Избранные творения - Григорий Нисский

Но благовременно будет изложить кратко мысль, заключающуюся в псалмопении, именно следующую. Пророчество делит речь свою на две. Одна от всего человеческого рода обращена за нас к Богу; другая Приявшим за нас страдание произносится нам. Посему изреченное за нас таково: «изми мя от враг моих, Боже, и от востающих на мя избави мя, и от делающих беззаконие, и от муж кровей, которые уловиша душу мою, нападоша на мя крепко» (Пс. 58:2—4), не потерпев от нас ничего худого. Ни в чем не погрешил я против них; не учинено нами во вред врагам никакого беззакония, которым бы и огорчились они. «Без беззакония» было первое мое течение (5). Но вот все, как что было, говорит Пророк, «виждь, и вонми посетити:» не отлагай по человеколюбию отмщения погрешившим, «да не ущедриши», продолжает, «вся делающыя беззаконие» (6).

Потом влагает речь в уста высшему лицу, и как бы от лица Внявшего молитве говорит, что враги сии «возвратятся на вечер» (а это не иное что значит, как то, что изгнаны будут во тьму кромешную; потому что «вечер» — начало и матерь тьмы), и «взалчут яко пес» (у кого нет напутия ко спасению, тех по необходимости будет сопровождать бедствование от глада благ: так взалкал в аде богач, лишенный Божественного орошения; и как не заготовил себе такового блага, то сгорал пламенем). Но»и обыдут град», говорит Пророк (7). А это, кажется мне, дает разуметь нечто подобное следующему. Поелику все ненужное и негодное к употреблению живых, будет ли это труп, или что повредившееся, или какой зловонный гной, выбрасывается вне города; то около сего находятся голодные псы, питающееся выбрасываемою из города нечистотою. Писание, научая сим различию между живущими добродетельно и порочно, означает сие загадочным представлением города, благоприличный и упорядоченный образ жизни называя городом, как бы населяемым добродетелью. А противоположный добродетели порок изображает тем, что вне города, где отыщется всякий грех, который есть какое–то зловонное извержение из образованной жизни, составившееся из гнилых тел и скверного гноя.

Поэтому житель города есть нечто великое и досточестное, подлинный человек, первоначально вложенные в естество черты отпечатлевший в себе жизнью; пребывающей же вне города есть пес, а не человек. Таким образом, по всему видно, как надлежит отличать пса от такого человека, каков он должен быть по естеству, и отличать не по наружному устройству тела, но по разности в жизни. Ибо обитатель доблестного города подлинно есть человек. А кто прилагает старание о зловонном непотребстве и о домогающемся излишестве любостяжании, которое иной назовет в собственном смысле гноем, или о других видах порока; тот, вне оного града блуждая и пресмыкаясь окрест его, сам о себе вопиет, что он пес, из Божья подобия претворившийся в естество псов. Под псами же, без сомнения, разумеешь первороднаго пса, этого плотоядца и «человекоубийцу»), как называет его Писание (Иоан. 8:44). Продолжение псалма описывает жизнь псов, сказует, что из уст их вместо лая исходит какой–то глас, и вместо песьих зубов сокрыт меч во устнах их, выражая сие такими словами: «се отвечают усты своими и меч во устнах их» (8). Но для имеющих в себе Бога страхования сии — смех. Ибо сказано: «Ты Господи, посмеешися им» (9). А я «державу мою к Тебе сохраню» (10). И чрез несколько слов Пророк предуказует человеколюбие, являемое Богом твари Своей.

Ибо говорит: «не убий их», но «низведи я» (12) с высоты неверия на гладкую равнину Богопознания. Так и поступили великий Павел и Иоанн Креститель, — Павел, низлагая «всяко возношение взимающееся на разум Божий» (2 Кор. 10:5), а Иоанн, по пророчеству Исаии (Ис. 40:4), уравнивая и сглаживая всякий холм и всякую гору, надменную величавость порока доводя до самоуничижения и невеличавости добродетели.

