Унесенные ветром. Мировой бестселлер в одном томе - Маргарет Митчелл

Интересно, подумала Скарлетт, а в городе тоже считают, что она убила его? На похоронах все были с ней подчеркнуто холодны. Одни только жены офицеров-янки, с которыми она вела дела, вовсю выражали ей сочувствие. А впрочем, плевала она на городские пересуды. Все это не имеет никакого значения, а вот перед богом держать ответ ей придется!

При этой мысли она сделала еще глоток и вздрогнула — так сильно коньяк обжег ей горло. Теперь ей стало совсем тепло, но она все не могла отделаться от мыслей о Фрэнке. Какие дураки говорят, будто алкоголь помогает забыться! Пока она не напьется до бесчувствия, перед ней все будет стоять лицо Фрэнка, когда в тот последний раз он умолял ее не ездить одной, — застенчивое, укоряющее, молящее о прощении.

Раздался глухой удар дверного молотка, эхом разнесшийся по притихшему дому, и Скарлетт услышала неуверенные шаги тети Питти, пересекшей холл, а затем звук отворяемой двери. Кто-то поздоровался, затем послышалось неясное бормотанье. Должно быть, какая-нибудь соседка зашла узнать про похороны или принесла бланманже. Питти наверняка обрадовалась. Ей доставляет грустное удовольствие беседовать с теми, кто заходит выразить сочувствие, — она словно бы вырастает при этом в собственных глазах.

Кто бы это мог быть, без всякого интереса подумала Скарлетт, но тут, перекрывая приличествующий случаю шепот Питти, раздался гулкий, тягучий мужской голос, и она все поняла. Радость и чувство облегчения затопили ее. Это был Ретт. Она не видела его с той минуты, когда он принес весть о смерти Фрэнка, и теперь всем нутром почувствовала, что он — единственный, кто способен ей сегодня помочь.

— Я думаю, она согласится принять меня, — долетел до нее снизу голос Ретта.

— Но она уже легла, капитан Батлер, и никого не хочет видеть. Бедное дитя, она в полной прострации. Она…

— Думаю, она примет меня. Пожалуйста, передайте ей, что я завтра уезжаю и, возможно, какое-то время буду отсутствовать. Мне очень важно ее повидать.

— Но… — трепыхалась тетя Питтипэт.

Скарлетт выбежала на площадку, не без удивления подметив, что колени у нее слегка подгибаются, и перегнулась через перила.

— Я с-с-сей-час сойду, Ретт, — крикнула она.

Она успела заметить запрокинутое кверху одутловатое лицо тети Питтипэт, ее глаза, округлившиеся, как у совы, от удивления и неодобрения. «Теперь весь город узнает о том, что я неподобающе вела себя в день похорон мужа», — подумала Скарлетт, ринувшись в спальню и на ходу приглаживая волосы. Она застегнула до самого подбородка лиф своего черного платья и заколола ворот траурной брошью Питтипэт. «Не очень-то хорошо я выгляжу», — подумала она, пригнувшись к зеркалу, из которого на нее глянуло белое как полотно, испуганное лицо. Рука Скарлетт потянулась было к коробке, где она прятала румяна, и остановилась на полпути. Бедняжка Питтипэт совсем расстроится, решила Скарлетт, если она сойдет вниз румяная и цветущая. Скарлетт взяла вместо этого флакон, набрала в рот побольше одеколона, тщательно прополоскала рот и сплюнула в сливное ведро.

Шурша юбками, она спустилась вниз, а те двое так и продолжали стоять в холле, ибо Скарлетт до того расстроила Питтипэт, что старушка даже не предложила Ретту присесть. Он был в черной паре, в ослепительно белой накрахмаленной рубашке с оборочками и держался безупречно, как и подобает старому другу, зашедшему выразить сочувствие, — настолько безупречно, что это смахивало на комедию, хотя Питтипэт, конечно, этого не усмотрела. Он должным образом извинился перед Скарлетт за беспокойство и выразил сожаление, что дела, которые ему необходимо завершить до своего отъезда из города, не позволили ему присутствовать на похоронах.

«Чего ради он пришел? — недоумевала Скарлетт. — Ведь все, что он говорит, — сплошная ложь».

— Мне крайне неприятно быть назойливым в такие минуты, но у меня есть одно неотложное дело, которое я должен обсудить с вами. Мы с мистером Кеннеди кое-что задумали…

— А я и не знала, что у вас с мистером Кеннеди были общие дела, — заявила Питтипэт с оттенком возмущения: как это она могла не все знать о делах Фрэнка.

— Мистер Кеннеди был человек широких интересов, — уважительно сказал Ретт. — Может быть, мы пройдем в гостиную?

— Нет! — воскликнула Скарлетт, бросив взгляд на закрытые двойные двери. Ей все виделся гроб, стоявший в этой комнате. Будь ее воля, она никогда бы больше туда не вошла. На сей раз Питти мгновенно все поняла, хотя это ей и не очень понравилось.

— Пройдите в библиотеку. А я… мне надо подняться наверх и взять штопку. Бог ты мой, я за эту неделю так все запустила. Вот ведь…

И она двинулась вверх по лестнице, кинув через плечо укоризненный взгляд, которого ни Скарлетт, ни Ретт не заметили. Он отступил, пропуская Скарлетт в библиотеку.

— Какие же это у вас с Фрэнком были дела? — напрямик спросила она.

Он шагнул к ней и тихо произнес:

— Никаких. Мне просто хотелось убрать с дороги мисс Питти. — Он помолчал и, пригнувшись к Скарлетт, добавил: — Это не выход, Скарлетт.

— Что?

— Одеколон.

— Вот уж, право, не понимаю, о чем вы.

— Вот уж, право, прекрасно вы все понимаете. Вы много пьете.

— Если даже и так, ну и что? Разве это вас касается?

— Вежливость не мешает даже и в горе. Не пейте одна, Скарлетт. Люди об этом непременно узнают, и вашей репутации — конец. А потом — вообще плохо пить одной. В чем все-таки дело, дружок? — Он подвел ее к дивану розового дерева, и она молча опустилась на него. — Можно закрыть двери?

Скарлетт понимала, что если Мамушка увидит закрытые двери, она возмутится и станет потом не один день бурчать и читать наставления, но будет еще хуже, если Мамушка услышит их разговор — особенно после того, как пропала бутылка коньяку, — услышит, что она, Скарлетт, пьет. Словом, Скарлетт кивнула, и Ретт сомкнул раздвижные двери. Когда он вернулся и сел рядом, внимательно глядя на нее своими черными глазами, атмосфера смерти рассеялась перед исходившей от него жизненной силой, комната снова показалась приятной и по-домашнему уютной, а свет от ламп стал теплым, розовым.

— В чем все-таки дело, дружок?

Никто на свете не мог бы произнести это дурацкое слово так ласково, как Ретт, даже когда он слегка издевался, но сейчас никакой издевки не было. Скарлетт подняла на него измученный взгляд, и почему-то ей стало легче, хотя она и не прочла на его лице ничего. Она сама не могла понять, почему ей стало легче, — ведь он такой черствый, такой непредсказуемый. Возможно, ей стало легче потому, что — как он часто говорил — они так схожи. Иной раз ей казалось, что все, кого она когда-либо знала, — все ей чужие, кроме Ретта.

— Вы не хотите мне сказать? — Он как-то по-особенному нежно взял ее за руку. — Ведь дело не только в том, что старина Фрэнк оставил вас одну? Вам что — нужны деньги?

— Деньги? О господи, нет! Ах, Ретт, мне так страшно.

— Не будьте гусыней, Скарлетт, вы же никогда в жизни ничего не боялись.

— Ах, Ретт, мне страшно! — Слова вылетали так стремительно — как бы сами собой. Ему она может сказать. Она все может сказать Ретту. Он ведь далеко не ангел, так что не осудит ее. А до чего же приятно знать, что существует на свете человек плохой и бесчестный, обманщик и лгун, в то время как мир полон людей, которые в жизни не соврут даже ради спасения своей души и скорее погибнут от голода, чем совершат бесчестный поступок! — Я боюсь, что умру и прямиком отправлюсь в ад.

Если он станет над ней смеяться, она тут же умрет. Но он не рассмеялся.

— На здоровье вам вроде бы жаловаться не приходится… ну, а что до ада, так его, может, и нет.

— Ах, нет, Ретт, он есть. Вы знаете, что есть!

— Да, я знаю, что есть ад, но только на земле. А не после смерти. После смерти ничего нет, Скарлетт. Вы сейчас живете в аду.

— О, Ретт, это же святотатство!

— Но удивительно успокаивающее. А теперь скажите мне, почему вы думаете, что отправитесь прямиком в ад?

Вот теперь он подтрунивал над ней — она это видела по тому, как поблескивали его глаза, но ей было все равно. Руки у него такие теплые и такие сильные, и так это успокаивает — держаться за них!

— Ретт, мне не следовало выходить замуж за Фрэнка. Нехорошо это было. Ведь он ухаживал за Сьюлин, он любил ее, а не меня. А я солгала ему, сказала, что она выходит замуж за Тони Фонтейна. Ах, ну как я могла такое сделать?!

— А-а, вот, значит, как все произошло! А я-то удивлялся.

— А потом я причинила ему столько горя. Я заставляла его делать то, чего он не хотел, — заставляла взимать долги с людей, которые не могли их отдать. И он так огорчался, когда я занялась лесопилками, и построила салун, и наняла каторжников. Ему было до того стыдно — он не мог людям в глаза смотреть. И потом, Ретт, я убила его. Да, убила! Я ведь не знала, что он в ку-клукс-клане. Мне и в голову не могло прийти, что у него хватит на это духу. А ведь я должна была бы знать. И я убила его.