Елизавета I - Маргарет Джордж

Она достала из видавшей виды сумочки, которая была при ней, старый мятый конверт и протянула мне.

Я взяла его, не понимая, что это. Время успело так его затемнить, что прочитать ничего было нельзя. Я повертела конверт в руке.

– Это одно из личных писем короля Анне Болейн, – пояснила Летиция. – Не все они попали в руки к ватиканскому шпиону. Несколько штук были доверены Марии Болейн, хотя уцелело лишь это. Я говорила вам, что она оставила моей матери в наследство кое-какие личные вещи, а моя мать передала их мне. Вы его заслужили.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – сказала я.

– Жена моего сына, любя его и желая помочь, во время его заключения в Йорк-хаусе собрала все семейные документы. Она боялась, что некоторые из них скомпрометируют его, поэтому отдала их на хранение служанке Джейн Дэниел. Теперь припоминаете?

– Шантажист, – припомнила я. – Муж этой Джейн решил, что удача сама плывет ему в руки, выкрал у нее бумаги и стал требовать денег.

– А ваше величество этого мужа примерно наказали, а бумаги, не читая, великодушно вернули Фрэнсис, вкупе со штрафом, который суд обязал шантажиста выплатить. В шкатулке с бумагами лежало и это самое письмо. Теперь оно ваше.

– О!..

Бесценное сокровище! Неизвестная нецензурированная переписка между моей матерью и отцом в полную надежд золотую пору их отношений.

– Спасибо вам. Это всем подаркам подарок.

– Вы заслужили его своим великодушным отношением к Фрэнсис.

Я смирилась. Тогда я сделала это отнюдь не по политическим соображениям, а исключительно из сострадания к Фрэнсис, сочтя, что того требует справедливость. А теперь в руках у меня это письмо…

– Наверное, награда за благие дела не всегда приходит на небесах, – сказала я. – Но, Летиция, ваше великодушие неизмеримо превосходит мое. Я потрясена.

– Я ненавидела вас, – призналась она откровенно. – Но я знаю, что, будучи королевой, вы вынуждены иногда проявлять жестокость. Я этого не понимаю, как не понимаю и того, какая алхимия превращает человека в материал для правителя, но я принимаю это. Я благодарна за то, что мы смогли встретиться и поговорить о таких вещах. В противном случае я унесла бы всю горечь моего сердца с собой в могилу, и моя душа не обрела бы покоя даже после смерти.

– Я тоже вас ненавидела, – сказала я. – Вы забрали у меня Роберта Дадли!

– И подарила ему счастье, – пожала плечами она. – Там, где вы этого сделать не могли.

– Быть может, это и есть любовь, – заметила я. – Когда отдаешь другому самое ценное. Тогда моя любовь была несовершенной. И лишь теперь, когда его давным-давно уже нет, я могу передать его в ваши руки. Я больше не держу на вас зла.

– Все это дела давно минувших дней, и что было, то было, – отозвалась она. – Наша история так же стара, как та, что случилась здесь, в этом саду.

– Вы говорите так, будто ваша жизнь кончена, – заметила Кэтрин.

– Для меня так и есть, – сказала Летиция. – Я планирую уехать в Дрейтон-Бассетт.

– В деревню! – воскликнула я. – Ох, Летиция, вы же всегда терпеть не могли жизнь в деревне!

– Все меняется, и мы тоже, – пожала она плечами. – Если нам везет дожить до перемен.

Я привалилась к спинке скамьи, теребя непрочитанное письмо.

– На моей коронации одна из триумфальных арок, через которые проезжала процессия, символизировала Время. С возрастом я пришла к выводу, что время – величайший дар из всех. Летиция, я желаю вам долгой жизни в Дрейтон-Бассетте. Еще более долгой, чем у Старого Томаса Парра.

Интересно, где-то он теперь? До сих пор живет в своем доме?

– Смотрите! – Кэтрин указала на нежный белый цветок, распускающийся у ножки скамьи, образ радости и надежды. – Ночной цветок. По всей видимости, те, кто поставил здесь эту беседку, знали, что ее будут посещать по вечерам.

Я наклонилась и коснулась хрупкого стебелька.

– Что ты видел? – прошептала я. – Что ты помнишь?

Поздно вечером, когда Кэтрин уже спала, я в тусклом свете свечи дрожащими пальцами открыла конверт. Бумага была такой жесткой, что потрескалась с одного края, но я достала письмо и расправила его.

«Бесценная моя, какая же радость для меня понимать… общество той, кого я почитаю величайшим моим другом… Написано рукой того, кто жаждет Вам принадлежать…»

Все это произошло наяву и привело к появлению меня, их дочери. Я почувствовала, как ладони обоих легли на мою голову, и услышала слова: «Наша дорогая дочь». Быть может, они не хотели дочь, но я воплотила величайшие их надежды. Жаль, что они не смогли увидеть этого своими глазами.

94

Декабрь 1602 года

Мы жались друг к другу в королевской ложе над залом, Кэтрин и я. Здесь, в Уайтхолле, построенном у самой реки, пронизывающий зимний холод пробирал до костей.

Впрочем, в адвент, пору подготовки к Рождеству, это было неудивительно. Темнота и холод. Сизые сумерки опускались рано, погружая нас в казавшуюся нескончаемой ночь, и лишь в середине цикла небо ненадолго светлело.

Как и всегда в адвент, ко двору приглашали проповедников со всех концов страны – как правило, прославившихся своим красноречием. В это воскресенье проповедь читал Энтони Радд, епископ Сент-Дейвидский.

Он поднялся на кафедру и начал свою проповедь с восемьдесят второго псалма, стихов шесть и семь:

– «Я сказал: вы – боги, и сыны Всевышнего – все вы; но вы умрете, как человеки, и падете, как всякий из правителей». Да, правители не вечны. Где Навуходоносор? Где сам Соломон? Все они обращаются в прах, жухнут, как травинки в огне горнила! – Он устремил взгляд на паству. – Если даже Давид встретил свою кончину, как можете вы надеяться избежать ее? Задумайтесь о своей жизни. Что, если ангел смерти явится за вами сегодня вечером?

Он обвел собравшихся взглядом, медленно поворачивая голову слева направо:

– Некоторые из вас выйдут сегодня отсюда, отправятся домой, лягут спать – и более уже не проснутся.

Кэтрин, сидевшая рядом со мной, вздрогнула. Я притянула ее к себе.

– А на правителе лежит двойная ответственность. Ибо после себя правитель оставляет не зерно в амбаре, не скот, но само благополучие своего королевства. На нем – или на ней – лежит обязанность позаботиться о том, чтобы переход его в другие руки прошел гладко.

Это было уже чересчур. Я поднялась, рванула шторку, защищавшую меня от взглядов людей, собравшихся внизу, высунулась наружу и прокричала:

– Вы прочитали мне прекрасную надгробную проповедь! Я умру, когда пожелаю!

Все головы обернулись в мою сторону.