор, но и на различные аспекты аристотелевской мысли. И действительно, начиная по меньшей мере с IV в., экзегеза сочинений Аристотеля (имевшая, естественно, уже многовековую традицию) становилась всё более интенсивной, получая всё большее распространение и известность. А потому неудивительно, что для такого христианина, как Иоанн Филопон (то же, по всей видимости, произойдет в следующем веке с Максимом Исповедником), аристотелизм стал мотивом, ярко представленным в его философской мысли.

Этому писателю присуща эволюция, связанная не в последнюю очередь и с внешними причинами. Дело в том, что Филопон начал свою карьеру в неоплатонической школе Аммония Александрийского (в промежутке между 510 и 520 гг., притом что Аммоний умер в 520 г.), однако позже обратился в христианство. Первому периоду его творчества присущи, таким образом, традиционные мотивы аристотелевской философии и, конкретно, интерес, проявляемый к логике и к естественным наукам, который он отразил в своих комментариях на различные произведения Стагирита («Аналитики», «О возникновении и уничтожении», «О душе»).

Однако в 529 г. Юстиниан закрыл платоническую Академию в Афинах, поскольку она всегда была центром непреклонного язычества, выражавшегося в учениях Платона и Аристотеля, которые были языческими по своей внутренней сути. Вследствие прекращения преподавания Платона и Аристотеля Филопон радикально сменил свои философские ориентиры, хотя и продолжал учительствовать в Александрии, где он оставался вплоть до 530 г. Затем он переработал в христианском духе свои предыдущие комментарии на Аристотеля (в которых — и это надо иметь в виду — обнаруживались многочисленные платонические элементы, что было характерно не только для Филопона, но и для всех других комментаторов Аристотеля той эпохи), т. е. он внес в те или иные места некоторые уточнения, которые, несомненно, противоречили строго–языческим позициям. Иоанн не отказался от своей деятельности в качестве комментатора Аристотеля; тем не менее как символ нового поворота, который приняла его мысль, он написал трактат «О вечности мира, против Прокла», бывшего тогда основным представителем неоплатонической философии и языческой мысли в целом.

Некоторые элементы критики, направленной против вечности мира, можно, однако, проследить и в более раннем произведении Филопона, а именно в его комментарии на «Категории» Аристотеля. Фундаментальные принципы этого спора заключались в следующем: поборники вечности мира — в первую очередь платоники — основывали свой тезис на аргументе, согласно которому Демиург, если он таков постоянно, а не акцидентально, всегда должен действовать или, говоря иными словами, не может не действовать; христианские же писатели возражали на это, что Творец обладает творческой силой еше до самого акта творения, осуществленного Им во времени, сочтенным Им наиболее для этого уместным, поэтому Творец может творить или не творить сообразно со свободным решением Своей воли.

Философским подтекстом эти дебатов является, судя по всему, аристотелевское размышление над понятием δύναμις [силы / потенции / возможности], на что Филопон обращает особое внимание («Комментарии к “Категориям”», стр. 145, 2 и сл.). Действие Бога наблюдается в Его силе, в самом образе «действия» таких природных элементов, как огонь и снег: этот тип приведения примеров был обычен для изъяснения того, как действует Бог в силу Своего собственного бытия, а не в силу Своей воли. Сопоставление же Бога с врачом или с архитектором было излюбленным примером, приводимым теми, кто намеревался доказать, что Бог не всегда с необходимостью должен совершать Свое действие: это утверждалось еще Захарией Схоластиком. Филопон объясняет значение своей двойственной позиции по этому вопросу, твердо заявляя, что в Боге, в отличие от того, что случается в разумных творениях, наличествует полная и всецелая уравновещенность между волей и силой, а потому было бы абсурдно, чтобы Бог имел произволение на то, что Он не способен сделать, или чтобы Он был неспособен сделать то, на что Он имеет произволение. Таким образом, на повестку дня снова становится то тесное отношение между волей и совершительной силой, которое автор «Вопросов христиан к язычникам» приписываемых Феодориту, стремился отрицать (см. выше, стр. 745—746). Аргументация Филопона прибегает к детализированному анализу касательно различных терминов, обозначающих волю и, следовательно, обслуживающих понятие «свободного выбора»; в этом он подхватывает проблематику, с которой уже имел дело его учитель Аммоний. Последний, действительно, комментируя трактат Аристотеля «Об истолковании», углубил тему божественной деятельности в рамках уточнения понятия «возможного»: