Святая Земля. Путешествие по библейским местам - Генри Мортон

Монастырь Св. Антония больше любого из тех, что я видел в Вади Натрун, и хотя внутри стен много свободного места, здания тесно жались друг к другу. В отличие от каменных и чисто выбеленных строений в монастырях Натрун, здесь большинство домов представляли собой примитивные постройки из бурого сырцового кирпича.

Молодой послушник провел меня по лестнице, а потом через мощеный двор, где остывали несколько емкостей с пчелиным воском; мы приблизились к зданию, размером походившему на жилище процветающего лавочника в небольшом провинциальном французском городке. Я вступил в темный прохладный зал, в котором стояли диваны. Очевидно, это был дом для гостей, очень чистый, тщательно подметенный.

Я присел на диван, но ждал недолго: вскоре в зал вошли два человека. Один был исключительно красив, с европейскими чертами лица, высоким лбом, прямым носом и темной бородой; на нем был черный тюрбан и красно-коричневое свободное одеяние. Его компаньон был невысок, очень смуглый, с черной бородой и одет в черное; он оказался настолько живым и подвижным, насколько первый был медлителен и задумчив. Выяснилось, что первый — куммус, он говорил исключительно по-арабски, а второй — священник, который приезжал в монастырь время от времени, а вообще-то служил секретарем митрополита Абиссинии и только что прибыл из Аддис-Абебы. Он говорил по-французски.

Оба монаха весьма заинтересовались, услышав, что я приехал с Синая. В ясные дни, сообщил куммус, если подняться на горы позади монастыря, за полосой Суэцкого залива можно увидеть Синайские горы, а к югу — Красное море.

Обернувшись к подвижному священнику, я задал ему пару вопросов об Абиссинии. Вскоре мы погрузились в беседу об истории Абиссинской церкви, которая с IV века находится в зависимости от коптской; это произошло после того, как Афанасий, впоследствии патриарх Александрийский, рукоположил святого Фрументия в качестве первого епископа Эфиопии. В обычае коптских патриархов Александрии назначать главу церкви Эфиопской, но итальянское завоевание Абиссинии создало для этого немалые трудности.

Вошел послушник с кофе, мы исполнили традиционные формальности, и куммус сам показал предоставленную мне комнату. В ней была высокая жесткая кровать, стул, стол, умывальник; через зарешеченное окно открывался восхитительный вид на округлый вал остывающего воска, припасенного для изготовления свечей. Открылась дверь, и послушник внес тазик и кувшин с водой. Я подставил руки, и он пролил тонкую струйку. Я воспользовался мылом, и он снова полил мне на руки, так как это входит в древний ритуал гостеприимства, установившийся на Востоке. Европейская привычка мыть руки не под струей, а в чаше воды считается невыразимо грязной. Послушник был одет в пыльную черную рясу, на босых ногах шлепанцы, в таком виде он бы спокойно прошел по любой египетской деревне в долине Нила, не привлекая внимания, но глаза у него были необычайно серьезными, а лицо очень сосредоточенным и вдумчивым. И все же я весьма удивился, когда он вдруг заговорил со мной по-английски.

— Я получил удостоверение первого класса по английскому в коптской школе, — сообщил он. — Ах, английский мне очень, очень нравится. Это язык мужества. Я попросил куммуса, чтобы он позволил мне прислуживать вам, потому что вы из Англии.

— Как давно вы здесь? — спросил я.

— Уже год.

— Вы счастливы?

— О да, я счастлив.

— Вы всегда хотели стать монахом?

— Нет, не всегда. Я хотел поступить на государственную службу, но…

И тут, на самом интересном месте, он явно смутился; я обернулся и увидел, что в дверях стоит жизнерадостный священник из Абиссинии. Я понял, что надо свернуть разговор.

Священник воздел указательный палец вверх, лицо его было до комичного важным:

— Мы зарезали для вас курицу. — Он вдруг захихикал. — У нас обычай приглашать гостя в первый вечер разделить трапезу… — Поток мыслей увлек его куда-то прочь. — Но мы с вами есть не можем, потому что сейчас пост! — Он снова посерьезнел. — Ваши слуги внизу, они не понимают. Они хотят сами приготовить вам ужин. Но наш обычай велит, чтобы вы ели с нами.

Я поспешил вниз, туда, где были припаркованы машины, прекрасно зная, что увижу. Юсуф, по-прежнему убежденный, что я пересекаю пустыню на манер путешествующего Гаргантюа и стремлюсь прежде всего к эпикурейскому изобилию, стоял на коленях в свете фар, выбирая в холодильнике голубей, яйца, банку с икрой, пучок моркови, луковицы, коробку сыра камамбер. Группа потрясенных монахов с небольшого расстояния наблюдала за этим наглядным свидетельством потворства алчности и чревоугодию. Когда я сказал Юсуфу, что ужин отменяется, он взглянул на меня с такой печалью, как может смотреть только несправедливо обиженная собака.

— Сэр, вы ничего не ели! — воскликнул он, воздевая руки, в одной было яйцо, в другой — пучок моркови. — Вам не нравится моя еда!

— Мне она очень нравится, Юсуф, — возразил я. — Завтра ты сам все приготовишь, как захочешь.

— Как скажете, — произнес он с мрачной обреченностью.

Было слишком темно, чтобы осматривать монастырь. Я вернулся в дом для гостей и ждал ужина. Запах вареной курицы постепенно распространялся, я слышал голоса поваров, которые хлопотали в монастырской кухне неподалеку. Судя по всему, они теснились на весьма ограниченном пространстве. Прошел час. Я испытывал ужасный голод. Я прошелся на цыпочках до комнаты напротив и осторожно заглянул внутрь. За спальней действительно была кухня, в которой человек семь-восемь метались в свете керосиновой лампы и двух темных церковных свечей из неотбеленного воска (мне почудился в этом некий знак погребальной церемонии). Господин Валлинис в рубашке с длинными рукавами сидел на каменной скамье, жизнерадостно перебрасываясь репликами с монахами; Юсуф пристроился в углу, скептически наблюдая за пятью темными фигурами, хлопотавшими вокруг котла, время от времени отбегавшими в сторону в поисках необходимых ингредиентов. Выглядело все это довольно странно. Я удалился потихоньку, чтобы меня не заметили: наверняка мое появление заставит монахов погрузиться в крайнюю и совершенно ненужную суету.

Наконец послушник зашел и сказал, что ужин готов. Он провел меня в пустую беленую комнату, освещенную одной темной восковой свечой в подсвечнике. На маленьком столе я увидел горячее, исходящее паром куриное рагу и рис. Священник из Абиссинии вошел следом и сел со мной, я сказал, что не стану есть, пока он ко мне не присоединится. Он со смехом покачал головой, его глаза сверкали, как две подсвеченные ягоды терновника.