Поелику отовсюду изгоняется неверие, и на место его вводится Боговедение; то «Бог владычествует Иаковом, и концы земли» (Пс. 58:14). Поелику нигде не остается идолослужения; то, без сомнения, Господь будет Владыкою концов земли, когда искоренится над многими некогда царствовавший грех, который у Пророка назван «грехом уст их, и словом устен их, и гордынею, и клятвою, и ложью» (13). Потом Пророк снова повторяет слово свое «о возвращающихся на вечер, об алчущих яко пес, и обходящих град» (15), сим повторением сказанного, как думаю, давая знать, что люди в том и другом, и в худом и в хорошем, какими бывают здесь, такими будут и после сей жизни. Кто теперь по причин нечестия ходить кругом, не живет во граде, не хранит в себе отличительных черт человеческой жизни, но произвольно делается зверем и псом; тот и тогда, недопущенный в горний град, будет мучиться гладом благ. А победитель сопротивных, как говорит псалмопевец в другом где–то месте, и восходя «от силы в силу» (Пс. 83:8), и вознаграждаемый за победу, говорит: «воспою силу Твою, и возрадуюся заутра о милости Твоей: яко был еси заступник мой, и прибежище мое» (Пс. 58:17), и Тебе подобает слава во веки веков. Аминь.

О шестодневе, слово защитительное брату Петру

Что ты делаешь, человек Божий, приказывая нам отважиться на недоступное для человека, взяться за такие дела, в которых не только не возможно иметь успех, но за которые и приниматься, по моему понятию, не безукоризненно? Что у великого Моисея, в его любомудренном по божественному вдохновению сказании о миробытии, по первоначально представляющемуся значению написанного, кажется заключающим в себе противоречие, велел ты нам, отыскав в этом некий сообразный с предметом смысл, привести во взаимную связь, доказать, что святое Писание само с собою согласно, и сделать это после того богодухновенного обозрения, какое оставил об этом отец наш, которому все читавшие, поступая, по моему мнению, хорошо и справедливо, дивятся не меньше, как и любомудренному сказанию самого Моисея.

Какое отношение имеет к зерну колос, который из зерна, и не зерно, лучше же сказать, тоже зерно по внутренней силе, но отличен от него по величине, по красоте, по разнообразию и по наружному виду; такое же отношение (может сказать иной) к сказанному великим Моисеем имеют мысли, при люботрудном обозрении обработанные великим Василием. Что Моисей выразил немногими и определенными речениями, то учитель наш, возрастив возвышенным любомудрием, по образу того, уподобляемого царствию, горчичного зерна (Мф. 13:31.), которое в сердце делателя возрастает в дерево, соделал не колосом, но деревом: и оно повсюду изобилует мыслями, вместо ветвей распространяет учения, и с благочестивою целью простирается в высоту, так что возвышенные и превыспренные души, в Евангелии называемые птицами небесными (32), по величине таковых ветвей могут гнездиться на них; потому что душе, как бы неким гнездом служит соглашение вопросов, упокоевающее собою эту пытливость ни на чем не останавливающегося ума, которая подобна какому–то туда и сюда кружащемуся полету.

Посему возможно ли против такого столь великого древа словес насадить малую ветвь нашего разумения? Или ты и не приказываешь этого? Да и я никогда не решился бы трудолюбию нашего отца и учителя противопоставить свой труд? Но садовники делают чудеса, умудряясь на одном дереве разнообразить плоды. И такой у них способ возделывания растений: сорвав с другого дерева малый лепесток с продолженною при основании кожицею, на другом большом растении вкладывают сию кожицу в разрез какой–либо его части, чтобы вложенное, питаясь естественным соком большого растения, отродилось в ветвь. Так и я, разумение свое, как некий малый отпрыск, срастив влагой великого дерева — мудростию нашего учителя, попытаюсь сделаться его ветвью, сродняясь, сколько для меня это возможно, с его мыслями, и наполняясь обилием сообщаемых мне в них поводов к размышлению.

Ибо думаю, что некоторые не уразумели хорошо цели написанного им в Шестодневе; а поэтому винят его в том, что не сообщил им ясного ведения о солнце; почему светило сие после трех дней особо созидается, а не вместе с другими звездами; так как не возможно дневной мере определяться утром и вечером, если солнце не станет непременно производить вечер своим захождением, и утро восхождением.

А также не допускают создания двух небес, говоря: хотя Апостол упоминает о третьем небе (2 Кор. 12:2.), тем не менее в рассуждении сего остается сомнение; потому что в начале сотворено одно небо, а потом твердь, об ином же небе, то есть, о вторичном творении, не написано у Моисея, и нельзя доказать, что под сими двумя разумеется и третье небо, так как ни после тверди не сотворено иное небо, ни выражение: в начале не позволяет подразумевать какого либо прежде бывшего неба. Если в начале сотворено небо, то явно, что тогда началось творение. Не согласно было бы с разумом наименовать началом, что имеет другое высшее себя начало. Что занимает второе по порядку место, то — не начало, и не называется началом. Но Павел делает упоминание и о третьем небе, о котором не говорится при описании творения. Значит и здесь упоминание о втором небе принадлежит к числу вопросов.